Эйдос непокорённый

Юлиана Королёва (2018)

Рыжик живет на планете Эйдос в изолированной религиозной общине, где учат, что мир за стенами мёртв. Пытаясь докопаться до правды, она находит доказательства обратного и наталкивается на загадочный артефакт, который срастается с ней. Теперь, по закону общины, Рыжику грозит смерть. Единственный способ выжить — сбежать и выяснить, с чем она столкнулась, пройдя по миру, о котором она знает только из книг. Ей придётся выяснить, кто раньше жил на Эйдосе, что за катастрофа произошла на планете, а главное — какое наследие оставили давние предки, и какое отношения ко всему имеет она.

Глава 2. Плен

Я стою на высоком холме, вокруг зелёная трава по пояс. Воздух прохладный, ветер в лицо. Далеко впереди огромный город, шпили сотен зеркальных башен пронзают облака, вены переходных галерей опутывают их тонкими трубами, а по ним, словно кровь, бежит городская жизнь; огни на платформах мелькают и светятся, движется воздушный транспорт. Город, словно искусственный организм, дышит, живёт. Население — миллион душ. Но вдруг становится тихо, всё замирает, замолкает, и ослепительная вспышка сжирает город в один миг. Моё сердце останавливается, боль, словно в груди выжгли дыру. Серая взвесь клубится в воздухе и проливается пыльным дождём на зелёные просторы.

Прихожу в себя в полумраке, глотая слёзы. Ничего себе — приснился кошмар! Странный и нелепый образ, который трудно вообразить. Тяну руку, чтобы протереть глаза, но она будто из свинца — тяжёлая и онемевшая, в голове туман, как с похмелья, губа припухла, во рту металлический привкус крови. Щека горит. Что происходит? Где я?

Терпкий аромат курений щекочет ноздри, над головой возвышается трёхметровая чёрная статуя Демиурга. Тонкий луч утреннего света, пробиваясь сквозь маленькое окошко в каменном потолке, мягко касается его безликого чела и рассеивается, растворяясь в темноте кельи. Меня пробирает озноб: я в одиночной келье, вместо того, чтобы быть на дирижабле! Вскакиваю, как ужаленная, и натыкаюсь на святошу, вздрагиваю от неожиданности. Тут же события вспыхивают в памяти неразборчивой чехардой: винтовые лестницы с бесконечными ступенями, Башня, космос, Макс, платформа, дождь и самое страшное — размытый силуэт дирижабля, ускользающего в стихийной круговерти. Сердце сжимается и замирает. Я ведь спасла Макса, не может быть, чтобы он так предательски оставил меня!

— С Днём Астрелии, Рыжуля! — Зелиг нависает надо мной, его любопытный взгляд скользит по моему лицу. — Жаль, что ты пропустила всё веселье.

Туман в голове не рассеивается, и реальность кажется зыбкой, словно я всё ещё во сне. Не может быть!

— Какого шнода ты здесь делаешь?

Бросаюсь к двери, дёргаю ручку — заперто; стучу до боли в кулаках.

— Откройте!

Макс видел, что происходит, понимал, что у меня не будет шансов сбежать одной из Аллидиона, и моя жизнь превратится в кошмар, но стоял и смотрел равнодушно, будто чужой. Почему? Что такого он вспомнил? Горечь сдавливает горло, и я глотаю слёзы, не давая им вырваться наружу. А тут ещё Зелиг с его мерзким злорадством стоит, наслаждается.

— Не старайся, там никого. — Он с усмешкой поднимает руку, в которой сверкает ключ. — Батья-Ир подойдёт позже.

— Батья-Ир? — недоумённо переспрашиваю я, отходя от двери.

Зелиг кивает. Сама глава Совета снизойдёт до визита к преступнице? А по законам обители это так — я не просто нарушила священный запрет, зайдя в Башню, но освободила приговорённого к смерти и выпустила его на свободу.

