Исход Благодати

Эльма Зеленжар (2021)

Смерть живого бога потрясла жителей Ильфесы. Неслыханное дело: правитель отравлен пекарем прямо на празднике в честь Восшествия на престол! Так думают все, от бродяги до главного жреца, и только несчастный пекарь Эстев знает — он не виновен. Ему приходится бежать в самые темные закоулки города под защиту загадочного предводителя бродяг. Там Эстеву предстоит найти свое предназначение… если раньше его не поймает рыцарь убитого божества, посланный по его следу. Вера рушится, народное терпение на пределе, могущественная Гильдия Убийц нападает из теней. Протектор, мошенник, принц, прислужник Богини Убийств и охотник из морского народа — все они втянуты в борьбу за будущее Ильфесы. Кто спасет город — герой без страха и упрека или искусный манипулятор? Заговоры, страсти и роковые случайности переплетаются в истории о вере, предательстве и борьбе за свободу.

7. Слежка (Мышка)

Скрываясь в тени, став невидимым, серым и холодным, словно стены вокруг, Мышка следил за оживленной улицей в районе Стали. В кузницах стоял звон, запах дыма и угля пропитал раскаленный воздух. Пестрая толпа энергично текла вдоль улицы, просачиваясь между мастерскими, бурлила и клокотала, словно кровь из рассеченной артерии. Вот разодетые купеческие сынки в модных нынче цветах золота и благородного пурпура выбирали новые шпаги. Эфесы легко скользили в ладонь — холодные, гладкие. В проулке черный, как уголь, нищий поджимал разбитую ногу, весь в обрывках Кехет знает откуда взятой мантии алхимика. Женщина с туго сплетенными волосами, в которых поблескивал жемчуг, скучающе слушала разглагольствования грузного господина с поясом, украшенным гранатами. Звонко кричали зазывалы, тут же подковывали огромного коня. Грохот, жара, суматоха. Живая стихия города. Золотые глаза сфокусировались на белом жеребце, который, словно корабль, курсировал по дороге, заставляя толпу расступаться. Улыбки и поклоны, у кого искренние, у кого полные ненависти и страха. Протектор.

Спина его добычи, скрытая спадающими складками плаща, была прямой и твердой подобно стальному древку булавы. Следить за ним проще, чем за любым купцом или дворянином. Рыцарь словно соткан из убеждений, камня, холодного железа и оголенной белой кости. Мышке понравился этот образ, перекатывающийся на языке, словно кусочек сахара. Накинув капюшон пониже, чтобы серое лицо полностью утонуло в тени, он скользнул в переулок. Одним легким движением перемахнул через нищего в мантии, который ничего не заметил, увлеченный своей почерневшей ногой. Мышка прокрался из одного переулка в другой и вновь нашел глазами белую лошадь, остановившуюся на коновязи у здания гильдии Алхимиков. Что могло понадобиться протектору у этих книжных червей?

Он уже три дня умирал от скуки, занимаясь этой глупой слежкой. Лучше бы ему поручили проникнуть в архив Протектората. Мышка подобрался поближе к дворцу алхимиков. Сев в проулке, он и сам притворился нищим, ссутулившись над землей. Благо, потертая серая хламида, в которой утопало его тело, легко отводила от него любопытные взгляды. Искоса блестя золотыми глазами из-под капюшона, он с интересом отметил количество чумазой босой мелюзги, шныряющей вдоль улицы. Необычно для района Стали. Хоть густая толпа и хорошее подспорье для маленьких карманников, а холеные господа под завязку набиты золотом, Мышка хорошо знал, что малышня предпочитала орудовать вокруг Арены, рынков или на площадях Певчих Птиц, где народ был куда расслабленней.

Поглядев, как один из них наклонился почесать тощую чумазую коленку, Мышка невольно подумал о себе. Воспоминания о детстве были туманными и далекими, словно из прошлой жизни. Жара, голод, жажда, боль в ссадинах и ушибах, огромные-огромные люди. Вкус плесени и гнилья на губах с примесями рвоты и засохшей крови. Отчаяние, иссушающее даже самый большой страх. Боль. Много боли. Она оставила длинный глубокий шрам на его шее и навеки превратила голос в шепот ветра и шелест песка. А после — ворота в поглощающем солнце сером камне и сокровенная тайна о том, как люди становятся вакшамари. Долгие вереницы дней тянулись, пока он горел в лихорадке магического бреда. Мышка помнил запах свечей, мела и крови, прикосновения холодной стали к обветренной коже. Соль, боль и жизнь. Множество губ бормотали в тишине. Так Мышка переродился под крылом Кехет.

Сколько ни напрягался, он не мог вспомнить старое имя. Да и было ли оно у него? Была ли семья до Соколиной Башни? Мышка иногда задумывался об этом и неизбежно приходил к выводу, что это неважно. В пахнущей кровью темноте его нарекли Серым Мышеловом, в честь маленького полевого сокола, которого он выследил и убил согласно ритуалу. Имя быстро стало коротким, словно собачья кличка. Мышка, мальчик на побегушках. Ничего, рано или поздно его кожа покроется золотыми узорами. Времени впереди еще много, а терпения у Мышки было, что у змеи, не в пример многим.

— П-шел отсюда, доходяга, — рявкнуло над головой.

Солнце скрыла массивная тень, и Мышку обдало запахом чеснока и перегара. Стражник. Они внимательно следили за районом Стали и выпроваживали попрошаек куда подальше. Вот и беспризорная мелочь уже куда-то испарилась. Вряд ли вернутся. Здесь, с такой охраной, нужно быть профи.

— А-а-а?! — воскликнул стражник, дернув Мышку за хламиду.

Тот податливо приподнялся, расслабленный, словно гибкая плеть.

— Не бейте, господин, — плаксиво пролепетал он не своим голосом. — Уже ухожу!

— Что б больше тебя здесь не видел!

Грубый тычок под ребра. Мышка упал, откатился в сторону и слился с тенью подворотни. Стражник растерянно почесал затылок, приподняв шлем. Был доходяга и словно испарился…

Мышка смотрел ему в спину с другой стороны улицы. Дождавшись, пока уйдет восвояси, бросил взгляд на коновязь. Белый все еще на месте. Протектор необычайно задерживался, нужно навести справки… Краем глаза вакшамари увидел знакомых беспризорников, пытающихся слиться с толпой. Большие карие глаза с интересом пожирали протекторского скакуна, и Мышку осенило. А этот Кеан просто нарасхват, осталось только выяснить, кому еще понадобилось следить за ним. Это могут быть и Кривой Шимс, и Мару Податель, и Висельники, а может и сам Морок, чтоб ему пусто было.