Досчитать до семи

Яна Никишина (2024)

В сонной испанской деревушке, где бурлят странности, интриги и непрекращающиеся события, разворачивается история одной семьи. Поначалу кажется, что в семье не так много проблем, пока первому ребёнку не ставят диагноз "Шизофрения". Следом второй, третий… Что, если это — замкнутый круг? Ведь дети, один за другим начинают проявлять склонность к этому расстройству. Однако на грани самого диагноза поднимаются более глубокие темы: травмированного детства, физического и эмоционального насилия. Как перестать быть «идеальным ребёнком», который живёт не своей жизнью и как можно вырвать из человека его собственное "Я". И как перестать избегать проблем и разговоров, убегая от себя. Мой роман — это не просто попытка понять шизофрению. Это приглашение к диалогу о том, как наше прошлое формирует наше настоящее. О том, как мы ищем себя в осколках чужих ожиданий и своих заблуждений. И о том, что настоящая свобода приходит, когда мы учимся принимать себя со всеми противоречиями и страхами.

Глава 3

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ НОВОГО ГОДА (1982 г.)

Город медленно пробуждался после новогодней ночи. Ленивый рассвет, а на улицах царила звенящая тишина. Ночные звуки карнавала, взрывы фейерверков и смех, что еще вчера лились на улицах, казались воспоминанием из другого времени. В воздухе стоял легкий запах дыма и прохлады, смешанный с ароматом утреннего кофе и свежеиспечённых круассанов из соседних пекарен. Кафе открывались к полудню, и первые гости — немного растрёпанные и зябкие после долгой ночи, приходили к стойкам за чурросами и горячим шоколадом. И таким было утро после новогодней ночи из года в год в центре Сумайа.

В наших краях иней покрывал овраги и холмы, редкие дома стояли одиноко, будто ёлочные игрушки. Всё было очень спокойно и бело. Но этот медленный ритм нового дня ощущался даже в наших домах, построенных на окраине города. Солнечные лучи, слабые и приглушённые, пробивались сквозь щели ставен, освещая остатки праздничных гирлянд. В детской комнате, где стояли две двухъярусные кровати, всё дышало уютной сонливостью. Никто из детей не хотел вставать, и лишь когда за окном раздался мягкий, но глубокий звук подъезжающей машины, они повыскакивали со своих постелей и все тут же рванули во двор, накинув поверх пижам куртки. Там, среди первых проблесков нового года, они увидели, как отец помогает маме выйти из машины, бережно поддерживая её, а она держала в руках крохотный свёрток.

Я появилась на свет в эту самую глубокую ночь зимы, в первый день Нового года. Вокруг стояла та тишина, что бывает только в новогоднее утро — редкая и насыщенная ожиданием. Свет в машине мягко заливал пассажирское кресло. Папа выскочил из своего места, открыл дверь и тут же я впервые ощутила холод. Прохладный ветерок коснулся моего лица, пока отец нёс меня к дому, где на пороге ждали Лаура, Хулио, Адриан и Сантьяго. Сонными взглядами мои братья и сестра смотрели на меня с таким удивлением, будто я была чудом, которого никто не ждал.

Сквозь полуприкрытые глаза я видела расплывчатый мир, наполненный теплом. Мой новый дом окружил меня странной, но уютной смесью запахов: тёплое молоко, древесина, духи мамы и что-то сладкое, как шоколад. Я улавливала светлые и тёмные пятна: свет лампы, коричневатые стены, силуэты людей, что кружили вокруг меня. Мамины шаги были осторожными, словно она боялась, что я растаю в её руках. Через узкие окна в комнату лился свет зимнего утра — бледный и мягкий, он падал на крошки, оставшиеся на скатерти на кухне, на одеяла, разбросанные на диване, и на игрушки, покоившиеся на полу.

— А как мы её назовём? — спросил отец, когда они с мамой остались наедине, а дети сидели за столом на кухне.

За те несколько недель в больнице, покамама лежала на сохранении и её обследовали, она совсем забыла подумать над именем.

— Как ты смотришь, если мы назовём её Алисия?

Отец задумался, проигрывая имя на губах, будто пробуя его на вкус.

— Алисия… Звучит хорошо, мне нравится.

Мама лишь кивнула, глядя на него с улыбкой, в которой смешались и радость, и волнение. Но, отвернувшись к окну, она тихо произнесла:

— Да, она у нас будет Алисия.

Вот в тот самый момент я и получила своё имя. Каждый день был как первая страница новой истории. Мир раскрывался передо мной во всём своём разнообразии — яркие пятна света на стенах, мягкие звуки, отголоски шагов и голосов. Я замечала, как утром мама улыбалась чуть иначе, чем вечером, как старший брат иногда нахмуренно качал головой, сидя на стуле рядом. Я изучала их лица и жесты, каждый день запоминая их по-новому, собирая кусочки их заботы и тревог. Слёзы, медленно опускающиеся с маминых глаз, пронзительные звуки смеха младших братьев и яркие блики света на любимой чашке папы — все это стало моим миром, всё это росло со мной, обрастая смыслами и оставляя следы, что с каждым днём становились всё глубже.

В один из холодных дней мама отвела отца в сторону, её голос звучал тихо и осторожно, а взгляд был наполнен тревогой. Она отвернулась, глядя в сторону оврага за домом, где иней тонким серебристым слоем покрыл мёрзлую траву. Её пальцы судорожно теребили край халата.

— Это не просто нервный срыв, — наконец прошептала она, её голос дрожал, как слабый огонь, готовый потухнуть. — Ты видел его глаза, когда мы забирали его из клиники? Это был не наш Хулио.

Отец не сразу ответил. Его взгляд блуждал по двору, словно он искал, за что зацепиться, чтобы не смотреть на лицо жены. В этом взгляде прятались не только усталость, но и страх, который он отчаянно пытался скрыть.

— Он… запутался, — сказал наконец отец, стараясь звучать твёрдо, но голос выдал его неуверенность. — Ему нужно время, чтобы снова стать собой.

— А если он не станет? — спросила она. — Если это теперь он?