Но если взглянуть на это иначе, Макса удерживали против воли. Если его боялись, почему просто не изгнали? Зачем приговаривать к смерти под выдуманным предлогом? Уму непостижимо. Может, они опасались, что он вернётся с друзьями и расскажет всей общине, как Совет водит их за нос? Но зачем это ему?

— Я предупреждал, что этот парень не так прост. Зря ты меня не послушала. И что в итоге? Он попользовался тобой и бросил.

Он бы так не поступил. Что-то случилось, он что-то вспомнил. Наверняка важное или опасное. Как теперь узнать?

Зелиг подходит, тянется к моим волосам, хватает прядь, утыкается носом, вдыхает с блаженством на лице. На его руке лататель. Бью по нему, и он отдёргивает пальцы.

— Я не просила читать мне нотации, шнод!

— Для тебя — Святой брат Зелиг! — сердито цедит он, ухватив меня за отворот балахона.

— Святости в тебе, как в баркачей лепёхе!

Я пытаюсь оторвать его пальцы от одежды, сухая грубая ткань наждачкой проходится по воспалённому запястью. Но… ткань сухая? В замешательстве ощупываю платье. После вчерашнего ливня ничего бы не высохло, значит, меня переодели, пока я была без сознания.

— Ты это сделал?! — Я ошарашенно смотрю в лупатые баркачьи глаза. — Что ещё ты сделал?

— К сожалению, ничего. Меня не тянет к девушкам в обмороке. — Он отпускает ткань, но, проследив за моим взглядом, понимает: — А, ты про одежду. Я попросил твоих подружек-сестричек. Они хотя бы не кусаются.

Я выдыхаю, чувствуя смесь облегчения и отвращения. Иду к статуе Демиурга и усаживаюсь на циновку возле большой прямоугольной ниши с водой. Жаль, что глубина всего сантиметров десять, не утопишься. Набираю полные ладони воды и плещу в лицо, смывая остатки сна. Щека болит, Зелиг ударил меня за то, что я его укусила. Шнод!

На запястье, куда пришёлся разряд, пульсирует ожог, словно напоминание о вчерашнем кошмаре. Странно, что я вообще дышу после встречи с молниями. Откуда они взялись? А Зелиг? Я ведь следила, чтобы за мной никто не шёл, никто не видел, как я спускалась к Максу.

— Как ты узнал, что мы…

— В Башне? — заканчивает за меня Зелиг с противной масляной ухмылочкой. — Благодаря Батье-Ир. Теперь ты никуда от меня не денешься.

— В мечтах! — сердито ворчу я. — Откуда она узнала?

— На то она и глава Совета. — Он пожимает плечами.

— Допустим. Тебе-то что от меня нужно? Позлорадствовать зашёл?

— Предложить.

Ну конечно. Знаю я про его предложение. Как же сразу не догадалась.

— Мой ответ — нет!

— Уверена? Тебе понадобятся союзники.

Противно даже думать, особенно после всего, что он сделал. Отвратительный скользкий тип. Не понимаю, что в нём находят другие девчонки: масляный взгляд, дурацкая привычка смахивать волосы с лица. Гордится своей кудрявой шевелюрой, заносчивый.

— Мне не нужны союзники, которые меня бьют и подставляют!

Он хмыкает, словно такого ответа и ожидал, медленно направляется к двери, вставляет ключ в замок и поворачивает.

— Обещаю быть ласковым и нежным. Удовольствие гарантирую.

— Катись отсюда!

Кинуть бы в него чем-то, но ничего нет.

— Рыжуля, ты сейчас на взводе, но когда остынешь, подумай хорошенько. Времени у тебя полно.

— Союзников и без тебя найду!

Зелиг подмигивает и уходит. Я заваливаюсь на спину и облегчённо выдыхаю. Он мог бы запросто получить желаемое безо всяких предложений. Просто не хочет подставляться перед Батьей-Ир. В прошлый раз она наказала его за попытку, когда он прижал меня к стене в пустом кабинете архивариуса и полез руками под мой балахон, а меня наказала за «провокацию». Определённо, прижатая к стене, злая и орущая дурными словами девушка вызывает у мужчин запретные желания.

