Дом для Лиса

Яна Белова

Ему 10 лет и он один против целого мира. В прошлом остались скитания по улицам, вокзалам, приютам, смерть отца, предательство родственников…Однако ему повезло упасть под колеса, прямиком в новую, удивительную жизнь.

Глава 2

Казалось, время остановилось. На Лиса свалилось столько событий, что добрую половину из них перегруженный информацией мозг отказывался воспринимать и анализировать. Его учили заново ходить. Донна Мария уехала в Испанию готовить к возвращению семейства Луидэрэдэс их дом и потому Кристина, пожелавшая остаться с родителями, фактически жила в его палате.

У Лиса не оставалось свободного времени. С утра физиопроцедуры, урок английского с Пал Санычем, бассейн, массаж, после обеда приезжали Соня с Кристиной, привозили очередную стопку книжек, которые Лис глотал с удивительной скоростью. Соня занималась с ним испанским, затем он до вечера развлекал Кристину сказками, загадками, нардами и картами, а Соня, вооружившись ноутбуком и телефоном, захватывала кабинет Пал Саныча, к тому времени покидавшего стены больницы. Вечером приезжал Макс и забирал «девочек» домой. К тому времени Лис уже не мог ни о чем думать или что-либо делать, разве что читать.

Выписали его через две недели, темп жизни ускорился втрое. Каждое утро Макс отвозил его в фитнес-центр на специальные тренировки, затем Лис ехал на занятия в частную школу, где по составленной индивидуально для него программе обучался английскому и испанскому языкам, математике, информатике и географии. На последнем предмете настоял он сам. Иностранные языки ему давались легко, сложнее было находить общий язык с педагогами, впадавшими в состояние ступора всякий раз, когда он, забывая набрасывать на себя маску наивной примерности, говорил в привычном для себя тоне о том, что действительно думает. С детьми дела обстояли еще хуже. Его ровесники казались ему не в меру глупыми и наивными. Лис не представлял, как в десять лет можно путать понятия сексуальные и гендерные отношения, не знать что такое «кокос» и «откат» и всерьез верить в то, что, занимаясь в школьном драм кружке, можно стать знаменитым актером или режиссером. Впрочем, открытых стычек не случалось. Несмотря на нездоровую худобу и тросточку-клюку, Лис был выше всех на голову, к тому же снисходительная надменность и несдержанный язык, с которого часто слетали нецензурные слова столь витиеватые, что у многих взрослых отвисали челюсти, делали его недоступным для насмешек. Его просто побаивались, главным образом взрослые. Педагоги предпочитали высказывать свои претензии Соне, которые все без исключения сводились к тому, что ребенок не признает авторитетов, дерзкий и не по годам взрослый. Соня терпеливо слушала, кивала, в споры не вступала, но объяснять что-либо, а тем паче оправдываться или читать нотации виновнику этих неприятных разговоров считала излишним. После школы она отвозила его в бассейн, откуда его забирал уже Макс.

А дома — стосковавшаяся Крис, ее рисунки, сказки, игры, пока Соня с плейером в ушах пыталась сосредоточиться на работе и только после ужина появлялась возможность посидеть наедине с книжкой или полазить по Интернету. Компьютерным играм Лис предпочитал дизайнерские программы, с помощью которых рисовал трехмерные картинки — волшебные замки для героев придуманных Кристиной сказок, создавал неведомых зверей и птиц.

Дважды в неделю Соня брала его с собой на свои собственные тренировки. Она занималась айкидо и, как позже выяснил Лис, в мастерстве из всей группы тренирующихся с ней мог сравниться только Пал Саныч. Лису позволяли присутствовать при товарищеских спаррингах, он сидел в углу на татами, заворожено наблюдая за ловкими маневрами противников. Вопреки внешней хрупкости Соня не производила впечатления беззащитной женщины, теперь Лис понял, что являлось тому причиной. В один из дней он заявил, что хотел бы попробовать себя в этом спорте. Соня только улыбнулась и ничего не ответила.

Спустя месяц с тех пор как Лис покинул больничную койку, отпала необходимость в клюке. Макс и Соня вновь заговорили об отъезде, вспомнив обо всех важных делах. Собрались за один день.

Накануне отъезда до поздней ночи сидели в гостях у Пал Саныча. Лис познакомился с его женой и дочерью. Милые, добрые люди, однако доверчивыми провинциалами их назвать язык бы не повернулся. К деньгам они относились как к нечто самой собой разумеющемуся, при этом были абсолютно далеки от каких бы то ни было правил светской жизни. Лис вырос в доме, где бутылка вина из дорогой коллекции могла являться лишь показателем наличия вкуса и статуса, ею могли украсить стол, ненавязчиво развернув этикеткой к тайному или явному завистнику. Здесь же всерьез обсуждали вкус вина, цвет и «ножки», а вовсе не стоимость и соответствие ее качеству. Они не играли, не старались чему-либо соответствовать, не лицемерили и не судили. Дочка Пал Саныча Света была старше Лиса на три года, но это не мешало им весь вечер обсуждать, как выяснилось, любимого ими литературного персонажа Эраста Петровича Фандорина и сравнивать его с другим детективом — Шерлоком Холмсом.

***

В памяти четко отложился аэропорт: рассеянный, не оставляющий теней свет, обилие металла и пластика, бессмысленная нервозная суета, душный кондиционированный воздух с запахом плавящегося полиэтилена, безвкусный, якобы мясной салат, от которого его после всю дорогу мутило и пустые, невидящие дальше собственной ручной клади взгляды людей.

Сам по себе полет каких-либо ярких впечатлений не оставил, разве что ощущение тошноты при мысли о скользком майонезе в проглоченном салате. Никогда прежде Лис не был в самолете и оттого чувствовал себя не в своей тарелке. Кристина большую часть времени проспала, ее не волновали люди в форме, шум, суета. Она видела все это много раз и была уверена, что на руках Макса ей никто и ничто не может угрожать.

