Над островом чёрный закат

Юрий Колонтаевский, 2018

Мир, представленный в хрониках, не является вымыслом. Присущие ему черты вполне осуществимы и во многом соответствуют уже принятым в человеческом муравейнике или еще только прорастающим побегам зла – при всеобщем попустительстве. Со временем жители Земли, как ни крутись, испытают на собственной шкуре эти возмутительные, но настойчиво зреющие новации. Мы же, живущие одним днем, никак не можем поверить, что наш обманчиво мирный горизонт уже окрашен в мрачные цвета грядущей катастрофы.

7

Владетель чувствовал, что раздражение копится. Еще мгновение и будет не совладать с собой. Тогда он сорвется в пропасть, из которой без потерь не выбраться.

Особенно несносен этот шустрый живчик — юный врач Герд. Откуда он взялся такой непонятный, откуда свалился? Но вспомнил, и сразу же отлегло от сердца: тщедушного паренька с твердым и ясным взглядом, являющим независимый характер, он предпочел из нескольких соискателей, выбирая личного врача. Этот мальчишка чем-то задел его за живое.

Надо же, второй день паршивец упрямо прячет глаза, думал Владетель, не спуская с Герда настороженных глаз. Человека, прячущего глаза, следует не только опасаться, но и наказать нелишне — по Закону.

Противоречие неразрешимо. Прямой взгляд — опасность, исходящая извне. Приходится принимать решение — немедленно, не раздумывая. Он понимал, что спешит, и тотчас расплатой вернулось учащенное сердцебиение, слабость в теле, муть в голове.

Герд не робок. Один у него ущерб: руки ледяные. Их прикосновения — всегда неожиданные — вызывают долго не отпускающий озноб. Его руки причиняют боль. Но они же избавляют от боли…

Скрытен мальчишка, не договаривает. Какая-то тайна мучит его. Ищет ответ, не находит… А что, если Герд последний преданный человек? Но как же не терпится оттолкнуть — вдруг обман? Становится страшно, а что потом, дальше?

Дотерпел, дождался — изнурительные процедуры позади. Осталось напоследок проглотить через силу полстакана мутной сладковатой жидкости, вызывающей тошноту.

Он сделал знак неверной рукой, отмахнулся, давая понять, чтобы оставили одного, — единственное движение, на которое он еще способен. Послушно вышли все, один Герд остался. Какие-то склянки позванивают в его руках, он что-то делает с ними…

Боль медленно покидала тело. Но он знал, она вернется — обвалом, когда не ждешь. И никуда от нее не денешься. Пора отпустить врача, все же принесшего облегчение от боли, лишающей рассудка. Расслабиться и, если удастся, уснуть…

Неожиданно, не дождавшись разрешения, Герд рывком поднялся и вышел вон.

Понятно. Мальчишка запоздало исполнил приказ. Не выдержал и сбежал — отдышаться, унять нервы. Опасается, что отвечать заставлю. Вопрос висит на языке. Но как же хорошо жить без боли…

Вновь, как наказание, вернулась скользкая мысль: как ни крутись, а придется выбрать — что дальше. Продолжать издеваться над собственным телом, из которого по капле точится жизнь, или закрыть за собою дверь — добровольно, как положено по Закону. Спуститься на нижний хозяйственный уровень дворца, пока в силах держаться на ногах, подойти к неказистой двери… Дверь перед ним распахнут — с удовольствием. И поспешно, испугавшись, что передумает, затворят за спиной. Вспомнились умники, создавшие это удобство. Простаки утверждали с пылом удачливых творцов, стоя перед ним, что переход в иной мир, который они придумали и осуществили, потрясающе прост — вспышка, безболезненное мгновение и тьма… Точно кто-то из них, побывав за страшной дверью, вернулся и решил поделиться опытом.

Он нашел, что ответить: настоял на том, чтобы сначала они испытали новшество сами — на собственной шкуре, первыми. Однако придурки уперлись, отчаянно выдвигая смешные доводы против. Но скоро вынужденно сдались — победила логика: каждый эксперимент должен быть завершен, как положено… Помнится, ни один из тех, кому он велел, не вернулся… Их имена давно стерлись в памяти…

Герд вошел, сел напротив. Спокоен, невозмутим — все-таки почерпнул за дверью уверенность. Ничего не скажешь, хорошо воспитан мальчишка — не лезет в душу.

Владетель застыл, уставившись в полированную столешницу разделявшего их стола.

Герд упрямо молчал. Он был занят тем, что прислушивался к натужному — через силу — дыханию старика, и ему становилось не по себе. Каждый вдох начинался протяженным ступенчато нарастающим всхлипом, в котором чувствовалась беспомощность. Следом ровное шипение выдоха и пауза — подготовка к очередному вдоху.

Герда давила звенящая тишина огромного пустого дворца, где последнее время он обязан бывать ежедневно. Он с ужасом понимал, что со всей очевидностью обнаружилось то, о чем он, примеряясь, осторожно думал последние дни: Владетель безнадежен, он обречен.