От несправедливости, творящейся повсюду, сводит челюсть.

Нужно успокоиться. Закрыть глаза, выбросить из головы всё баркачье дерьмо и подумать, как быть дальше. Я стараюсь делать всё по инструкции: глубокий вдох — медленный выдох, как вдалбливали с детства, но медитация не помогает. Мысли мелькают, как свихнувшаяся мошкара, и я тщетно пытаюсь их перебить, чтобы они остановились и дали понять, в каком месте я просчиталась. Но они слишком шустрые.

Поднимаюсь и брожу из угла в угол. Время тянется древесной клейковиной. Запястье саднит. Что за молния меня поразила? Приложить бы лекарство, но к мастеру Гилладу за его чудесными мазями отсюда не сходишь. Остаётся ждать Батью-Ир, чтобы послушать, как я заблуждалась и что теперь мне за это будет. В одном я уверена: сидеть здесь придётся долго.

Поговорить бы с мастером Гилладом или помолчать и послушать стариковское ворчание. С ним всегда спокойней, он мне как отец, если бы у кого-то из нас были родители, как в древних историях из архива. Я даже готова помогать ему в лазарете двадцать шесть часов напролёт: целые сутки мыть склянки, кипятить инструменты и подавать бодрящий чай с мёдом и душистыми ягодами нангири.

Наконец, щёлкает замочная скважина, ключ поворачивается, распахивается дверь, и в свете проёма вырисовываются силуэты: четверо святош с масляными лампами на цепях. По балахонам узнаю свиту Батьи-Ир. Они входят и останавливаются, в келье воцаряется свет. Значит, главная советница уже на подходе.

Один из святош поглядывает из-под капюшона. Узнаю белобрысую чёлку и конопатый нос. Неужели Ми́рим? Что мой подопечный забыл в свите главной советницы? Он ведь её ненавидит!

Осторожно подхожу к нему, но обниматься на службе ему не положено, и, чтобы не скомпрометировать, просто остаюсь рядом.

— Мирим? Почему ты в подмастерьях главной советницы?

— Потому что ты здесь.

Не нравится мне его виноватый тон и взгляд. Тут меня ошарашивает совершенно невероятная догадка, которую я пытаюсь отвергнуть.

— Мирим, ты ведь не стал бы делиться с Батьей-Ир нашими делами? — тихо интересуюсь я.

— Прости, Рыжик. Макс был классным, но он мне никто, а ты как родная. Я не хотел, чтобы ты расшиблась вместе с ним. Но я всё исправлю!

На глаза наворачиваются слёзы. Он решил, что мы разобьёмся? Дерьмо баркачье! Что же он наделал?! Он же меня подставил! Хотел уберечь, но сделал хуже!

Я не знаю, что сказать, только в ошеломлении открываю рот, и в этот же миг в келью входит сама глава Совета в конклаве Чёрных Обаккинов — моя бывшая наставница Батья-Ир. Торопливо и важно она проходит до самой статуи, подметая пол подолом чёрного с набивным орнаментом балахона, и останавливается.

— Нам лучше поговорить наедине. Все вон! — Она небрежно взмахивает рукой, и свита моментально оказывается снаружи, прикрыв дверь. — А ты подойди.

По спине пробегает озноб, но я подчиняюсь. Батья-Ир ниже меня на голову, вот только именно она продолжает смотреть свысока. Ещё бы, она теперь второй по важности человек в Аллидионе. Её красивое лицо, несмотря на годы, перевалившие за сотню, принимает ложно-приветливую гримасу.

— Ну здравствуй, Соломея.

Она всегда с ехидством произносит имя, которое сама дала. Меня корёжит, будто кто-то царапает вилкой по керамической посудине. И за годы выработался рефлекс — «жди взбучку». Я даже нервно касаюсь шрама на шее — безобразный ожог от электрохлыста для погона баркатов — автограф на память. Так что прозвище звучит привычнее и добрее, но, по её мнению, оно слишком детское.