Самолет приземлился в Пальме, городе на принадлежащем Испании острове Мальорка. В аэропорту их встретил седой мужчина со смуглым жестким лицом и добрыми лукавыми глазами. Говорил он по-испански и очень быстро, однако поднаторевший за последние два месяца в этом языке Лис смог уловить главный смысл. Мужчина, видимо, служил у них шофером и докладывал о состоянии дел в особняке семьи Луидэрэдэс.

Лис плохо помнил дорогу до дома, соленый ветер, влетавший в окно автомобиля, прогнал дурноту, навалилась усталость, будто кто-то выпил из него все соки. В ушах шумел далекий прибой, мурлыкало радио, и Макс что-то жарко доказывал несгибаемой Соне, которая молчала лишь потому, что боялась разбудить спящую у нее на коленях Кристину и привалившегося к ее плечу Лиса.

Обычно супруги дэ Луидэрэдэс при возникновении спорных моментов переходили в повышенную тональность. Они говорили, только многим громче обычного, они слушали и слышали друг друга, но при этом срывали голосовые связки. Доходило до смешного, посреди ожесточенного спора кто-то из них вспоминал о чем-то постороннем, и громкость моментально снижалась, как только тривиальная тема исчерпывалась, «громкоговоритель» включался вновь. И Кристина и Лис при этом занимались своими делами, ничуть не сомневаясь, что независимо от результата спора ничего в их жизни не изменится. Лис быстро сообразил, что к чему. Макс и Соня ссорились, не ссорясь, они выпускали пар и обменивались несовпадающими точками зрения, но это ровным счетом ничего не значило для их взаимоотношений. После брутальных сцен в его прежнем доме такой способ выяснений отношений выглядел странно, но нравился куда больше.

— Лис, просыпайся, Лис, — в такт прибою прошелестел над ухом тихий голос.

Лис вздрогнул и открыл глаза, не сразу сообразив, где находится. Соня потрепала его по загривку, окончательно убедив в реальности происходящего: автомобиль въезжал в распахнутые настежь резные ворота, по обе стороны широкой дороги росли апельсиновые деревья, похваляясь величиной нарядно-оранжевых плодов, в глубине большого парка, в тени вековых раскидистых деревьев виднелся большой белый дом с плоской крышей и широкой, увитой плющом верандой. Пахло морем и свежей, умытой дождем зеленью.

— Мы здесь живем? — удивленно спросил Лис, пытаясь на глаз оценить размеры владений.

Рядом с этой резиденцией дом на Волге казался дачной лачугой.

— Угу, — кивнула Соня, — осмотришь все потом, сразу скажу, за домом есть каменная лестница к морю, не лазай там, она осыпается, камни острые, съедешь на копчике, мало не покажется, будешь на заднице гипс таскать.

— Ух, ты! — пробормотал Лис, вертя головой на 360 градусов, — Мы такие богатые?

— Мы обеспеченные, — усмехнулась Соня, — верхняя прослойка среднего класса и только.

Макс расхохотался в голос.

— Короче не самые бедные, но в округе живут люди значительно обеспеченней нас, — он снова засмеялся и вышел из притормозившей у двери гаража машины.

У дверей их встретила донна Мария. Соня углубилась в обсуждение накопившихся бытовых новостей, Макс со спящей Кристиной на руках проскочил вперед. Лис вошел следом за Соней и переквалифицировавшимся в носильщика шофером.

Внутри дома царила приятная прохлада. Посреди просторного холла стоял низкий полукруглый диван и кофейный столик, у стены, отделявшей прихожую с ее встроенными шкафами и вешалками для одежды от главного помещения холла, был устроен декоративный ступенчатый фонтан. Тонкие струйки воды сбегали по зеленым скалистым гротам, собираясь в центре в чашу, искусную имитацию горного озера. Фонтан занимал почти всю стену от пола до потолка, рядом в неприметной нише расположилась барная стойка, уставленная графинами и бутылками. Место окна занимала полукруглая стеклянная, занавешенная тонкой прозрачной органзой дверь, выходящая в сад. За создающими уютную тень апельсиновыми деревьями, проглядывало море.

— Пойдем, дом покажу, — предложила Соня, тронув его за плечо.

Они прошли по всем жилым комнатам, не заглянули лишь в хозяйственные помещения вроде гардеробной и кладовой. Классическая столовая и библиотека с мебелью темного дерева и лаконично строгим интерьером, хайтековский кабинет Сони и набитый дорогой аппаратурой домашний кинотеатр, гостиная в восточном стиле, окна в которой заменяли цветные витражи, на полу лежал настоящий персидский ковер, а рядом с мягкими, заваленными подушками широкими диванами на мозаичных столиках красовались миниатюрные кальяны. Кабинет Макса находился на втором этаже и походил на берлогу, здесь в принципе отсутствовал какой-либо стиль: на бесчисленных полках были свалены в кучу бумаги и карты, захламленный письменный стол и заваленный дисками компьютерный стол и посреди всего этого безобразия большой аквариум с полосатыми рыбками, каждая из которых по размеру могла сравниться с карасем или окунем. На втором этаже помимо кабинета Макса, детской и спален нашлась еще одна странная комната, похожая одновременно на спорт зал и танц-класс. В центре четыре колонны в два ряда, зеркало вдоль одной из стен, в одном углу бильярдный стол, в другом боксерская груша, подвешенная к потолку, на полу татами.

— Здесь иногда мы выясняем отношения, — усмехнулась Соня.

— С кем?

— С Максимом, здесь звукоизоляция отличная.

— Макс тоже занимается айкидо? — удивился Лис.

— Нет, его стихия яхты и парашюты. Боксом он раньше занимался, умений, конечно, не растерял.

— Вы что деретесь с ним? — встревожился Лис, уловив в ее голосе какую-то горькую насмешку.

Соня скосила на него глаза и вдруг искренне и весело рассмеялась, успокоив лучше, чем, если бы долго и настойчиво доказывала обратное.