— Мы будем за ним следить. Не оставляй Алисию с ним наедине, пока не убедимся, что всё в порядке.

Мама кивнула, но было видно, что эти слова её не успокоили. В это время Хулио стоял в дверном проёме, прислонившись к двери. Его силуэт, полускрытый за шторой, сливался с тусклым светом зимнего утра. В руках он держал старый футбольный мяч, к которому никто уже давно не прикасался. Его пальцы, будто зачарованные, медленно скользили по потрёпанной поверхности.

Сантьяго, проходя мимо комнаты, осторожно заглянул внутрь и замер на пороге.

— Хулио? — позвал он, но его голос прозвучал слишком тихо, как будто он боялся потревожить брата.

Хулио повернул голову, медленно, словно тягость движения давала о себе знать. Его глаза встретились с глазами Сантьяго, и тот невольно отступил на шаг. Взгляд Хулио был тяжёлым, неподвижным, в нём читалось что-то чужое, странное.

— Ха! Что ты делаешь? — спросил Сантьяго, стараясь придать голосу уверенности, но это вышло неуклюже.

Хулио посмотрел на мяч в своих руках, будто только сейчас заметил его.

— Думаю, — ответил он коротко. Затем его губы дрогнули в слабой улыбке. — Бог даёт нам знаки, Сантьяго. Только мы их не всегда видим.

Сантьяго нахмурился, не понимая смысла этих слов, но внутри него зашевелился неприятный холод.

— Знаки? Какие?

Хулио, не отвечая, поднял мяч и медленно провёл рукой по его поверхности.

— Все ответы здесь, — тихо сказал он, будто это был не просто футбольный мяч, а что-то гораздо более важное.

Сантьяго стоял неподвижно, чувствуя, как воздух в комнате становится мрачным, словно сама реальность вокруг них начинала искажаться. В комнате что-то резко хлопнуло, и Хулио вдруг посмотрел на брата с лёгкой улыбкой, но в ней было что-то странное, как будто эта улыбка принадлежала кому-то другому.

— Не бойся, Санти, — сказал он, возвращаясь к окну. — Мы все просто выполняем свою роль.

Сантьяго, побледнев, быстро выбежал из дома, в панике начал осматривать окрестности дома и заметил маму с папой, стоявших возле дорожной канавы. Он подбежал к ним, испуганный и дрожащий, прижался к халату матери и начал взахлеб рыдать. Мама тут же опустилась на колени, крепко обнимая Сантьяго и прижимая его к себе. Её руки дрожали, но голос звучал мягко, как успокаивающая колыбельная.

— Санти, всё хорошо, малыш. Ты в безопасности. Что случилось?

Она погладила его по спине, стараясь приглушить дрожь его тела, но он лишь сильнее прижался к ней, уткнувшись лицом. Рыдания разрывали его маленькое тело, а слова путались в горле, превращаясь в невнятные всхлипы. Отец смотрел на них сверху вниз, его лицо застыло в странной смеси тревоги и напряжённого ожидания. Он сжал кулаки, потом отвернулся, бросив взгляд на далёкую линию горизонта.

— Санти, говори с нами, — снова начала мама, её голос дрожал от собственного страха, но она пыталась звучать уверенно. — Ты видел что-то? Это Хулио?

Сантьяго тихо всхлипнул, подняв на неё глаза, но в них было нечто, что заставило её замереть. В этих глазах не было обычного детского испуга, а была настоящая паника, будто он увидел что-то, чего не должен был видеть.

— Его глаза, — прошептал он едва слышно, будто даже говорить об этом было слишком страшно. — Они… чужие.

Мама замерла, её пальцы ослабли на плечах сына, а дыхание стало рваным. Отец шагнул ближе, его голос прозвучал твёрже, чем он, вероятно, чувствовал.

— Сантьяго, что ты имеешь в виду? Что ты видел?

Мальчик снова уткнулся в халат матери, прячась от обоих, как будто слова могли вызвать то, чего он боялся больше всего.

— Не заставляй его, — резко сказала мама, поднимая на отца взгляд, полный укоризны.

Отец глубоко вздохнул, прикрыв глаза рукой, будто пытаясь найти нужные слова. Наконец, он посмотрел на неё и тихо заговорил.

— Он чувствует то, о чём я боялся сказать тебе. — Его голос был глухим и безжизненным. — На футбольном поле, когда Хулио… когда это произошло…

Мама прижала Сантьяго к себе сильнее, но взгляда от мужа не отвела, будто эти слова были единственным, что имело значение.

— Он не просто кричал, что он"посланник Бога". Он сказал, что мир — иллюзия. Что нас всех держат в клетке, и что только он видит выход. Он говорил это… с таким видом, будто точно знает, о чём говорит.

Мама молчала, но её лицо стало бледным, а в глазах появился тот же страх, что был у Сантьяго.

— И ещё… — продолжил отец, опустив взгляд, — когда я приехал к нему ночью в клинику, он смотрел на каждого так, будто видел нас насквозь. Словно знал о нас что-то, чего даже мы не знаем.

Мама вдруг прижала ладонь ко рту, будто боялась, что её собственный крик вырвется наружу.

— Он вернулся домой другим, — прошептала она, не глядя на мужа. — Это не мой мальчик.

Каждый мой день начинался со взгляда мамы или папы. Их глаза всегда рассказывали мне что-то, чего я ещё не могла понять. Иногда в них была тёплая ласка, а иногда — глубокая, почти скрытая тревога, которая заставляла меня чувствовать, что в доме происходило нечто, чего я не могла увидеть. Кто-то из них поднимал меня из кроватки, и я чувствовала мягкость их рук, слышала, как они шепчут друг другу о чём-то, чего мне не понять, и уносили меня в кухню. Там я оказывалась на высоком стуле, откуда могла дотянуться до столовых приборов.