— Тебе не надо рассказывать, что полагается за проникновение в Башню? Что с тобой будет за дерзкое святотатство?

Её невысказанное осуждение просто клубится в воздухе. Батья-Ир с любопытством изучает мою пострадавшую щеку.

Мне всё ещё трудно смириться с мыслью, что придётся отсидеть тут двенадцать декад, а потом отправиться на север обители, на пастбища — обычно именно так наказывают за дерзкое святотатство. Я буду скучать по Архиву, по шороху ручки и влажному аромату свежей бумаги, и сухому, слегка заплесневелому духу умирающих томов. Жаль. Переписывание меня успокаивало, освобождало ум получше всяких медитаций. Теперь этого не будет, как и доступа к древним знаниям. Но я осознавала, чем рискую: такова плата за жизнь Макса. И всё же мне досадно, что всё обернулась не так, как планировалось.

— Для этого могли не приходить.

Мне всё ещё неясно, зачем она пришла. Она воспитанниками занималась не из личного интереса. Для неё служение — карьера, и ради должности она пройдёт по головам более достойных. Учитывая, что Верховный слишком стар, её без тени сомнения можно назвать и первым по важности лицом, так что дела мои плохи.

— Сядь. — Она указывает на циновку, и когда я опускаюсь, медленно располагается напротив. — Когда мне сообщили, что одна из моих бывших воспитанниц готова переступить порог Башни Демиургов, я даже не удивилась. Ни одному непосвящённому не пришло бы на ум подобное святотатство! Ты забыла, чему я тебя учила?

— Когда знания вбивают палкой, такое не забывается.

Я прекрасно помню, как жить и во что верить в нашем скромном мирке.

— Но назло мне пренебрегаешь правилами. Всё ищешь некую «правду», во внешний мир решила выбраться.

— А что остаётся, когда все вокруг врут? — Мой голос эхом проносится по келье, и я сбавляю тон. — Вы держите нас силой веры. А может, и нет никаких Демиургов. На молитвы никто не отвечает.

Будь хоть где-то создатели, которым на нас не плевать, однажды они бы выпустили нас из клетки в безграничный мир. Но сколько можно просить их об этом и ждать?

— Ты побывала в Башне и до сих пор сомневаешься? — Батья-Ир ехидно ухмыляется и мелкие морщинки лучатся вокруг её больших карих глаз. — Зелиг сказал, что в тебя попала молния.

— Зелиг любит преувеличить, — нервно усмехаюсь я. — Не молния, а так, искра. Если бы молния…

Батья-Ир тут же меняется в лице, хмурится, настораживается и не даёт досказать про горстку пепла.

— Искра? — Она хватает меня за руки, поочерёдно задирает рукава, бегло изучает.

Я в полном недоумении позволяю ей это, любопытно, что она собирается найти, кроме ожога. Батья-Ир разворачивает мои руки запястьями вверх и останавливает взгляд на вздувшемся красном пятне.

— Демиурги пометили тебя, это плохо! — рявкает она с видом «так я и знала». — Вот тебе и наказание за святотатство!

Тысячи ледяных иголок успевают пробежать по моему позвоночнику. Что она несёт?

— Это просто ожог. Он пройдёт. Странно, что за враньё Демиурги не наказывают. А то тут многие в ожогах бы ходили.

Фраза срывается с языка быстрее, чем я успеваю её осознать. Батья-Ир прищуривается, отпускает мою руку и поднимается с места.

— В священной Башне ничего не случается просто так. — Она старается ругать меня тихо. Боится, что не все за дверью знают правду о чужаке? — Ты помогла чужаку сбежать со знаниями об обители. Подвергла Аллидион опасности! О чём ты думала?

От того, как она выворачивает ситуацию, кровь приливает к голове и пульсирует в висках. Батья-Ир часть вызывает желание её придушить.

— А о чём вы думали, когда заперли его здесь? А когда приговорили к смерти? Вы считаете их варварами, прячете от нас. Зачем? Что случится, если они узнают? Что, по-вашему, сделают? Снаружи такие же люди. Может, даже лучше, потому что не врут, как вы и эти ваши Доверенные.