— Бог с тобой, я ведь убить могу, зачем же мне любимым человеком рисковать. К тому же это он лишь с виду такой крепкий, — на лестнице послышались быстрые уверенные шаги, и Соня поспешила свернуть разговор, — ругаемся мы громко, здесь, это делать комфортнее.

Как и предполагал Лис, в следующую минуту в спортзал вошел Макс, уже успевший переодеться и, судя по мокрым волосам, принять душ.

— Крис сварилась, спит без задних ног, чую, ночью нам спать не придется, — с порога провозгласил он и, обращаясь уже к Лису, спросил, — Ты как?

Тот лишь плечами пожал.

— Я кстати не поняла, какую комнату ему выделили, — вспомнила Соня, — сейчас дом пока осматривали…

— Донна Мария все основное купила, — примирительно прервал ее Макс, — а комнату пусть сам выберет, свободно три спальни, хоть одна, да подойдет.

Соня посмотрела на растерявшегося, уставшего от дороги и обилия впечатлений мальчишку, вновь перевела взгляд на мужа.

— Ты придумал?

Макс сделал виноватые глаза, потупился в притворном раскаянии.

— Это ведь его личное пространство, пусть сам решит, каким оно должно быть.

Лис растерялся еще больше, не понимая, что от него требуется: выбрать мебель, переставить ее или еще что-либо в этом духе.

— Мозгов нет, считай, калека, — вздохнула Соня, — три совершенно одинаковые комнаты…

— Одна с видом на море, вторая на теннисный корт, а окна третьей выходят к бассейну, если ты помнишь.

— И что?

— Вот что значит недальновидность!

— Это ты мне? — задохнулась от наигранного возмущения Соня, едва сдерживая смех, — ладно, господин Алисандэр, придется вам вернуться в конец коридора и выбрать себе вид из окна.

Лис, наконец, понял, что от него хотят, заметно повеселев.

— Глупый, так ты ничего о нем не поймешь, — тихо шепнула Соня Максу, когда Лис открыл первую дверь.

Все три комнаты объединял широкий беломраморный полукруглый балкон, огибавший торец дома. Одна из комнат оказалась угловой, ее единственное окно смотрело на изумрудно-зеленый, не взирая на позднюю осень холм, у подножия которого располагался окруженный живой изгородью из виноградных побегов теннисный корт. На обстановку Лис не обратил внимания, стандартная спальня: кровать, комод, вазочки, столики, кресло, трюмо. Он выбрался через приоткрытое окно на балконную террасу и прошел на другую сторону дома. Стоило ему зайти за угол, в лицо ударил терпкий, дышащий холодом соленый ветер, по венам, сжигая усталость, беспокойство и недомогание, хлынул мощный заряд чистого адреналина. Лис облокотился на покатые перила балкона, заворожено уставившись в бескрайнюю темно-синюю даль, суровую, обманчиво спокойную, плавно перетекающую на горизонте в серо-стальные краски, будто затянутого в саван неба. Внизу, за скрытой плющом и виноградом оградой громоздились острые прибрежные камни, преграждая путь грозно ревущим волнам, оставляющим на них хлопья грязно-белой пены.

Мир был огромен, Лис впервые чувствовал это так остро. Он жадно втягивал носом саднящую горло ледяную взвесь растворенной в воздухе соленой влаги, не в силах оторвать слезящихся глаз от неприветливого морского пейзажа.

— Ну, что? — раздался над ухом веселый, немного хриплый голос Макса.

Как и когда он подошел, Лис не видел и не слышал, оттого в буквальном смысле подпрыгнул от неожиданности.

— Эй, ты чего ревешь-то? — удивленно спросил Макс, заметив размазанные по щекам слезы.

— Это от ветра, — честно признался Лис и, обернувшись к стоявшей поодаль Соне, добавил, — я выбрал вид из окна.

— Зимой дуют ветра, — предупредил Макс, незаметно вложив в руку Соне денежную купюру.

— Ничего, зато летом прохладно и не душно, — парировал Лис, плотнее кутаясь в кожаную, отороченную меховым воротником куртку.

Соня сунула свой мелкий выигрыш в карман и перемахнула через подоконник обратно в комнату, поманив остальных за собой.

— Видел платан, растущий на другой стороне, по нему можно спускаться прямо к бассейну, — продолжал искушать Макс, когда они вновь оказались в тепле комнаты для гостей, избранной стать личной норой дикого русского Лиса.

— Это прямое давление, — засмеялась Соня.

— Вы поспорили? — догадался Лис, нисколько при том не оскорбившись, — Что значит то, какую комнату я выберу?

— Ничего, — усмехнулся Макс, — абсолютно ничего. Хочется просто быстрее понять, так сказать, тебя, твои пристрастия, вкусы, особенности мышления. Чем лучше знаешь человека, тем проще взаимодействовать с ним, меньше возможностей возникновения конфликтов.

Лису всегда казалось, что все обстоит с точностью до наоборот и, чем лучше знаешь человека, тем чаще и охотнее ссоришься с ним. Словно прочитав эти мысли, Макс, поразмыслив, добавил:

— Договориться проще, когда знаешь, с кем имеешь дело.

— А что обо мне знать? — удивился Лис, — Я сам о себе ничего не знаю.

— Что и требовалось доказать, — ввернула молчавшая до сих пор Соня, — меняются условия жизни и человек меняется, а он ребенок, у него еще раз 10 все поменяется и привычки и вкусы и образ мышления.

— Не скажи. Внутри мало что меняется, арсенал масок, знания о себе прибавляется, а, по сути, мы все те же, кем были в детстве.

— Вы о чем? — Лис окончательно потерял нить разговора, но вовсе не интерес к нему.

— Короче, говори нам, что тебе нравится, а что нет, здорово облегчишь жизнь и себе и нам, — подвела итог Соня.

— Мне нравится море, — тут же нашелся Лис, — о чем это говорит?

— О том, что тебе нравится море, только и всего, — улыбнулась она, — есть хочешь?

Лис вспомнил сомнительный салат и, не ощутив скользкого комка в желудке, энергично кивнул.