По утрам я часто видела маму возле нижнего яруса кровати. Она наклонялась к Хулио, что-то шептала ему, а потом осторожно клала в его рот беленькую таблетку, будто это была сладость. Я протягивала к ней свои ручки, требуя такую же, но мама гладила меня по голове и говорила, что это только для Хулио. Мне тогда казалось это несправедливым и я думала, что вырасту, стану такой же взрослой, как мой брат и тоже буду кушать эти белые конфетки. Я видела Хулио нечасто, но каждый раз его появление наполняло дом странным ощущением, которое мне не нравилось. Его движения были резкими, как будто он не мог найти себе места. Когда он смотрел на меня, его глаза казались чужими, как будто он видел не меня, а что-то совсем другое. Однажды он подошёл ко мне, протянул руку, но мама сразу встала между нами и унесла меня в другую комнату. Я не понимала, почему это было так важно, но её напряжённый голос, когда она шептала папе о том, что Хулио"опять странный", заставил меня почувствовать холод по отношению к нему.

Обычно к этому времени уже не спал Адриан. Его утренний взгляд был всегда немного уставшим, с красноватыми веками, будто ему приходилось не спать ночами. К вечеру, когда он возвращался откуда-то, куда уходил вместе с моим младшим братом и сестрой, я любила наблюдать за ним: он яростно рисовал что-то на листке бумаги, и эти движения — резкие, почти отрывистые — выглядели так, будто в них заключалась вся его внутренняя борьба. Иногда он замечал мой взгляд и усмехался, будто я была какой-то маленькой тайной, которая скрыта ото всех, но её видит лишь он.

Больше всего мне нравилось проводить время с мои младшим братом — Сантьяго. В его присутствии я всегда чувствовала себя спокойно, как будто он был единственным, кто находил время для меня по-настоящему. Вечерами он сажал меня рядом со своей шахматной доской, и я смотрела, как он расставляет фигуры с таким сосредоточением, будто это была карта мира, которую нужно разгадать. Он что-то рассказывал мне, иногда тихо, иногда задумчиво, словно не ожидая, что я пойму, но я просто любила слушать его голос. А когда он выигрывал партию у самого себя, то всегда с задором произносил своё"Ха". Все члены семьи закатывали глаза после этого, показывая, что эту эмоцию не нужно вставлять в любой ситуации. Но мне это нравилось: его"Ха!"раскрывало в нём совсем детскую и неподдельную искренность.

Лаура казалась мне самой загадочной. Иногда она приходила домой позже других, её лицо было таким красивым, очень похожим на лицо моей мамы, но в нём было что-то холодное, как будто её мысли витали где-то далеко за пределами нашего дома. Она редко замечала меня, словно я была частью декора, но её улыбка, когда она всё же бросала взгляд в мою сторону, была искренней и тёплой. Лаура пахла чем-то странным, чем-то, чего я не могла понять, но что всегда казалось мне частью её. И этот запах я стала ассоциировать только с ней.

Однажды, когда мама уехала по делам, за мной остался присматривать Адриан. Отец вернулся домой раньше обычного. Его шаги были тихими, но я почувствовала в его присутствии какую-то особенную тяжесть, будто он нёс с собой не только усталость, но и нечто большее. Адриан, лёжа в кровати, смотрел в потолок. Он бросил на отца быстрый взгляд, но ничего не сказал.

Отец подошёл ко мне, взял на руки и, мягко улыбнувшись, сказал:

— Пойдём, Алисия. Я хочу показать тебе кое-что.

Мы вышли во двор, где пахло свежей землёй и прелыми листьями. Солнце, опускаясь за холмы, мягко освещало ряды виноградных лоз, которые он так любил. Он шёл медленно, а я чувствовала, как его сердце бьётся ровно и сильно рядом с моим. Мы остановились у края участка, и отец, присев, посадил меня на своё колено.

— Знаешь, Алисия, — начал он, глядя куда-то в сторону, будто разговаривал не только со мной, но и с самим собой. — Иногда мне кажется, что я слишком много упустил. Когда родился твой брат Сантьяго… — он замолчал на мгновение, а затем продолжил, чуть приглушённым голосом: — Меня не было рядом с мамой. Пожар в центре Барселоны, срочный вызов. Я думал, что успею, что смогу быть рядом, когда он появится на свет. Но не успел. Пока я боролся с террористической атакой, где-то там, в больнице, родился мой сын.

Его взгляд скользнул к виноградным лозам, где последние сухие листья трепетали на ветру.

— Я тогда сказал себе, что больше не повторю этой ошибки, — продолжил он, обернувшись ко мне. Его глаза были полны решимости, но в них была и тень сожаления. — Но время летит быстро, Алисия. Я снова чувствую, как упускаю важное. С каждым днём. Я избегаю трудностей и ответственности, прячась на работе, потому что знаю, что не справлюсь идеально, не смогу быть идеальным отцом. И я совершал много ошибок. Не думай, что взрослые не имеют права ошибиться. Нет. Мы все совершаем ошибки и топчемся на одном месте, пока в нашей жизни не появляется кто-то, ради кого ты захочешь быть самым лучшим.

Он поднял меня и, прижав к себе, добавил:

— С тобой будет всё по-другому. Я буду рядом. Всегда.

Мы стояли так какое-то время, пока ветер не начал усиливаться. Отец укутал меня своей курткой, но его голос вдруг стал тише, почти шёпотом.

— Я думал, что буду прятаться на работе… — он замолчал, будто раздумывал, стоит ли говорить дальше. — Там ходят слухи про Хулио. Коллеги… они, знаешь, люди злые бывают. Кто-то посмеивается за спиной, кто-то ведёт себя, как будто боится меня. А недавно… — он сжал кулак, и я почувствовала, как он напрягся. — В шкаф подбросили дохлую крысу. Почему-то когда ты чувствуешь себя совсем разбитым и не прячешь этого, то люди думают, что сделать ещё хуже — будет самым лучшим решением.

Я не понимала, что это значит, но в его голосе слышалась обида, словно он сам не верил, что люди могли так поступить.

— Вижу, что ты хочешь мне сказать, — сказал он через паузу, посмотрев на меня. — Мама слишком устаёт, чтобы разбираться в моих проблемах. Да и зачем? У неё своих забот полно.

