Быть огню

Эльма Зеленжар (2025)

Ильфеса тонет в золоте и грехах, а между тем все громче слышится гул приближающейся Революции и религиозной Реформации. Асавин становится узником Цитадели и постигает тайны запретной алхимии. Когда просыпается, казалось бы, давно умершая магия, в городе быть огню. Уна продолжает работать на Морока, но многое изменится, когда она попадет в Черное Древо. Когда женщина раздувает угли давно погасшей гордости, в городе быть огню. Тьег балансирует между жизнью и смертью. Когда благородный принц прислушивается к темноте в своем сердце, в городе быть огню. И некому погасить его! Продолжение книги «Исход Благодати»

4. Тлеть или гореть? (Уна)

Уна долго смотрела в потолок спальни Иноло. Сам ее нелюбимый любовник храпел под боком, гоняя во сне воров и проституток. «Снова прогнулась, — горестно думала она. — Снова сделала, как велит. Может и правда, я просто его ручная злобная сука, готовая отдаться за голый мосол?». Все вернулось на круги своя. Она, как колесо в мельнице, вечно порывается уйти и вечно припадает к его пыльным сапогам, не находя в себе никаких сил покинуть спасителя. Даже теперь, зная, что он шиматах и скопец.

Уна выскользнула из-под одеяла, накинула на плечи теплый плащ и поворошила угли в камине. Дом у Иноло был небольшой, но добротный. Каменный, два этажа, каждая комната с камином, а в спальне самая настоящая кровать. Просторная кухня и даже свой двор. «Летом там цветут георгины», — говорил Иноло. Чем не маленький мещанский рай? Властвуй над двухэтажным дворцом, рожай своему одутловатому принцу наследников и будь благодарна, что с твоим прошлым хоть кто-то взял тебя замуж. Блаженство тупой курицы. Мамка да Ларка, наверное, за такое бы удавили. Может и Уна была б такой, если бы осталась с Версерой. А может…

Вглядываясь в раскаленные угли, Уна вспоминала себя в двенадцать лет, когда Морок отдал ее на попечение старого друга. Пеллегрино Версера, седеющий бродячий менестрель, чьи песни сейчас пели у каждого камина. Тогда Уна еще не знала, что странствует с легендой. Для нее он был стареющим пройдохой, который умудрялся из любой передряги выйти сухим и в любом доме, несмотря на дырявые сапоги и залатанный плащ, найти еду и кров. Он ходил нищим с гордостью рыцаря. «Я как певчая птичка, — говаривал он. — Певчая птичка носит только перья и не запасает золота». Прикидывался пьяным, хотя сам был трезв, и дураком, хотя был помудрее многих. Как же теперь Уна жалела, что рано сбежала от него. Поди воспитал бы в ней ту же мудрость. Смог же он научить рыжую злючку писать да читать, смог же научить лгать так, что сами боги купятся. Глупый, глупый Бельчонок. Так рвалась любить.

Уна вернулась к Иноло под покровом ночи пару дней назад. Он целовал ей колени, спрашивая, кто же она на самом деле и что ему сделать, чтобы спасти ее. Прав был Морок. Глупый боров совсем обезумел от любви и готов на все ради своей рыжей потаскухи. Услышь он, что она странствующая проститутка, отдающаяся за еду, заядлая картежница или что любит на досуге убивать маленьких пухлых младенчиков — все бы ей тотчас простил и нашел бы тысячу оправданий. Уна морщилась, разглядывая его раболепно склоненную голову с блестящей от пота залысиной. Словно само мироздание говорило ей: «Смотри, смотри на себя, Уна, вот такая ты жалкая дрянь». Понятно, отчего Мороку противно с ней и отчего он никогда ее не полюбит.

Девушка поведала начальнику Медного порта слезливую историю. Мол, вожак из сумрачной братии спас ее от цветочного имени и позорного клейма, потому и вынуждена она нести бремя преступницы. Конечно же Иноло захотел спасти ее. Все очень просто, как сыграть мелодию на дудочке. Тут зажимаешь, сюда дуешь. Уна предложила коварный план, как захватить и арестовать вожака сумрачной братии, где и в какое время его можно взять с поличным. «А пока мне придется играть свою роль, — горемычно поведала она. — Я буду свободна, только когда возьмешь его. Тогда и женимся». Все сведения Уны были подлогом, чтобы отвадить стражу подальше от тех мест, где студенты собирались читать проповеди. Она прокрадывалась в дом Иноло, как кошка, дарила ему судороги удовольствий и так же неуловимо ускользала. Главное, что Морок был страшно доволен.