— Мне не нравится перемороженный майонез, — добавил он после короткого раздумья.

***

Еще до ужина Лис познакомился со всеми обитателями имения Луидэрэдэс. Фернан, шофер, встретивший их в аэропорту был мужем донны Марии, Лису он показался человеком спокойным и неконфликтным. Кроме него в доме работала кухарка Аманда Аридис — странная, еще молодая и красивая, но почему-то зажатая и закомплексованая женщина. Она приходилась племянницей Фернану и жила вместе с ним, Марией и своей двенадцатилетней дочерью в гостевом домике у ворот. Дочь Аманды, Франческа с первой минуты знакомства не понравилась Лису, причем он не мог объяснить, что послужило тому причиной, обычный угловатый подросток со скобками на зубах, ярко и безвкусно одетый, с обгрызенными накрашенными ярко-синим лаком ногтями. Однако Франческа, напротив, нашла молодого господина дэ Луидэрэдэс весьма привлекательным и необычным.

— Ты будешь учиться в моей школе? — медленно нараспев проговорила она, едва Лис остался в гостиной один.

— Не знаю, — буркнул он по-испански, ничуть не слукавив.

Неожиданно из кухни вылетела Аманда и, схватив дочь за руку, буквально уволокла ее за собой. Лис проводил обеих удивленным взглядом, а когда Соня спустилась вниз, спросил:

— Мне нельзя общаться с Франческой?

— Почему? — искренне удивилась та, посмотрев на донну Марию, срезавшую концы длинных красивых роз, готовясь поставить их в вазу.

Та сморщилась как от зубной боли и, неуверенно посмотрев на Лиса, ответила по-испански:

— Аманда совсем помешалась, она давно говорила, что внебрачный ребенок станет для нее наказанием, а недавно Франческа заявила, что влюбилась в какого-то одноклассника, так она ее вопросами замучила про то, как они там обнимались, ну, вы меня понимаете. Если бы она могла оплатить ее обучение, она отдала бы ее в женский пансион

Лис мало что понял из ее слов, но ему подробно объяснили по-русски, стоило донне Марии отойти подальше.

— Не обращай внимания на Аманду, а с Франи, общайся, если темы найдешь, — подвела итог Соня, закалывая на затылке еще влажные после душа волосы.

— Я в школе буду учиться? — спросил Лис, размышляя, какие общие темы могут быть у него с дочкой такой мамаши.

— Со следующего учебного года, да, — кивнула Соня, — пока репетитора тебе наймем, язык освоишь, сам привыкнешь. Послезавтра, кстати, тридцатое ноября, я помню, ты хотел, чтобы мы перенесли твое день рожденья, Макс сделал тебя моложе на три дня официально, но так или иначе, 30 ноября или третье декабря мы должны отметить.

Лис передернул плечами.

— Лучше третьего, а завтра совсем не поздравляйте меня, не хочу.

Донна Мария пригласила всех в столовую. Макс скатился со второго этажа на перилах, которые возмущено заскрипели в ответ на столь нецелевое их использование.

— Этот дом принадлежал еще моему прадеду, русскому эмигранту, ажн первой волны, он старше всех особняков в округе, раритет, переделанный от и до, только все равно возраст дает о себе знать.

— Я думал, ты родился в России, — признался Лис, — акцента у тебя нет, словечки русские все знаешь…

— Дома говорили только по-русски, а что до словечек, — он исподтишка показал пальцем на склонившуюся над вазой с цветами Соню, — русские теперь повсюду.

— Пойдемте уже есть, — фыркнула Соня, видимо, не желая развивать эту тему.

Лис не возражал. После ужина он планировал изучить окрестности, но вместо этого заснул в кресле в восточной гостиной, в ожидании кофе, которое Макс пообещал сварить на раскаленном песке. На электрической плитке, стоявшей в углу, можно было готовить все, что угодно, но использовалась она исключительно для варки кофе, для чего поверх обыкновенной конфорки был устроен металлический противень с мелким темно-коричневым песком.

Лис не проснулся, когда его переносили в его комнату, не слышал, как рвется в окно ветер, как шумит море, как входила и выходила выспавшаяся за день Кристина, не бравшая на себя труд открывать и захлопывать дверь тихо. Лис спал и впервые за последние два с лишним года не видел снов. Весь вечер и всю ночь лишь мрак и покой.

Соня сдержала обещание, о «старом» дне рождении никто не вспомнил. При помощи дизайнерской компьютерной программы Макс помог Лису выбрать обстановку для его комнаты, где решено было переделать все. Мария пришла в ужас от перспективы темно-синих обоев на потолке и фотообоев на стенах с изображением придуманных самим Лисом персонажей. К имеющейся в комнате мебели добавили книжный стеллаж и компьютерный стол, расставив все так, чтобы мебель дополняла рисунки на стенах: кровать оказалась в лапах хитро ухмыляющегося кота, телевизионная панель, подвешенной на шипастой цепи, приковывающей зубастого монстра к светящемуся в темноте голубоватым светом угловатому камню в самом темном углу комнаты. Соня тихо посмеивалась, но в творческий процесс не вмешивалась.

На то, чтобы сделать эти картинки в натуральную величину подконтрольной издательству Макса типографии потребовалось два дня, и еще один день ушел на оклейку обоями комнаты и расстановку мебели. Разумеется, Лис остался доволен.

Накануне своего «нового» дня рождения он нашел на дороге у ворот себе подарок — грязного отчаянно орущего котенка. У Марии был культурный шок, когда Соня, едва взглянув на сие чудо, позволила ему остаться. После того как его вымыли и расчесали, котик оказался рыжей пушистой кошечкой с белой грудкой и белыми пятнами на лапках. Кристина прыгала от радости.

Макс гадал, как месячный котенок мог добраться до их частных владений, пока Соня не разрешила его сомнений:

— Франи спроси, я слышала, она просила мать взять котенка, наверное, она его уже взяла.