Он глубоко вздохнул, а затем вновь взглянул на меня, его лицо стало мягче.

— Ты маленькая, Алисия, но я знаю, что ты всё чувствуешь. С тобой легче говорить, чем с кем-то ещё.

Он поднялся, прижимая меня к груди, а я, едва понимая, что он сказал, прижалась к его плечу, ощущая тепло его руки, которое согревало меня даже в этот самый холодный вечер.

Мы вернулись в дом. Лаура с Сантьяго к этому моменту уже вернулись из школы. Я заметила, что Адриан весь день провёл в своей кровати. Он уже несколько дней подряд оставался дома, утверждая, что чувствует себя плохо. Целыми днями лежал на кровати или сидел за столом, рассеянно перелистывая учебники, но, кажется, не вникая в написанное. В доме часто стояла тишина, прерываемая его редкими кашлями и тихими шагами отца.

На четвёртый день отец вошёл в комнату, где Адриан укрылся одеялом, будто пытаясь спрятаться от всего мира. Отец сел на край его кровати, смотря на сына с серьёзным выражением лица.

— Адриан, — начал он мягко, но твёрдо. — Я понимаю, что тебе сейчас тяжело. Но нельзя вечно так лежать. У тебя школа. Ты не сможешь всю жизнь"болеть"и пропускать занятия. Я не собираюсь на тебя давить, — продолжил отец после паузы. — Но подумай, к чему это приведёт. Чем больше ты будешь оставаться дома, тем труднее потом будет вернуться.

Адриан ничего не ответил, лишь натянул одеяло выше, будто это могло защитить его от слов отца. А тот встал, разминая пальцы, как будто пытаясь справиться с каким-то своим внутренним напряжением.

— Завтра ты идёшь в школу, — сказал он окончательно. — Тебе нужно учиться, нужно быть сильным.

Когда вечером мама вернулась домой уставшая, отец встретил её на кухне. Положив перед ней чашку горячего чая, он сел напротив и начал тихо говорить.

— Нам нужно что-то решить с Хулио.

Мама, привыкшая к этим разговорам, вздохнула, но ничего не сказала, давая ему продолжить.

— Ему нужно сдать экзамены. Если он не поступит куда-нибудь… — он замолчал, качая головой, — я не знаю, что тогда будет.

— Думаешь, его примут? После того случая? — спросила мама осторожно.

— В футбольной команде точно нет, — ответил отец с горечью. — Это в прошлом. Но, может, я смогу поговорить на работе. У нас сейчас открывается место механика в пожарной части. Если его возьмут, хоть какая-то помощь будет от него.

Он потёр лицо руками, будто пытаясь стереть усталость.

— Нам нужно больше денег, — сказал он прямо. — Всё слишком дорого, Марсела. Еда, одежда, школа. Адриан растёт, Сантьяго растёт. Лаура уже говорит, что ей нужно новое платье для выпускного. А теперь ещё Алисия…

Мама сидела напротив отца за кухонным столом, склонившись над чашкой чая, который она так и не попробовала. Её взгляд блуждал по деревянным прожилкам стола, словно там можно было найти ответ на все их проблемы. Наконец, она подняла голову и тихо произнесла:

— Я вернусь на работу.

Отец резко оторвал взгляд от окна, в которое задумчиво смотрел, и нахмурился.

— Марсела, нет.

Она подняла руку, прося не перебивать, и продолжила:

— В швейный магазин, как раньше. И… я ещё возьму несколько смен уборщицей в школе детей.

— В школе детей? — переспросил отец, не веря своим ушам.

— Да. Так я смогу присматривать за Хулио. Видеть, как он. С кем он общается. Убедиться, что он снова не… — Она осеклась, но оба знали, о чём она говорит.

— Марсела, это безумие! Ты слышишь, что говоришь? — перебил отец, его голос стал громче. — Ты собираешься шить по вечерам, убирать классы днём и ещё следить за Хулио? А Алисия? Ты понимаешь, что ей всего три месяца?

— Алисия всегда с тобой вечерами, утром я с ней буду, а днём она с Лаурой. Адриан тоже сможет помогать.

Отец встал из-за стола, будто ему не хватало воздуха. Он прошёлся по комнате, остановился у окна, затем повернулся к маме.

— Это не решение, Марсела. Это попытка разорваться на части. Что ты сможешь тогда отдать детям, если всю себя будешь оставлять на подработках?

— У нас нет выбора, Эрнандо, — сказала она тихо, но твёрдо. — Ты сам только что сказал, что денег не хватает. А Хулио… он не справится без поддержки. Ты сам видишь, как он себя ведёт. Мы должны быть рядом, чтобы помочь ему встать на ноги.

— А остальные дети? — резко спросил отец. — Сантьяго, Адриан, Лаура? Ты будешь приходить домой измотанной, кто будет заботиться о них? Алисия вообще останется без мамы.

Мама прикусила губу, но ничего не ответила. В кухне повисла тяжёлая, гнетущая тишина. Отец подошёл ближе к маме и обхватил голову руками, устало опуская взгляд.

— Я понимаю, что ты хочешь помочь, — произнёс он тише. — Но какой ценой? Ты не сможешь быть везде и всюду. Ты думаешь, что это выход, но ты не видишь, как это разрушит тебя. Нас.

Отец отвернулся, глядя в окно на тёмный двор. В тусклом свете лампы за окном их виноградники выглядели, как бесконечные ряды чёрных силуэтов, уходящих в пустоту.

— Ты думаешь, я не замечаю, как всё летит к чёрту? — тихо сказал он, не оборачиваясь.

— К сожалению, мы не можем позволить себе выбирать, — сказала она после долгой паузы.

— Я не хочу, чтобы ты это делала.

С того дня всё начало меняться, как будто наш дом с каждым утром наполнялся новым, тяжелым воздухом. Мама вставала ещё до рассвета, поднимая моих братьев и сестру с кроватей один за другим. Она готовила завтрак наспех, выставляя тарелки с кашей и стаканы с молоком, и каждое утро клала в рот Хулио те самые белые конфетки, о которых я всё ещё ничего не понимала.