Мысль, что правильнее их было бы назвать Лживыми, умалчиваю.

— Ты влюбилась и ослепла, — снисходительно улыбается Батья-Ир. — Догадаться нетрудно. Иначе ты бы не стала так рисковать. Ты судишь по одному дикарю, а сама толком его не знаешь. Посмотри, что стало с тобой из-за него! Ну ничего. Зелиг найдёт его и исправит твою ошибку.

— Свою ошибку, — поправляю я. — Он привёл Макса сюда и лишил его памяти.

Батье-Ир нечего возразить, и я недолго наслаждаюсь маленькой победой. Она плотно сжимает губы, прищуривается и ловко меняет тему.

— Вход в Священную башню запретили не дураки и не без причины. Эта Башня — остов Аллидиона, завет Демиургов. Она бережёт нас, даёт нам жизнь. Поэтому и мы должны оберегать её.

Во мне вспыхивает возмущение. Можно подумать, мы загнали туда стадо баркатов! Слова вылетают быстрее, чем я успеваю их обдумать.

— Мы даже не знаем, что там!

Я поднимаюсь с места и скрещиваю руки на груди.

— Не тебе менять вековые традиции и решать, как нам жить, — зло шипит Батья-Ир, даже воздух вокруг её рта словно электризуется. Она тоже поднимается. — Мы выжили благодаря вере. А в тебе её нет ни капли, Соломея. Ты плюёшь на наши догматы!

— Потому что вы врёте! Может, и про Демиургов тоже! Мы шли путём Доверенных, а они там ходят каждый день, и ничего не случается.

Холодные мурашки бегут по спине от собственных слов, но обратно их уже не вернуть.

— Доверенные специально обучены. Они знают своё дело, они давали обеты, их не зря так называют. Покидая Аллидион, они останутся верными ему, с чем бы ни столкнулись по ту сторону. Они всегда возвращаются. — Она вдруг прищуривается и внимательно смотрит мне в глаза. — А кто рассказал тебе про их путь?

— Зелиг!

Пусть косвенно, но это правда.

— Не делай из меня идиотку! Ты к нему лишний раз не подходишь. Кто-то тебе помог. — Она задумчиво изучает моё лицо, будто пытается прочитать ответ. — Это твой мальчишка? Мирим, кажется.

Я стараюсь делать ничего не выражающее лицо, потому что не хочу его впутывать, но слова Батьи-Ир тысячей игл вонзаются в кожу.

— Он тут ни при чём!

— Я ведь спрошу у Зелига. Если он подтвердит, то, скорее всего, у меня одно место для подмастерья освободится.

От отчаяния и досады кусаю свою щёку изнутри. Дерьмо баркачье! Ну вот, мы друг друга стоим, совсем как настоящие родственники.

Батья-Ир подходит близко, вплотную и говорит тихо:

— Хорошо одно. Ты не проболталась о чужаке, сдержала свой длинный язык, хотя это тебе несвойственно. На суде оценят. Совет будет соблюдать осторожность, ты тоже старайся. Для своей же пользы. В любом случае тебе не поверят. А ляпнешь что-нибудь лишнее, это плохо отразится на будущем твоего подопечного.

От неожиданности пульс подскакивает к горлу. Она знает мои слабые места и решила манипулировать? Вот же гадина.

— Не смейте угрожать Мириму! И при чём тут суд?

— Не забывайся! — рявкает она. — Всё, что ты натворила, передано в суд. Он будет публичным.

Я просто ушам своим не верю, пульс бешено колотится в висках. Публичный суд — это ведь когда всё совсем плохо. Когда надо показать всей обители, за что подсудимый пройдёт через реинкарнацию в ближайшие дни. Неужели она думает, что я заслуживаю смерти?

— Защищать тебя вызвался Мастер Гиллад, кто б сомневался, — пренебрежительно бросает она.