— И что выбросила на холод! — вдруг завелся Лис, кипя от негодования, присовокупив к сказанному еще пару непечатных слов.

— Это судьба, Лис, бесполезно злиться, она выбросила, чтобы ты нашел, — вздохнула Соня, — знаю, с этим трудно примириться, но все так, как есть, другого не дано.

— Со мной тоже так? — упавшим голосом спросил он, приманив котенка себе на колени, игравшая на полу Кристина, визжа, бросилась за ним, споткнулась и непременно ударилась бы об угол, если бы Макс вовремя не поймал ее за шиворот и не поставил обратно на ноги.

— Да, Лис, — кивнула Соня, с неподдельным интересом рассматривая свеженамалеванные каракули дочери, которые подсунул ей Макс, — Крис, а это у тебя что? — спросила она, показывая ей на квадратик с хвостом и ушами, под тремя треугольниками, в которых нетрудно было опознать елку.

— Это лис под елкой клад ищет, — с самым серьезным видом заявила Кристина, точно скопированным жестом Сони убирая с лица волосы.

— Нет, не похоже на меня, — улыбнулся Лис, поднял с пола коробку с мелками для рисования и лист бумаги, слез с дивана и, не обращая внимания на кусающего его за руку котенка и висящую на плече Кристину, следившую за его работой, быстро набросал эскиз лисицы, похожей на образ из старых советских мультиков. Черные лапы, гордая, изящная посадка головы, рыжий окрас, глаза у лисы были зеленые и прищуренные и вообще, выражение острой морды казалось почти осмысленным.

— Лис! Это же здорово! — восхитилась Соня, когда он победно развернул свой рисунок для всеобщего обозрения, — Ты когда-нибудь учился рисовать? Я хочу сказать, это почти профессионально.

— На Арбате с неделю к ряду, — довольный произведенным впечатлением Лис не пытался уйти от ответа.

— Может, тебе дальше этому учиться? — предложил Макс, упав рядом на диван.

Разбросанные по дивану мелки, карандаши и занятая обгрызанием одного из них кошка дружно подпрыгнули вверх.

— Мне редко хочется рисовать, — пожал плечами Лис и потом мне не нравится, когда, то что мне нравится, становится обязательным. Я бы, например, ни за что не стал бы рисовать чьи-то портреты за деньги. Каждый день караулить туристов, уговаривать их послужить натурой, противно…

— Я же не предлагаю тебе туристов рисовать, — засмеялся Макс, — у нас куча знакомых внештатных художников, готовых подработать. Когда, к примеру, у тебя будет настроение, звонишь кому-нибудь из них, он приезжает и рассказывает как что лучше сделать, краски смешать, например.

— Даже если проще сделать, в студию художественную тебя записать, это не значит, что ты должен будешь обязательно ездить туда, нет настроение и ладно, есть — Фернана под белы рученьки и поехал.

Лис задумался, с одной стороны идея ему нравилась, рисовать он любил, но всегда стеснялся, не вязалось это с его представлениями о том, чем надлежит заниматься настоящему мужчине. Соня и Макс хотели его чем-то занять, он это прекрасно понимал, в последние дни он не раз слышал, как они обсуждают скорый отъезд Макса и какие-то дела Сони в Мадриде. Наверное, стоило их успокоить, убедить, что он в порядке и вполне свыкся с новыми условиями. Он чувствовал себя им обязанным, ведь судьба очень многих выброшенных состоит как раз в том, чтобы таковыми оставаться.

— Ладно, все равно мне нужна практика в испанском языке, а в художественной школе будет с кем общаться, — наконец решил Лис.

— Отлично! — Макс поднял на ладони ошалевший от тепла и внимания рыжий комок шерсти и чмокнул его в крохотный розовый нос, — Ты прав, общение здесь дефицит, в округе твоих сверстников нет, насколько мне известно, ну да ничего, со временем отыщешь единомышленников. Поехали завтра в город, посидим в ресторанчике каком-нибудь, у моря побродим.

Конечно же, Лис не отказался. Всю ночь он размышлял о предстоящей поездке, любуясь на фосфорицирующий в мягком лунном свете нарисованный булыжник в углу, пока не поймал себя на мысли, что не в состоянии больше вернуться к былому восприятию реальности, где был он и все остальные. Он думал о том, в любой ли ресторан можно повести Кристину, о том, что в забегаловке типа Макдоналдса Максу и Соне не понравится и что он желает видеть на своем дне рождении только их троих и никого более.

Мерно гудел прибой, жалобно выл запутавшийся в расщелинах прибрежных скал ветер и где-то на границе сна и яви звучал щемящий гитарный перебор испанского мотива.

День рождения удался. От Сони и Макса Лис получил в подарок цифровой фотоаппарат, Кристина презентовала ему нераспечатанную коробку цветных карандашей и коробку с гуашью из своих запасов. Сразу после легкого завтрака они отправились в город и бродили там до позднего вечера. Лис своими глазами увидел знаменитый собор Ласео и дворец Альмусзанда, его флюгер в виде ангела, о котором читал в путеводителях еще в Самаре, по традиции бросил в колодец монетку, увидел в порту яхту короля Испании и попробовал настоящей испанской паэльи, показавшейся ему обыкновенной рисовой кашей с мясом, стал свидетелем того, как «оживают» памятники, даже поговорил с актером, изображавшим один из таких памятников. Погода стояла ветреная, яркое, совсем не зимнее солнце слепило глаза, играя на цветных витражах и стеклах. Туристов почти не наблюдалось, не тот был сезон.

В прибрежном пустом кафе Соня и Макс потягивали терпкий глинтвейн, Кристина осторожно прихлебывала капучино, не поднимая со стола чашки, а Лис пил ароматный кофе со сливками и тонким коньячным привкусом. Запах этого кофе, перемешенный с соленым запахом моря, четко отпечатался в памяти. Солнце и ветер играли с облизывающими острые камни волнами, рассыпая их на мельчайшие частицы водяной сверкающей всеми цветами радуги пыли. Обнаглевшие жирные чайки воровали остатки еды из урны внизу открытой террасы кафе. Лис сделал несколько удачных фотографий новым фотоаппаратом.

