Досчитать до семи

Яна Никишина (2024)

В сонной испанской деревушке, где бурлят странности, интриги и непрекращающиеся события, разворачивается история одной семьи. Поначалу кажется, что в семье не так много проблем, пока первому ребёнку не ставят диагноз "Шизофрения". Следом второй, третий… Что, если это — замкнутый круг? Ведь дети, один за другим начинают проявлять склонность к этому расстройству. Однако на грани самого диагноза поднимаются более глубокие темы: травмированного детства, физического и эмоционального насилия. Как перестать быть «идеальным ребёнком», который живёт не своей жизнью и как можно вырвать из человека его собственное "Я". И как перестать избегать проблем и разговоров, убегая от себя. Мой роман — это не просто попытка понять шизофрению. Это приглашение к диалогу о том, как наше прошлое формирует наше настоящее. О том, как мы ищем себя в осколках чужих ожиданий и своих заблуждений. И о том, что настоящая свобода приходит, когда мы учимся принимать себя со всеми противоречиями и страхами.

Глава 5

Эксперимент (1988 г.)

По коридору, едва удерживаясь на неуклюжих ножках, бежал маленький мальчик. Его звонкий смех разносился по всему дому, пока он не влетел в комнату и, споткнувшись, прыгнул прямо в объятия мамы. Она подхватила его и закружила, осыпая щеки сына быстрыми поцелуями.

— Какой же ты уже шустрый стал, Луис! — засмеялась она, притягивая ребёнка к себе ближе.

Их идиллия нарушилась, когда дверь в дом распахнулась. Его лицо было напряжённым, взгляд блуждал, словно он не мог решить, куда смотреть. В одной руке он держал мятый лист бумаги, а в другой — ключи от машины.

— Ну? Что сказал врач? — спросила она, не скрывая волнения.

Хулио снял куртку, бросив её на стул, и молча прошёл вглубь комнаты. Только через несколько секунд он повернулся к Карле, его голос был низким и сдержанным.

— У меня… — он замялся, стиснув бумагу в руке.

— Ты можешь говорить нормально? Я тебя пойму!

— Ничего ты не понимаешь! — перебил он её, махнув рукой так резко, что она вздрогнула. — Понимать — это слушать меня, когда я говорю, а не смотреть на меня, как на проклятого психа!

Он подошёл к окну, раздвинул шторы и уставился на улицу.

— Они все хотят, чтобы я заткнулся и стал как все. Но я не буду! Пошли они к чёрту! Всё!

— Господи… — прошептала она, прикрывая рот рукой.

— Вот именно. Господи. — Хулио хмыкнул, в его голосе прорезалась едкая злость. — Ещё один идиот с дипломом решил, что знает, как я должен жить.

— Но ты же сам говорил, что тебе нужно поговорить с врачом! Что ты хочешь разобраться в себе, ради нас!

— Ради нас? — он шагнул к ней ближе, его лицо стало угрожающе близким. — Я ходил туда ради вас, чтобы доказать, что я нормальный. А знаешь, что они сказали? Что я"потенциальная угроза". Вот как, Карла, теперь я не просто Хулио. Я диагноз.

Маленький Луис заплакал, почувствовав напряжение между родителями. Карла прижала его сильнее.

— Тише, тише, малыш. — Она быстро посмотрела на Хулио. — Ты только не ори! Видишь, ты его пугаешь!

Хулио отступил, провёл рукой по лицу и выдохнул.

— Знаешь, что хуже всего? — начал он тихо. — Они не видят всей картины. Они не понимают, что я делаю всё это… ради вас. Ради нашей семьи.

Карла смотрела на него с тревогой, не зная, что ответить.

— Карла, — его голос стал мягче, но от этого ещё страшнее. — Ты ведь знаешь, что я люблю вас, правда?

Она кивнула, но её глаза говорили другое. Хулио вдруг сорвался с места и подбежал к Карле. Его глаза блестели от слёз, лицо исказилось болью. Он опустился на колени перед ней, схватил её за руки, словно утопающий, цепляющийся за спасательный круг.

— Скажи мне… — его голос дрожал, и готов был сорваться на крик. — Скажи мне, что ты всё ещё любишь меня. Что ты не уйдёшь. Что не бросишь меня, Карла. Я… я не выдержу, если ты уйдёшь.

Карла застыла, крепче прижимая сына к груди. Она боялась. Боялась до дрожи, до сковывающей тело паники. Его взгляд, полный отчаяния, и судорожные движения рук внушали ей ужас.

— Хулио, — её голос прозвучал почти шёпотом. Она старалась говорить спокойно, хотя внутри всё разрывалось от страха. — Конечно, я люблю тебя.

Она протянула руку и сдержанно погладила его по волосам. Это движение далось ей с трудом: каждая клеточка её тела кричала об опасности.

— Я никогда не уйду, — добавила она, но в глазах её был холод.

Она боялась не за себя. Она боялась за Луиса. За их маленького сына, который тихо сопел у неё на руках, не понимая, что происходит. Хулио уткнулся лицом в её колени, разрыдавшись, его плечи тряслись.