Хулио, всё ещё сонный и отрешённый, молча принимал их и уносил свою тарелку обратно в кровать, подальше от нас. Мама не пыталась его остановить — она, кажется, избегала любых лишних слов. Лаура всегда пыталась задержаться за столом подольше, чтобы насладиться моментом, пока на неё не взвалят снова младших братьев, но мама лишь торопила её, поглядывая на часы. Когда отец уходил на работу, они почти не обменивались словами. Мама больше не целовала его в щёку перед дверью, как раньше. Она молча занималась делами, убирая со стола и стирая пятна с наших школьных форм. Стирка, уборка, походы за продуктами. Но больше всего я запомнила, как она будто пряталась от нас. Когда мы оставались вдвоём, я часто видела её блестящие от слёз глаза. Она думала, что я слишком мала, чтобы понять, но я видела всё.

Иногда она стояла у окна с пустым взглядом, иногда раздражённо снимала бельё с верёвки, едва касаясь руками холодной ткани. Она ходила по дому как тень, потерянная в своих мыслях. Грустная и замкнутая. Когда Лаура возвращалась из школы, мама бросала все дела и тут же уходила на подработку в швейную мастерскую. Я видела, как Лаура смотрела ей вслед через окно. Её лицо выражало раздражение. Она не понимала, почему мама стала другой, и, кажется, не пыталась понять.

Мама всегда возвращалась домой поздно, измотанная, с обрывками ниток, прилипшими к её рукавам.

Однажды, после особенно тяжёлого дня, мама села за кухонный стол и долго смотрела в одну точку. Её одиночество потревожил голос подруги — Исабель. Я слышала, как мама тихо говорила, будто извиняясь, что ей нужна помощь. Она объяснила, что совсем не успевает и не справляется одна, и попросила Исабель несколько раз в неделю присмотреть за мной. Та согласилась почти сразу, её лицо озарилось радостью. Она всегда была доброй, улыбчивой женщиной, и, казалось, что возможность помочь принесла ей искреннее удовольствие. Вскоре она стала приходить к нам, когда мама уходила в мастерскую. Исабель брала меня на руки, рассказывала сказки или показывала, как вязать длинные яркие шарфы. Я ничего не понимала, но это всё мне безумно нравилось. А стоило Исабель уйти, всё возвращалось на круги своя: гнетущая тишина и усталый взгляд мамы, который я видела всё чаще и чаще.

В один из солнечных дней, когда весь город готовился к открытию туристического сезона, отец решил устроить небольшой праздник в честь того, что мне исполнилось шесть месяцев. Он заранее купил маленький торт с нежным кремом, несколько шариков и даже позвал Исабель и отца Сантоса, чтобы та помогла маме с подготовкой и таким образом выразить благодарность за их помощь семье Эскарра. И этим же способом он привнес в наш дом немного радости и семейного тепла, которое давно исчезло из наших будней.

Когда гости собрались за столом в гостиной, отец поднял меня на руки и с гордостью сказал:

— Посмотрите на нашу маленькую Алисию, она уже полгода с нами!

Мама улыбнулась, но её глаза выдали усталость. Она постаралась поддержать атмосферу праздника, хлопая в ладоши, когда отец начал дуть на свечу, чтобы показать мне, как это делается. Хулио был на удивление оживлённым и дружелюбным, играл со своими младшими братьями и поддерживал беседу с Лаурой, чего за ним не замечали уже долгое время. Его лицо светилось улыбкой, а глаза блестели, как будто он снова стал тем весёлым парнем, которого мы знали раньше. Его голос звучал почти беззаботно, а мама, увидев его в таком состоянии, даже слегка расслабилась. Все подумали, что, возможно, наступила долгожданная перемена.

— Знаете, — вдруг начал Хулио, обращаясь ко всем, — после экзаменов мы с Карлой собираемся в Андорра-ла-Велья. Её родители пригласили меня в их дом на каникулы. Они обещали показать мне город, познакомить с друзьями… Это будет что-то незабываемое.

— С родителями Карлы? — переспросил отец, приподняв бровь. — Они ведь, насколько я помню, не особо рады вашему общению.

— Да ладно, пап. Они просто не знают меня. Думают, что я — какой-то сорванец без цели в жизни. А я докажу им обратное! Экзамены сдам, начну нормально зарабатывать. Карла всё понимает, она всегда на моей стороне. Хулио махнул рукой, как будто это была несущественная мелочь.

Мама с отцом обменялись короткими взглядами. Они прекрасно знали, что родители Карлы действительно не одобряли их отношения. Её отец, уважаемый адвокат, а мать, преподаватель университета, с самого начала видели в Хулио лишь мимолётное увлечение своей дочери. Они будто каждый раз надеялись, что вот-вот Карла разочаруется в нём и найдёт себе"достойного парня". Но в этот день никто не хотел спорить. Отец только кивнул, а мама вернулась к нарезке торта, стараясь не заострять внимание на старшем сыне.

— Ты заметил, что он слишком улыбается? Казалось, Хулио искренне наслаждался этим моментом, даже подхватил меня на руки, чтобы показать всем, как сильно он любит младшую сестру. Его неожиданная доброжелательность была обнадёживающей, но в ней чувствовалась некоторая искусственность, будто это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Мама всё равно оставалась настороже. Когда праздник закончился и все разошлись по своим комнатам, она тихо сказала отцу:

— Может, это первый шаг к чему-то лучшему. Надеюсь, мы делаем всё правильно, но нам нужно быть рядом, на всякий случай.

Отец только тяжело вздохнул.

Утро в нашем доме начиналось, как всегда, с маминых шагов по скрипящему полу. Она подходила к каждой кровати, стараясь будить детей по очереди, чтобы не устраивать хаоса. Первой мама разбудила Лауру. У неё сегодня был важный экзамен, определяющий, сможет ли она перейти в старшую школу. Лаура, как обычно, недовольно что-то пробормотала, но всё же встала, натянув одеяло на плечи, и поплелась умываться. Следующим был Хулио. Мама потрясла его за плечо.