Макс рассказывал о ежегодной парусной регате, устраиваемой в честь его величества Хуана Карлоса дэ Бурбона, рассказывал о собственных путешествиях к Северной Земле и на юг Африканского континента, о пятидесятилетних штормах, при которых волны достигают высоты многоэтажных домов, о «неправильных» волнах, возникающих из ниоткуда, неся гибель всем кораблям, попавшимся им на пути. Лису казалось совершенно естественным, что этот человек пренебрегает опасностью, в нем было столько жизни, что смерть была обязана бояться его по определению.

К вечеру солнце скрылось за набежавшими чернильно-синими тучами, окрасив на западе небо в цвет свежего синяка, малиново-алые и фиолетовые всполохи разлиновали горизонт, на море легла суровая серая тень, ветер сделался пронзительно колючим. Бродить по берегу и смотровым площадкам стало неинтересно, Макс повез всех выбирать домик для кошки, заодно купили ей шариков и плюшевых мышек для игр. Соня и Лис долго спорили, как ее назвать, в итоге остановились на имени Фелисия, что в вольном переводе с латыни значило счастливая. Домой вернулись ближе к ночи, поужинали сырными крекерами и тостами и разбрелись по комнатам, усталые и довольные.

Уже лежа в постели, Лис вдруг подумал, что это был лучший день рожденья в его жизни и почему-то сам от себя того не ожидая, заревел, уткнувшись в подушку. Два года он не знал, что такое слезы, не плакал, когда было больно, страшно или обидно, а теперь готов был реветь без всякого на то повода, раздражая сам себя бессмысленностью такого поведения. В конце концов, обозлившись, он успокоился и заснул.

Спустя несколько дней уехал на север Норвегии Макс, а еще через пару дней Соня улетела в Мадрид, предварительно записав Лиса в школу-студию изобразительного искусства и наняв для него двух учителей. Первая — молодая девушка, плохо говорившая по-русски, должна была учить его математике. Задача перед юной преподавательницей стояла не простая в силу чудовищного пробела в знаниях данной дисциплины ученика и его посредственного знания испанского языка, а также не менее посредственного знания русского языка учителем. Второго учителя Лис сразу окрестил «клёвым мозгокрутом». Упитанный одессит средних лет, со времен перестройки живший в США и лишь два года назад приехавший по приглашению местного университета на Мальорку, по мнению Лиса, не мог так хорошо знать историю Испании и Европейскую историю, как сам о том говорил. Однако у этого учителя был несомненный плюс — он говорил по-русски, был остроумен и ненавязчив, в отличие от вечно хмурой сосредоточенной школьницы переростка, не расстающейся с испано-русским словарем.

С отъездом Сони дом, казалось, опустел и поник. Кристина вдруг стала не по-детски серьезной и задумчивой, почти перестав смеяться. Мария начала чаще ссориться с Амандой, а та в свою очередь, перестала стесняться кричать и ругаться на заметно присмиревшую Франческу. Дни потекли медленно и за редким исключением однообразно: пресный, но полезный завтрак, два часа пытки математикой, после обеда приезжал Семен Валерьянович и Лис, открыв рот, слушал о голодных временах тотального дефицита в России конца 80-х, обычаях Древней Греции и средневековья; о ценностях музея Эрмитаж и родословной испанской королевской семьи, о сходстве и различиях основных мировых религий, крестовых походах, испанских завоеваниях в латинской Америке и многом-многом другом, имеющем к истории самое косвенное отношение. Однако Лису эти уроки нравились, время пролетало почти незаметно. Семен Валерьянович никогда не спрашивал о его прошлом, только о том, что ему нравится читать и какие фильмы он смотрел, иногда приносил русскоязычные диски, и они вместе с Кристиной смотрели записи коронаций, видео путеводители по музеям и дворцам Испании или новинки российского кинопроката. По четвергам и субботам Фернан отвозил Лиса в город на уроки «рисования».

В первый же день выяснилось, что Лис младше всех в группе, в которой, к его удивлению, нашлось еще трое мальчишек, несколько старше его самого. Уроки проходили весело, преподаватели не скупились на похвалы даже при виде явно провальной работы, Лис совершенствовал свой испанский, но главное, изучал испанцев. Дети оказались еще более наивными, чем в Самарской частной школе, но были более открытыми и ранимыми. Лис учился быть осторожным в интонациях и словах. Почему-то его приняли сразу и безоговорочно, никого не интересовало, кто его родители, почему он прихрамывает, но все дружно удивлялись тому, что он не смотрел мультфильм «Ледниковый период» и «Шрэк». Лис попросил Семена Валерьяновича принести ему эти мультики, тот, смеясь, согласился, и на следующее занятие он отправился во всеоружии. Правда, тут же обнаружилось, что он не смотрел еще с десяток культовых среди местной молодежи фильмов и окончательно свыкся с мыслью, что безнадежно отстал от жизни.

— Ты странный, — признался ему один из новых его знакомых, вихрастый разбитной подросток 14 лет с серебряной серьгой в ухе, — Ты говоришь, как если бы был мне ровесником, но слишком правильный. Ты ведь прикидываешься, да?

Лис засмеялся искренне и зло, окинул взглядом нарядный класс с аккуратными мольбертами, удобным уголком для отдыха из стоящих в круг мешковатых кресел, в которые можно было падать с размаху, не боясь помять, сломать или стукнуться обо что-то. Живо воскресли в памяти грязные обезьянники отделений милиции, он хотел ответить сальностью, но, взглянув в глаза стоявшего напротив парнишки, промолчал. Не было в этих словах тайного умысла, желания задеть или обидеть, парень действительно принимал его за домашнего мальчика.

— Я не знаю, как себя с вами вести, я плохо знаю язык, я недавно приехал и почти никого здесь не знаю, — он предпочел ответить честно, но умолчать о главном.