— Ты не понимаешь, Карла… Я стараюсь ради вас, ради нашей семьи. Ты и Луис — всё, что у меня есть. Я не позволю, чтобы кто-то отнял это у меня.

Карла сглотнула, крепче обняв ребёнка, который, казалось, чувствовал её напряжение.

— Я знаю, Хулио. — Её слова прозвучали обманчиво мягко, но внутри неё всё холодело от мысли о том, на что он мог быть способен в своей ярости. Карла подняла голову и, попыталась сгладить напряжение.

— Хулио, может, покрестим Луиса? Это могло бы помочь… ну, знаешь, защитить от плохого.

— Никогда! — заорал он так, что стены дрогнули. — Никогда в жизни я не позволю, чтобы его коснулся этот… — Хулио внезапно замолчал, словно слова застряли в горле.

Тишина повисла в комнате на несколько секунд, но затем он, ослеплённый яростью, схватил ближайший стул и с силой опрокинул его на пол. Стол с посудой последовал за ним, разлетевшись на куски.

— Никто! — продолжал кричать Хулио, хватая себя за голову. — Никто не посмеет! Не как со мной! Не как было со мной!

Его слова стали бессвязными, очевидно, он уже бредил. Он ходил по комнате кругами, тяжело дыша, а затем вдруг резко остановился и повернул голову в сторону, будто заметил кого-то, кого никто другой не видел.

— Ты опять пришёл? — прошептал Хулио с отчаянием, будто обращаясь к пустоте. — Я… я знаю, что ты хочешь. Ладно, ладно, только не трогай их. Не трогай их!

Карла вжалась в угол комнаты, сердце колотилось, как у пойманной птицы. Она обхватила маленького Луиса, который испуганно шевельнулся в её руках.

— Хулио… с кем ты говоришь? — спросила она тихо, но тот даже не повернулся.

Он продолжал говорить в пустоту, соглашаясь с чем-то, как послушный ребёнок. Его голос то повышался, то затихал, а руки бесконтрольно жестикулировали, будто он спорил с кем-то невидимым. Карла смотрела на эту картину, не в силах пошевелиться. Её разум метался в поисках выхода, но каждый раз, когда она думала о том, чтобы сбежать, страх перед тем, что он мог сделать, заставлял её замереть на месте.

В этот самый миг Хулио взглянул на свою жену и сына. Он ничего не сказал, но лишь выскочил из дома, минуя соседские дома. Тяжёлые двери со стуком ударились о стены, когда Хулио вбежал в церковь. Ему было всё равно на тишину, на священность этого места. В его голове громыхали голоса, а в груди пылала ярость.

Его взгляд упал на священника Сантоса, который стоял перед алтарём, слегка наклонившись к маленькому мальчику лет семи. Тот улыбался, а рядом стояли родители с благоговейным видом. Священник гладил ребёнка по голове, спокойно разговаривая с его семьёй.

— Благословенны вы, что нашли путь к Господу, — говорил он, и голос его звучал мягко, почти ласково.

Но в глазах Хулио эта сцена вспыхнула кровавым светом. Он не видел ни благости, ни святости. Лишь вспоминал… воспоминания обжигали его, как огонь.

— Ты! — закричал Хулио, его голос эхом разнёсся по сводам церкви.

Священник вздрогнул, а родители мальчика испуганно оглянулись.

— Убирайтесь! — рявкнул Хулио на семью, не отрывая взгляда от священника.

Родители поспешно взяли мальчика за руки и, бросив тревожные взгляды, поспешили к выходу. Теперь Хулио и священник остались наедине.

— Зачем ты это делал?! — голос Хулио задрожал от напряжения. — Столько лет! Зачем?

Священник вздохнул, но в его глазах не было ни удивления, ни страха. Он медленно повернулся к Хулио, будто ждал этого момента.

— Я знал, что этот разговор рано или поздно произойдёт, — спокойно сказал он. — Но ты ещё не готов узнать правду, Хулио.

— Какую ещё правду?! — закричал он, его кулаки сжались, а в глазах полыхнула ненависть. — Ты сломал меня! Ты сломал мою жизнь, ты…

Он не договорил, срываясь на крик. Хулио подошёл ближе, его тяжёлые шаги гулко отдавались по каменному полу.

— Скажи мне! Зачем ты это делал? Что ты со мной сделал?

Священник слегка улыбнулся, но в этой улыбке было что-то зловещее.

— Ты так уверен, что хочешь знать, Хулио? — сказал он, склонив голову. — Если я скажу тебе, твоя жизнь никогда не станет прежней.

— Говори! — Хулио сорвался, гнев вопил в нём, грозя вырваться наружу. Священник прищурился, его голос стал чуть тише, почти шёпотом.

— Потому что ты был моим первым. Моим экспериментом. Моим падением. Но знаешь, что самое страшное? Ты не единственный…

Хулио остолбенел, его дыхание стало тяжёлым, он не мог понять, слышал ли он эти слова на самом деле или его разум играет с ним злую шутку. Священник отступил на шаг. Он провёл рукой по голове, будто пытаясь успокоиться, но вместо этого начал говорить. Голос его звучал хрипло, иногда срывался на крик.