Уна лично ходила к Сверчку в темные, пропахшие потом и краской катакомбы, чтобы получить информацию, куда в тот или иной день стянуть всю стражу Медного, а где должен оставаться полный штиль. Ей не нравились эти молокососы. Глаза у них были, как фонарики, горящие, бешеные. В тесных каменных тоннелях, без неба над головой, так долго могут жить только либо восставшие мертвецы, либо те, кто уже готовятся ими стать. Может, это бумага так действует на людей, пес их знает. Вдыхают слишком много книжной пыли и становятся одержимыми. Одержимыми настолько, что даже прогоревшие угольки ее сердца время от времени вспыхивали, заражаясь их настроем.

Больше всего Уне нравилось ругаться с этим их носатым молокососом. Она обзывала его Тараканом, он ее — вульгарной торговкой и сукой, и оба, похоже, были ужасно довольны этими перепалками.

— Что это за имя такое, Сверчок? — спрашивала она, беспардонно рассаживаясь на усыпанной бумагами скамье. — У тебя хер комариный?

— Леди, — традиционно отвечал он, — можете даже не рассчитывать на мой любовный интерес — у меня не встает на собак.

Уна злобно смеялась, раскидывала бумаги по всему подземелью и грезила видениями, где вырывает ему смоляные патлы. Но наедине с собой она признавала, что колкие перепалки заставляли ее чувствовать себя живой. Зависть, горькая зависть. Удел искры — вспыхнуть и погаснуть. Удел угля — смердеть и тлеть. Внезапно возникшая ассоциация заставила ее в голос рассмеяться прям посреди ночи, в постели начальника стражи. Если эти, из тоннелей, одной ногой в могиле, то Уна уже вовсю разлагается. Черви страстно целуют ее в сырой земле, корни деревьев пьют ее кровь, грибы прорастают на костях. Оборвалась еще одна никчемная жизнь. Мир и не вспомнит. Уна поняла, что хочет жить и гореть.

И в какой-то момент Уна пришла к Сверчку, села напротив него, уставившись на смуглое лицо, черные волосы волнами, угольные глаза. Если Морок иногда напоминал Уне ворона, то Сверчок — певчего дрозда.

— Добрый вечер, Уна, — по-обычному спокойно поприветствовал ее он. — Какой новой колкостью порадуешь на этот раз?

Молчание, да такое долгое, что Сверчок поднял взгляд. Уна смотрела на него без тени обычного ехидства.

— Нет у меня колкостей, — наконец сказала она, — да, может, ты скоро пожалеешь, что нет. Скажи, Сверчок, ради чего вы это делаете? Кто вы, а кто босота из Цитадели. Вы-то все… — Уна скривилась. — Вы-то все вряд ли родились в нищете, батрачили в поле или на заводе. Вряд ли скитались, попрошайничали, торговали телом. Что вам эта боль? За что умирать?

Парень вдруг улыбнулся, да так обаятельно, будто колдовство какое.

— О чем думают птицы, когда поют песни или вьют гнезда? Думают ли они о своем будущем или о будущем своего потомства, или их неумолимо влечет делать то, для чего они были рождены? Человек, явственно чувствующий, для чего он рожден, богаче любого короля, счастливей умалишенного. Его не страшит голод, смерть и провал. Он просто делает то, для чего рожден, до самой смерти. О да, Уна, мы не просим милостыню на паперти, но у нас есть глаза, чтобы видеть, и ум, чтобы рассуждать, а еще сердце, чтобы сочувствовать. Поверь, этого вполне достаточно. К тому же, мы приняли свою смерть уже давно, навсегда умерев для общества и своих семей. Мы как гвозди. Нас бьют, накаляют, кидают в ледяную воду, заколачивают в гроб, но до последнего дня мы верны своему предназначению — скреплять своими телами каркас будущего Ильфесы.

Уна вдруг содрогнулась, представив этого юношу, стоящего на площади Наказаний. Вот протектор делает замах и перебивает ему суставы. Острые обломки костей разрывают плоть. Алые брызги на этом приятном и чуточку неправильном лице. Ни единого крика боли, только огонь вырывается из тела вместо крови. Пламя ослепительным столбом пронзает небеса. От этого воображаемого зрелища Уна вдруг забыла, как дышать. «Я ведь урожденная кэлфи, — подумала она. — В моей крови должны пылать лесные пожары. Где же они? Неужели я паршивая овца своего стада? Нет, я хочу пылать!»

— Уна?

Слегка обеспокоенный голос студента вернул ее к реальности, и она почувствовала, как огонь течет по ее жилам, потрескивает в сердце и желает вырваться наружу. Девушка медленно подалась вперед и прошептала:

— Возьмите меня к себе… Сделайте гвоздем…