— Давай играть в вопросы, — предложила девочка с длинными светлыми блестящими, как у куклы Барби, волосами (звали ее под стать — Барбара), — Ты задаешь вопросы по кругу каждому из нас и потом тебе задают по вопросу.

— То есть вы меня спросите семь раз? — уточнил Лис, готовясь отказаться.

— И ты тоже семь, — заулыбалась другая девчонка, сверкнув железными скобками.

Лис удивился, как много людей носят во рту такую гадость и решил непременно спросить Франческу, для чего это делается.

— Так мы быстрее познакомимся, — продолжала уговаривать его Барбара.

Лис, скрипя сердцем, согласился. Все расселись в круг.

— Отвечать честно, — предупредила обладательница скобок.

— Тогда вы постарайтесь объяснить мне слова, которые я не знаю, — беззлобно огрызнулся Лис, намекая на слово ｫЧестноｻ, но его просто не поняли, расценив его слова буквально.

— Конечно, только ты говори, что непонятно, — поспешил успокоить его еще один рисовальщик — двенадцатилетний низкорослый, не в меру упитанный французик.

За ним всегда приезжала мать, целовала, не глядя, говорила: «хорошо поработал» и, не посмотрев на рисунки, убегала по коридору, заставляя сына вприпрыжку гнаться за собой вплоть до машины.

В дверь заглянул преподаватель, но, видимо, услышав разговор, предоставил еще 15 минут свободного времени. Судя по всему, подобные междусобойчики здесь приветствовались.

— Итак, я первая, — заявила Барби, тряхнув золотыми волосами.

Никто не стал ей возражать и она, пристально уставившись на Лиса взглядом, который мог бы сойти за оценивающий, задала самый нелепый, с его точки зрения, вопрос:

— Ты хочешь стать художником?

— Нет.

— Тогда почему ты здесь? — удивилась девочка.

— Это второй вопрос, — усмехнулся Лис, но все же ответил, — Мне нравится рисовать, но я не думаю о будущем.

— Моя очередь, — спокойно заявила темноглазая смуглянка, ровесница обладателя серьги и лихой прически, который откликался на имя Рик, — Ты любишь животных?

— Я люблю кошку Фелисию, других не знаю, люблю или нет. Кстати, я ведь тоже имею право на вопрос, — Катарина, правильно? Ты кем хочешь стать, когда вырастешь?

Глаза девочки потухли.

— Наверное, мне придется стать архитектором как мой отец, он твердит мне о том каждый день, а я хочу лошадьми заниматься, я их понимаю, они понимают меня.

Подобной откровенности Лис не ожидал, смутился, хотел извиниться, что влез не в свое дело, но его опередила девочка со скобками с дурацким вопросом, кто ему больше нравится из литературных персонажей, раз уж он не смотрит телевизор и не ходит в кино.

— Эраст Петрович Фандорин, — хохотнул Лис и, чувствуя, что данный герой незнаком никому из присутствующих, пояснил, — Это детектив, жил в России, в 19-м веке и расследовал особо важные дела. Мой вопрос — что ты любишь делать в свободное время, Изабэла?

Девочка думала не долго.

— У меня нет свободного времени, я учусь в школе, хожу на плавание, мне надо позвоночник исправлять, занимаюсь в театральной студии и здесь, а вечером иду с мамой в театр, она актриса и меня не с кем оставлять.

— Подожди, — перебил ее Лис, — а зачем тебя с кем-то оставлять? Ты одна дома не посидишь?

— Как, совсем одна? — удивилась Изабэла, обернувшись в поисках поддержки к Барбаре.

— Я остаюсь одна, — пожала плечами та, — ничего в этом такого страшного нет.

— Давайте продолжим, — фыркнула четвертая девочка, хрупкая, будто светящаяся изнутри, с капризным изгибом губ и широко раскрытыми, видимо, близорукими глазами. Ее звали Виктория, в свои 13 лет она казалась десятилетней, — Ты рисуешь темными красками, ты не боишься, что тебя обследовать к психоаналитику поведут или тебе не говорили, что такие цвета пугают родителей?

— Я не пойду ни к какому аналитику, это же всего лишь рисунки, кто боится рисунков? — усмехнулся Лис, которому не хотелось признаваться, что он не знает, кто такие психоаналитики.

— Моя мать, — тихо вздохнула она в ответ, — однажды я нарисовала свой сон и целый год доказывала потом, что я не чокнутая.

— А что тебе приснилось? — не взирая на предостерегающие взгляды со всех сторон, спросил Лис.

— Что меня убил мой отец.

— Хватит этих страшилок, Тори, надоело, мы все знаем, что ты с приветом, — остановил ее Рик, — не пугай его сразу, — он подмигнул своему приятелю Леонардо, теске великого да Винчи, единственному в их классе, кто искренне готовился связать свою жизнь с живописью, и, обернувшись к Лису, спросил в упор. — Как ты относишься к граффити?

— Никак, — смутился Лис, во второй раз не решившись признаться, что впервые слышит о том, о чем все без сомнения знали, — Я не думал об этом. А ты когда-нибудь серьезно с кем-то конфликтовал?

— Серьезно только с братом, а вообще, — Рик очевидно, остался доволен адресованным ему вопросом, — я со всеми в конфликте, так мне говорят, но это неправда, это они со мной в конфликте, а я просто имею на все свое мнение.

Лис представлял себе конфликт иначе, с ровесниками в особенности — с кровью, выбитыми зубами, нецензурной бранью. Мнение свое можно иметь, но вот заставить с ним считаться противника, можно было лишь силой, Лис был в том уверен, но в который раз промолчал.

Дошла очередь до пухлого французика, спросившего про книги о Гарри Поттере и любимом персонаже. Лис, не мудрствуя лукаво, заявил, что ему нравится сам Гарри Поттер, и вернул аналогичный вопрос.

— Мне нравится Дамблдор, — признался Гордон, — он самый могущественный волшебник.

— Его убили в последней книге, разве нет?