Батье-Ир не нравится, что лучший лекарь в обители относится ко мне как к родной, что между нами доверие, которого когда-то не досталось ей. Что он, несомненно, защитит меня от её лжи, как уже случилось однажды. Так, может, это страх? Или ревность? Но какое ей дело до моих отношений с другими?

— Но по правилам, — продолжает она, — поскольку я, на свою беду, тебя воспитывала, учила быть послушной перед Демиургами, мне тоже придётся встать на твою сторону и оправдывать результат своей неудачи.

Мои руки сами сжимаются в кулаки, ногти до боли впиваются в ладони. И всё накипевшее, наболевшее за мою короткую жизнь, рвётся наружу так, что хочется врезать ей.

— Неудачи? Вы считаете неудачей то, что я научилась видеть ваше враньё насквозь?

Она вдруг отвешивает мне пощёчину, злую, настоящую. В ушах звенит, лицо горит, но она не увидит ни одной эмоции на нём.

— Ещё одна дерзость, и я не дождусь суда! Ты думаешь, я хочу этого?

— Я даже не сомневаюсь.

Из последних сил сдерживаюсь, чтобы не выдрать все до единой аккуратно уложенные косы из её головы. Но она, как и я, берёт свои эмоции под контроль, выдыхает, стараясь сделать равнодушный вид.

— Я скажу судьям, что парень был не в себе, задурил твою голову глупыми фантазиями о жизни снаружи и даже насильно затащил в Башню, — продолжает она, но я замечаю, как трепещут крылья её маленького острого носа. — Повезло, что Зелиг оказался рядом и спас тебя. Ещё сделаем снисхождение по возрасту — в твои годы ещё нет большого ума, это просто цифра. Вот о чём тебе следует молить Демиургов — об уме.

По крайней мере его хватило, чтобы увидеть ложь, творящуюся вокруг, а может, хватит, чтобы найти способ разобраться во всей этой несправедливости. Пока что от негодования меня только темнеет перед глазами. Батья-Ир умеет притворяться справедливой и правильной, а на деле она хитрая тварь, которая запросто вывернет ситуацию в свою пользу. Тягаться с ней в этом может не каждый, я не заставлю её признаться на всю обитель, что среди нас жил чужак из-за стены, что там есть люди. Без доказательств мне на суде не поверят, и она прекрасно знает об этом, вот и язвит.

— Я поняла. Чтобы сохранить свои грязные тайны, вы решили избавиться от меня.

Она недолго молчит, и я принимаю её молчание за согласие. А если так, значит, она боится. Боится, что я всё же смогу доказать правду. Что найду способ или тех, кто поверит и поддержит меня. Первым будет мастер Гиллад. Вот почему ей противно думать о нём, как о моём защитнике.

У Батьи-Ир залегает очередная морщина между бровей, и раздуваются ноздри, но она сдерживает гневный порыв и небрежно бросает:

— Твоя судьба зависит от решения Совета.

— А решение Совета зависит от вас.

— Молись, чтобы красное пятно на твоём запястье и правда оказалось ожогом, а не отметиной Демиургов. Иначе, учитывая все твои проступки, суд приговорит тебя к реинкарнации.

— Но вам ведь это и нужно?

Пусть скажет своё «да», глядя мне в глаза. Пусть признает, что хочет меня убить.

— Следи за словами! — вместо этого холодно бросает бывшая наставница и быстро уходит, подметая балахоном пол из циновки.

Иногда мне кажется, она бы с радостью придушила меня и ещё половину своих бывших подопечных. Наверное, со мной она и впрямь могла бы разобраться по-тихому. Чтобы убрать меня с пути, ей не нужен суд для наказания, но сейчас, когда её карьера растёт, она покажет, что во главе Совета сильный лидер, возможно, достойный места Верховного. Какое наказание выберет суд, как я буду жить дальше, страшно представить. А буду ли? Как найти выход, которого нет?

Чувство, будто я сплю и вижу кошмар. Проснуться бы, перелистнув время назад, как страницы древней рукописи, и написать историю заново, по-своему. Но так не бывает.