От этой опасной и такой определенной мысли сделалось страшно.

Не удержался, исподтишка коротко глянул на старика, прямо смотреть на него нельзя — недопустимая вольность. Категорически запрещено Законом.

Глаза старика широко открыты. Гордое лицо покойно и непреклонно. Как на портретах — их множество. Художники не льстят — не осмеливаются, напротив, на последних портретах внешне он выглядит старше и немощнее, чем на самом деле. «Портреты хороши тем, — осторожно подумал Герд, — что, рассматривая их, не слышишь дыхания того, кто на портрете».

Он знал, что прошлой весной Владетель был плох. Тогда рискнули, сначала заменили легкие, следом — желудок. Импланты прижились без осложнений. Но надежда, едва затеплившись, обернулась очередной напастью — прошло всего несколько месяцев и началось разрушение печени и почек — одновременное, лавинообразное. Врачи не смогли остановить процесс. И еще: угнетенное дыхание… Точно какая-то преграда не дает свободно дышать.

Остается единственный выход — немедленная имплантация. Органы замещения, заранее выращенные и исследованные в живых плебеях, готовы кпересадке в любой момент. Накануне эту тайну доверительно поведал Герду встреченный на прогулке главный хирург Крон, директор института здоровья. Но согласие пациента на операцию обязательно. Крон строго напомнил, что таков порядок, испокон закрепленный в одном из специальных разделов Закона…

— На что я могу рассчитывать? — нарушил тишину Владетель.

— Я не готов отвечать. — Герд сжался от звука собственного голоса, его интонация показалась ему слишком безучастной и неуверенной. — Не имею права.

— Это почему же?

— Квалификация… не позволяет… На такие вопросы отвечает только консилиум…

— Послушай меня, мальчик… — сорвался Владетель, — кончай морочить мне голову. — В голосе старика ожила угроза. — При чем здесь квалификация? Отвечай за себя. Других — консилиум, как ты изволил выразиться, я сам спрошу, придет время. Не юли, говори прямо, как есть. Слушаю.

— Понимаю, — выдохнул Герд, холодея. — Вы меня вынуждаете, я скажу… Итак, печень и почки разрушены безнадежно. Это очень серьезно. Если не предпринять немедленных мер, начнется мучительное умирание… Оно уже началось — пока в виде болей. Умирают не только эти органы, но и некоторые другие, зависимые. Скоро процесс станет необратимым. — Он помолчал, унимая волнение, лихорадочно подбирая слова и не находя нужных слов. — Вы знаете, что рассматриваются два варианта. Первый — терапия, лекарства, изнурительная диета… Дальше жизнь, отдаленно напоминающая жизнь, — деградация… Балансирование на грани. Полная зависимость от системы жизнеобеспечения. Дарованные дни и весны в неподвижности… Впрочем, для собственно жизни риск минимальный, учитывая наш опыт… За вас будут работать техника и лекарства. Перспектив никаких. Растительное существование уже навсегда… И второй вариант — радикальный — имплантация. Риск серьезный, последствия трудно предсказать. Но есть надежда вернуться к полноценной жизни. На какое-то время. На какое именно, не скажу. И никто не скажет. Но, уверен, сможете стоять на ногах, словом, жить, как привыкли. — Он помолчал и продолжал жестко, не жалея: — Не исключено, что имплантация уже невозможна — поздно. К тому же господин Крон сообщил мне, будто бы с вами уже согласован первый вариант. Он сообщил также, что органы для пересадки подобраны. В живых плебеях. Тщательная проверка на совместимость подтвердила — они идеальны. Ошибки исключены. Точнее, маловероятны. Окончательное решение, как всегда, за вами. Без вашего согласия никто ничего делать не будет. И настаивать не осмелится. Крон будет протестовать — по его мнению, риск слишком велик…

— Ясно, — оборвал Владетель. — Слова, слова… Ты лучше скажи мне, Герд, ты-то сам готов? Не кто-то другой, не великий незаменимый Крон, а именно ты, лекарь по имени Герд. Готов?

— На что?

— Ты легко говоришь, мальчик, но понимаешь трудно. Скажи мне, готов ли ты действовать?

— В этом мое назначение, — все еще неуверенно произнес Герд, выдержав тяжелый взгляд собеседника. И, собравшись, добавил бодро: — Я всегда готов.

— Ладно, ступай, буду думать. Хотя нет, погоди. Скажи, сколько мне осталось, если… ничего не делать?

— Думаю и надеюсь, три недели, судя по динамике, или немного больше. Точнее скажу… через два дня. Но, уверен, на обезболивающих долго не протянуть — самообману придет конец и тогда уже ничего не поправить — умрет последняя надежда…

— Это приговор, — глухо определил Владетель. — Ступай, Герд! Да не оставят тебя боги своими милостями…

Герд немедленно выпал из поля зрения старого человека — исчез…