— Мне не разрешили читать последнюю книгу.

Барбара страдальчески закатила глаза.

— Ты мне вопрос не задал, — напомнила она Лису.

Тот широко улыбнулся и, безошибочно угадав нужную струну, погладил ее самолюбие вопросом ｫСнималась ли она в рекламеｻ. Девочка была польщена, но врать не стала, сказав, что если бы ей предложили, то она непременно бы согласилась.

— Ты странный и хитрый, но я знаю твой секрет, — оживился Леонард, до которого, в конце концов, дошла очередь.

Лис напрягся, но ровно до того момента как услышал продолжение столь многообещающей фразы.

— Ты здесь, чтобы завести друзей, как многие из нас, я угадал?

Он с готовностью согласился. В класс вошел преподаватель, будто почувствовав, что разговор подошел к концу и провозгласил начало занятия.

В тот день Фернан, ждавший Лиса у входа, увидел его выходящим из здания в компании трех подростков: темноволосой девочки лет 13—14, интеллигентного вида паренька и его не слишком интеллигентного друга с серьгой в ухе.

— Ты пригласил их в гости? — спросил Фернан, когда Лис подошел к машине.

— Нет, а надо было? — искренне удивился тот, — Они живут в городе, они не смогут сами к нам приехать.

— Так родители их привезут, ты что, парень?

— Ладно, в следующий раз приглашу, — решил Лис, — Фернан, отвези меня в порт, я пощелкаю яхты, а потом из фоток картинки сделаю

Фернан не мог не отметить, что его испанский значительно улучшился. Пока они ехали в порт, Лис изводил несчастного шофера вопросами о психоанализе и граффити, о чем достопочтимый сеньор имел весьма поверхностное представление.

— Почему ты спрашиваешь? — удивился он.

— Просто так, — отмахнулся Лис и, завидев вдали белые паруса на фоне синих просторов, извлек из рюкзака фотоаппарат, — интересно…

— Твои друзья старше тебя, да? — спросил Фернан, когда машина остановилась у заграждения смотровой площадки, откуда открывался прекрасный вид на море и стоящие в порту яхты, — В наше время дети быстро взрослеют, осторожнее.

— Рядом с ними я чувствую себя взрослым, — усмехнулся Лис, посмотрев прямо в глаза собеседнику.

Фернан не выдержал взгляда, он беспокоился, искренне желая предостеречь его от неких надуманных опасностей. Лис взбежал по ступенькам наверх и, дождавшись пока Фернан дойдет до него, продолжил:

— Я не хочу сказать, что они глупее, нет, они знают то, чего я не знаю, но они… — он замялся, — не знаю, как лучше выразиться. Если они вдруг выйдут из дома одни и зайдут в соседний квартал, они заблудятся.

— Мы с Марией говорили с сеньорой Софией по поводу твоих походов по окрестностям. Мария панически боится камней у моря, они скользкие, острые, — Фернан задумчиво смотрел в серо-синюю, подернутую пеленой наступающей дождевой завесы даль, — больше всего меня удивило, что сеньора дэ Луидэрэдэс спросила, как далеко ты уходишь и есть ли у тебя при этом с собой деньги, то есть она допускает, что ты можешь самостоятельно ходить в город.

— Могу, только это далеко, — пожал плечами Лис, выбрав нужный ракурс, щелкнул фотоаппаратом, критически оценил снимок и невозмутимо продолжил, — Зачем идти, если можно доехать, правда? — он вновь навел прицел объектива, вновь раздался мягкий щелчок.

— И ты не боишься потеряться? Город большой и люди в нем живут разные.

— Нет, — снова щелчок, потом еще и еще, — но я же, говорю, в город я не пойду, — Лис развернулся и заснял растерявшегося Фернана в полный рост, — За меня не бойтесь, я как умный герой, всегда иду в обход.

— Как это? — смысла русской поговорки дословно переведенной на испанский язык испанец, разумеется, не понял.

— Я не полезу на действительно острый камень, я умею думать своей головой.

— Все равно тебе следует быть осторожнее, — проворчал озадаченный Фернан.

По щекам хлестнул ледяной порыв ветра, принеся с собой резкий запах моря. Фернан взглянул на затянутое тучами по-зимнему неласковое небо, прицокнул языком:

— Будет шторм, поехали домой, пожалуй.

Дождь лил всю ночь и весь следующий день, в комнате Лиса на окнах закрыли ставки, чтобы порывы шквалистого ветра не высадили стекло. Ощерившиеся острыми белыми зубцами волны гремели, будто пушки, швыряясь прибрежными валунами.

Кристина переселилась в комнату Лиса вместе со своими игрушками. Вечером Мария с трудом уговорила ее идти спать к себе, однако среди ночи она вернулась обратно, заплаканная, босиком и с плюшевым медведем в обнимку. Лис не спал, позабыв о времени, возился с новыми снимками, создавая из реальных фотографий нереальные пейзажи.

— Что ты делаешь? — шепотом спросила Кристина, взбираясь на кушетку, стоявшую за спиной сидящего за компьютером Лиса.

— Эй, ложись-ка ты спать, завтра посмотришь.

— Не хочу.

Лис встал, сгреб ее в охапку вместе с медведем и не без усилий дотащил до своей кровати.

— Ложись здесь, не хочешь спать, тихо полежи, а то я не успею доделать то, что хотел и не будет тебе пиратского острова из Пепи длинный чулок.

— А Пепи там будет?

— Я тебя под Пепи загримирую, но ты мне не мешай, ладно? — он накрыл ее одеялом и, вернувшись к столу, развернул настольную лампу так, чтобы свет не доходил до кровати.

— Я спать не буду, я тихо полежу, — заговорщицки прошипела из темноты Кристина и спустя пять минут заснула крепким сном.

В половине пятого Лис выключил компьютер, достал из шкафа плед, свернул в несколько раз покрывало с кровати, на манер подушки и как ни в чем не бывало, улегся на кушетке, моментально провалившись в сон.