— Хулио, вставай. Сегодня экзамен, ты же знаешь, что от него зависит поступление в колледж?

Хулио недовольно застонал, но в итоге тоже поднялся, не говоря ни слова.

Подойдя к кровати Адриана, мама мягко позвала его. Но Адриан не ответил. Он лежал, повернувшись лицом к стене, будто не хотел замечать мир вокруг. Мама аккуратно села на край его кровати, собираясь разбудить его, когда её взгляд упал на открытую тетрадь, лежавшую рядом. На листах были странные рисунки, которые она никогда раньше не видела. Адриан рисовал людей, сидящих на коленях, руки которых были сложены так, будто они молятся. Это были фигуры, выглядевшие покорно и жалобно. На переднем плане она увидела тёмную фигуру человека и тут же ассоциировала её со своим сыном. Эта фигура стояла на коленях. Напротив был изображён тёмный силуэт, лицо которого было неразличимо, а его брюки были спущены.

Мама застыла, сердце забилось быстрее. Она несколько раз моргнула, надеясь, что, возможно, ей это привиделось, но рисунок был реальным. Внутри неё словно что-то оборвалось, закрутилась тревога, но заставить себя что-то сказать или спросить — у неё не хватило смелости. Вместо этого она сделала вид, будто ничего не заметила, и осторожно положила тетрадь на край стола.

— Тебе нехорошо? — спросила она, осторожно, будто боясь спугнуть его.

Адриан кивнул, даже не открывая глаз. Его лицо было бледным, взгляд всё чаще становился отрешённым, а движения — вялыми. В последнее время я замечала, что он почти не разговаривал с семьёй, предпочитая проводить время в одиночестве. Иногда, когда мама несла меня на руках мимо их комнаты, я слышала, как он тихо что-то шепчет, словно говорил с кем-то невидимым. Мама списывала это на его внутренний мир, который всегда у него был богатым. Она закрыла дверь и задержалась на мгновение в коридоре. Эти рисунки не выходили у неё из головы. Люди на коленях, мрачные фигуры, тени, окружавшие сцены, — это было слишком странно даже для Адриана, который всегда был таким милым ребёнком."Просто подростковые настроения", — пыталась убедить себя мама. Но в глубине души она ощущала что-то более глубокое и тревожное.

Когда он впервые начал отказываться ходить в школу, она думала, что это просто усталость или нежелание встречаться с одноклассниками. У неё у самой было много забот, чтобы обращать внимание на капризы детей, которые ленятся ходить в школу, потому что для этого необходимо было вставать ранними утрами. Однако теперь эти отговорки становились всё чаще и звучали всё убедительнее. У Адриана появилось странное выражение лица, когда он говорил: словно его мысли где-то далеко, и он лишь наполовину присутствует в разговоре.

— Ты должен собраться с силами и вернуться к занятиям, — сказала она. — Я понимаю, что иногда тяжело, но пропускать нельзя.За завтраком в тот день, когда мои братья и сестра уже собрались к школе, мама попробовала поговорить с Адрианом.

— Зачем? — тихо ответил он, не поднимая глаз от тарелки. — Всё это ничего не значит.

Её смутило это замечание, но она решила не обращать внимания."Он просто устал", — подумала она снова.

День был жарким и тихим. Лаура и Хулио возвращались домой вместе со школы.

— Что с тобой? — спросила Лаура, мельком глянув на брата.

— Я провалил физику, — бросил он, не отрываясь от какого-то документа, который достал из сумки. — Они даже не дали мне второй шанс. Так что, скорее всего, в этом году в колледж я не поступлю.

— И что теперь?

— Найду работу, — уверенно ответил Хулио. — Я не собираюсь сидеть на шее у родителей.

— Да уж, с твоими оценками только и работать, — усмехнулась она. — А вот у меня всё прошло прекрасно. Эти тесты… Они такие лёгкие, будто для идиотов. Не понимаю, как некоторые вообще умудряются провалиться.

Лаура всегда говорила подобное, её высокое мнение о себе давно не удивляло семью. Хулио лишь фыркнул в ответ, но ничего не сказал. Когда они подошли к дома, увидели во дворе Исабель. Она неспешно прогуливалась между рядами виноградных лоз, словно оценивая их будущую щедрость. Гроздья начали наливаться цветом, предвещая скорую жатву. Для детей это означало одно: снова придётся босыми ногами мять виноград, готовя его для вина. Лаура невольно поморщилась при мысли об этом.

— Мама заставит нас снова месить это липкое месиво, — пробормотала она, заходя в дом и сразу направляясь к зеркалу, чтобы поправить волосы.

Мама этим вечером задерживалась в швейной мастерской, где вместе с коллегами корпела над заказом на десятки ярких платьев для фламенко. Работа обещала затянуться до позднего вечера.

Через некоторое время во двор заехал белый автомобиль отца Сантоса. Он привёз Адриана и Сантьяго из школы, как было договорено с родителями. Исабель, заметив машину, подошла к крыльцу. Она помогла Сантьяго донести его учебники в дом, а Адриан прошёл мимо, почти не замечая никого, будто находился в своём собственном мире.

— Зайдите на минутку, падре, — сказала Исабель, чуть понизив голос.

Священник кивнул и вошёл в дом. Они сели за стол в кухне, пока дети разошлись по комнатам.

— Я хотела с вами поговорить об Адриане, — начала Исабель, — Мне кажется, с ним что-то происходит. Он стал странным, замкнутым.

Отец Сантос внимательно слушал, не перебивая.

— Мне Марсела показала его рисунки, — продолжила она после паузы. — На них он изображает… сцену, где он сам стоит на коленях перед человеком с тёмным силуэтом. Это выглядит… неправильно. Как будто он видит себя тем, кто удовлетворяет чьи-то грязные желания.

Священник нахмурился, но ничего не сказал сразу.

— Возможно, ему снится что-то тревожное, — осторожно предположил он. — Или это всего лишь проявление его фантазии, пусть и странной.

— Но почему он стал таким? — Исабель выглядела обеспокоенной. — Я понимаю, дети иногда увлекаются странностями, но Адриан… Это не похоже на него.

— Если вы хотите, я поговорю с ним, — предложил отец Сантос. — Иногда мальчикам бывает легче открыться постороннему человеку.

Исабель не была уверена, что Адриан захочет разговаривать, но всё же кивнула. Она и не была уверена, что имеет право решать за маму и Адриана, но другого выхода будто не видела. Она знала, что в последние недели он становился всё более отстранённым. Даже его собственная мать избегала смотреть ему в глаза, словно боялась увидеть в них что-то странное, похожее на взгляд её старшего сына.

Исабель всё чаще появлялась в нашем доме, будто её беспокойство за меня стало сильнее, чем какие-либо договорённости с мамой. Даже в те дни, когда мама оставалась дома, полностью погружённая в дела, Исабель находила повод зайти. Она приносила с собой мелочи — свежий хлеб из пекарни, маленькие баночки варенья или новые пелёнки, которые сама сшила. Но за этими жестами скрывалось что-то большее. Она долго сидела рядом с моей кроваткой, не отходя ни на шаг, даже если я просто спала. Иногда, держа меня на руках, она что-то тихо бормотала, будто просила прощения за мысли, которые не могла озвучить. Исабель видела, как мама, измотанная работой и семейными заботами, становилась всё более отстранённой, как папа порой приходил домой поздно и молча, не желая сталкиваться с новыми трудностями. Исабель смотрела на меня так, будто в её глазах я была не просто ребёнком, а кем-то, кого нужно уберечь любой ценой, даже от того, что ещё не случилось.

— Ты такая маленькая, — однажды шепнула она мне, поглаживая по щеке. — Но всё это уже давит на тебя. И кто за тобой посмотрит, если я не буду рядом?

Отец Сантос, как обычно, забрал Адриана и Сантьяго из школы. Дорога домой проходила в тишине: Сантьяго дремал на заднем сидении, а Адриан смотрел в окно, будто стараясь не встречаться взглядом со священником. Но на этот раз, за несколько километров до дома, отец Сантос вдруг свернул с привычного маршрута и остановил машину на обочине, рядом с редкими деревьями, бросающими длинные тени на дорогу.

— Выйди, Адриан, — сказал он, не оборачиваясь.

Адриан помедлил, но подчинился. Дверь хлопнула, и он встал на пыльной дороге, обернувшись к машине. Отец Сантос вышел следом, оставив Сантьяго внутри.

— Нам нужно поговорить, — начал священник, сложив руки за спиной. Его голос был тихим, но твёрдым, будто он готовился к этому разговору уже давно.

— О чём?

Отец Сантос сделал шаг ближе, наклоняясь к мальчику.

— Ты должен понимать, что есть вещи, которые не стоит рассказывать. Никому. Это наша с тобой ответственность и наша с тобой тайна. Божья воля, — его взгляд был тяжёлым, как будто пригвоздил Адриана к месту. — Всё, что происходит в пути… это должно оставаться между нами.

— Я… я никому ничего не говорил, — пробормотал он.

— Вот и правильно. Ты хороший мальчик, Адриан, но эти твои рисунки… — священник обошёл его, встал так, чтобы их взгляды встретились. — Это неправильно. Тебе нельзя рисовать такое. Ты вызываешь на себя гнев Божий. Ты понимаешь это?

Адриан почувствовал, как сжимается его горло. Он хотел возразить, сказать, что не понимает, о чём тот говорит, что не видит зла в своих рисунках. Но слова застряли где-то внутри, не выходя наружу.

— Я… — начал он, но отец Сантос перебил.

— Ты должен каяться. Не рисуй больше. Никогда. Это твоя душа. Твои мысли. И если ты не перестанешь… — он не договорил, но в его голосе прозвучала угроза, тихая, но ощутимая.

Когда Адриан вернулся в машину, его лицо было бледным, а руки слегка дрожали. Сантьяго проснулся и спросил, что случилось, но Адриан лишь покачал головой. До самого дома он молчал, глядя прямо перед собой, а отец Сантос, будто ничего не произошло, снова завёл разговор о погоде и о том, что виноградный урожай будет хорошим в этом году.

Церковь в этот день утопала в свечах. На праздник Дня всех святых отец Сантос подготовил всё так, чтобы каждый прихожанин почувствовал особое благоговение. Ароматы ладана смешивались с запахом воска, лёгкий холод каменных стен усиливал ощущение торжественности. За несколько дней до праздника он зашёл к семье Эскарра, как часто делал это после школы, под благовидным предлогом. Сложив руки, он пригласил их всех прийти на праздничную мессу.

— Это великий день, — сказал он, глядя прямо на маму. — День, когда наши души могут соединиться с Богом и обрести исцеление. Вы ведь приведёте всю семью?

Мама чуть замялась. Она посмотрела на меня, спавшую у неё на руках, и на Сантьяго, который играл у ног, и ответила осторожно.

— Не уверена, что младшие смогут прийти. Это будет слишком поздно для них, а Алисия… она ещё совсем малышка.

— Марсела, — его голос стал ниже, почти шепчущим, но от этого ещё более властным. — Разве вы хотите, чтобы ваши дети выросли вдали от Бога? Как вы можете лишать их прикосновения к святости в этот день? Если вы действительно дочь Божья, вы не позволите своим заботам удержать вас от веры.

Мама напряглась, её лицо стало строгим. Но отец Сантос уже победил. Манипуляция была тонкой, но беспощадной. На следующий день она сказала всем детям, что они пойдут в церковь.

В день праздника семья Эскарра стояла в первом ряду. Я тихо дремала на руках у мамы, Сантьяго рассматривал витражи, а Хулио и Лаура стояли чуть в стороне, явно скучая. Адриан молча стоял рядом с мамой, пытаясь не встречаться взглядом со священником.

После мессы, когда в церкви зазвучал орган, отец Сантос подошёл к маме, улыбаясь своей привычной тёплой улыбкой.

— Марсела, я хотел бы поговорить с Адрианом, — сказал он. — У нас есть особое место, где души могут очиститься, где можно изгнать тяжесть, которая тяготит его. Это поможет ему.

— Вы уверены, что это нужно? — спросила она.

— Безусловно. Это лишь для его блага.

Её колебания длились недолго. Она кивнула и подтолкнула Адриана к отцу Сантосу, даже не взглянув ему в глаза.

Место, куда отец Сантос привёл Адриана, было небольшой комнатой за пределами алтаря. Она была тёмной, с единственной свечой, мерцавшей на деревянном столе.

— Встань на колени, — приказал священник, голос его стал твёрже.

Адриан послушно опустился, но его руки дрожали.

— Если ты хочешь избавиться от своего бремени, от своих тёмных мыслей, ты должен подчиняться Божьей воле. Только так ты найдёшь покой.

Священник подошёл ближе, его тень заслонила единственный источник света.

— Ты должен повиноваться мне, как слуге Бога. Грех должен быть искуплен через жертву.

В голове Адриана всё смешалось — слова, тени, страх. Отец Сантос склонялся над ним, давя своей волей, своим присутствием, своим тихим, почти ласковым, но страшным голосом.

— Во имя Божье, — прошептал священник, доставая из штанов свой набухший от возбуждения член.

Что именно произошло в той комнате, никто не узнал. Но когда Адриан вернулся к семье, он был бледным, каким обычно и был всякий раз, когда со школы возвращался домой. Священник же, напротив, выглядел спокойным, даже вдохновлённым, он сказал маме, что Адриану нужно продолжить посещать это место для полного очищения. Мама кивнула и поблагодарила отца Сантоса за его добродушность к семье Эскарра.

Церковный праздник собрал множество людей. Возле храма поставили длинные столы, покрытые белоснежными скатертями, над которыми висели горящие свечи. Среди гостей были Исабель с мужем и дочерью, родители Карлы, а сама Карла почти весь вечер провела рядом с Хулио. Они сидели чуть поодаль, сперва разговаривая спокойно, но вскоре их спор стал заметен. Карла резко встала, её лицо покраснело от гнева, и она сделала шаг прочь, но Хулио схватил её за руку. Его взгляд был тяжёлым, жёстким, почти угрожающим.

— Ты либо перестанешь меня унижать, либо не рассчитывай, что я буду закрывать глаза на твои выходки, — процедил он так тихо, что только она могла услышать.

Карла отвела взгляд, но она не ушла. Немного погодя, они вернулись к столу, где всё ещё шли оживлённые разговоры.

Все сидели за длинным столом, рассчитанным на три десятка человек. Мама держала меня на руках, иногда поправляя белый плед, в который я была завернута, и тихо переговаривалась с Исабель. Лаура рассказывала о своих экзаменах, называя их"слишком лёгкими для дураков", её голос звучал гордо. Хулио изредка вставлял язвительные комментарии. А вот Адриан, сидевший между Лаурой и Сантьяго, был совершенно другим. Он молчал, почти не притрагивался к еде. Его взгляд блуждал где-то вдалеке, а лицо было пустым, словно он находился в каком-то другом, недоступном для окружающих месте.

— Адриан, ты должен поесть, — сказала мама, заметив его нетронутую тарелку. — Ты ведь сегодня ничего не ел дома.

Её голос звучал строго, но в нём уже было беспокойство.

— Не хочу, — отрезал он, даже не глядя на неё.

— Не хочу? — переспросила она, нахмурившись. — Ты себя в зеркало видел? Ты и так как призрак. Перестань валять дурака и поешь!

— Оставь меня! — резко выкрикнул он, его голос прорезал общий шум, заставив людей замолчать.

Мама замерла, её взгляд был удивлённым и встревоженным.

— Адриан! — воскликнула она, теперь уже с упрёком. — Ты не можешь так себя вести! Ты нас всех позоришь!

Эти слова стали последней каплей. Его лицо исказилось гневом, и он схватил со стола нож. Гости ахнули, некоторые начали вставать со своих мест.

— Никто меня не слушает! Никто не хочет знать, что я чувствую! — кричал он, размахивая ножом.

— Успокойся, Адриан, — попыталась вмешаться Лаура, поднимая руки, как будто старалась успокоить дикое животное.

Но её слова только усилили его ярость. Он схватил со стола нож, его движения были резкими, словно он находился в порыве, из которого не мог выйти. Люди вскочили со своих мест и начали отступать. Мама, всё ещё держа меня на руках, поднялась со своего места, чтобы сказать что-то, но этот жест Адриан воспринял как угрозу. Его глаза метались от одного лица к другому, пока не остановились на маме.

— Забери её! — закричал он, указывая ножом на меня. — Убери этого ребёнка, мать!

Я начала плакать. Громкий, отчаянный крик разнёсся по всему помещению. Это только усилило гнев Адриана. Он поднял нож выше, словно пытаясь заглушить мои крики своими воплями.

— ЗАСТАВЬ ЕЁ ЗАМОЛЧАТЬ! — кричал он, размахивая руками.

Мама отступила на шаг, дрожа от ужаса. Она крепче прижала меня к себе, пытаясь защитить, но её лицо стало мертвенно-бледным.

— Адриан, не делай этого, прошу тебя! — умоляла она, её голос ломался, как хрупкое стекло.

В этот момент Исабель, вся побелев от страха, бросилась к маме.

— Дай мне Алисию, Марсела, дай!

Но прежде чем мама успела передать меня, Адриан вдруг развернулся. Его движения были быстрыми, неестественными. Исабель вскрикнула. Лезвие вонзилось ей в бок и кровь хлынула, заливая её платье. Мама закричала, её глаза расширились от ужаса.

— Боже мой! Что ты наделал, Адриан?! — закричала она, отступая назад.

Лаура подбежала к Исабель, которая пошатнулась, сжимая рану. Гости замерли, не зная, что делать, словно их парализовало ужасом. Мама крепче прижала меня к себе, а я, чувствуя её страх, начала плакать ещё громче. А Адриан… Адриан отпустил нож и рухнул на колени. Его руки закрыли лицо, и он начал кричать, но теперь это были крики, которые порождали ужас.