— Ты знаешь, каково это? — начал он, резко указав пальцем на Хулио. — Быть шестилетним мальчишкой, которого собственные родители заперли в психиатрической лечебнице?

Хулио не ответил, только стиснул зубы, а его взгляд оставался пристальным и холодным.

— Они не хотели меня. Не могли. Я"не в себе". Так они это называли. Знаешь, каково это слышать, что ты для них всего лишь ошибка? — Сантос горько усмехнулся, но в его глазах вспыхнуло что-то тёмное. — Мой отец, моя мать… Их младший сыночек, Эрнандо — вот, кем они гордились. Вот, кому они пели хвалебные песни, когда приходили ко мне в ту… дыру.

Сантос уселся на скамью, уставившись в дальний угол, словно вспоминая давно прошедшие времена. Его голос стал тише, а в интонациях зазвучала горечь.

— Эрнандо даже не знал, что я существую, — произнёс он, словно самому себе. — Родители боялись сказать ему. Боялись, что это"пятно"испортит его жизнь. Они хотели, чтобы он вырос в светлом мире, без моего"темного наследия". А меня тем временем запирали за толстыми стенами, как опасного зверя, лишь бы он не узнал правду.

Сантос замолчал на мгновение, потом снова заговорил, теперь уже быстрее, словно слова прорвались сквозь давно закрытую плотину.

— А потом, когда мой братик окончил старшую школу, отец взял его с собой в Гватемалу. О, как они были счастливы уезжать, строить планы! Отец поехал по своей работе, а Эрнандо поехал ради будущего. И там, в Гватемале, он познакомился с Марселой.

Сантос произнёс её имя с особым презрением, будто сама её память резала ему душу.

— Они встретились на каком-то поле, конечно. Взгляды, улыбки, романтика. Марсела была яркой, энергичной. Она ему понравилась сразу. И, знаешь, что самое смешное? В тот момент моя мать всё ещё навещала меня, рассказывала о нём, о его мечтах, о Марселе.

Он прикрыл глаза и потер переносицу, словно пытаясь унять боль.

— Но потом всё изменилось. Когда они вернулись из своей чудесной поездки, мама заболела. Она стала приходить всё реже, а потом и вовсе перестала.

— Я ждал её каждый день, но никто не приходил. Ты можешь представить, каково это? Ты сидишь там, в четырёх стенах, а тот, кто был твоим единственным связующим звеном с внешним миром, просто исчезает.

Он сжал кулаки, его голос дрожал от сдерживаемых эмоций.

— А потом я узнал, что она умерла от рака.

Хулио нахмурился, не сразу найдя, что сказать.

— После её смерти, отец взял Эрнандо и переехал в Сумайа. К нашей тётке. В тот самый дом, где теперь живёшь ты.

Сантос горько усмехнулся.

— Три месяца. Всего три месяца прошло, и Марсела тут же приехала к Эрнандо туда на всё готовое. Они начали новую жизнь, новую семью. А я? Меня как будто больше не существовало.

Он покачал головой, взгляд его стал остекленевшим, как будто он снова оказался в тех стенах.

— Эти ублюдки родили детей, строили планы. А я сидел в своей"тюрьме", зная, что меня забыли. Что обо мне даже не говорят. Тридцать лет, Хулио! Тридцать лет я сидел там, слушая, как они восторгаются тем, кем никогда не позволили мне стать. Теперь ты знаешь, что они сделали со мной. Они создали твоего отца, его счастливую жизнь, вас, и сделали это за счёт меня.

— Может, потому что ты псих? — спросил Хулио.

— Да, — резко ответил он. — Псих. Таким меня сделали. Родители. Их желание избавиться от меня, чтобы не мешал их идеальной картинке. Но я твой дядя, Хулио. И никуда от этого не деться.

Хулио отшатнулся, не сразу найдя слова.

— Что ты… — начал он, но Сантос перебил.

— Ты — мой шанс на справедливость. Они взяли всё у меня. Они построили твою жизнь на обломках моей.

Слова отца Сантоса эхом раздавались в сознании Хулио, будто напоминание о том, что он всего лишь пешка в игре, которая началась задолго до его рождения. Всё, что он знал, что считал своей жизнью, внезапно казалось чужим, выстроенным на основе чьей-то боли, на чьих-то разрушенных мечтах. Хулио смотрел на Сантоса, пытаясь увидеть в нём хоть тень человека, который мог быть прав. Гнев, смешанный с отчаянием, бурлил внутри него. Что, если Сантос прав? Что, если всё, что он знал о своей семье, действительно было выстроено на чьей-то разрушенной судьбе? Это сомнение оказалось сильнее гнева. Оно парализовало.

— Ты… — замялся он, — Ты сказал, что я первый. Но ты говорил про других. Кто они? Зачем ты продолжал, если уже отомстил им?

Сантос не ответил сразу. Он медленно подошёл к шкафу в углу комнаты, открыл его ключом, висевшим на цепочке у него на шее, и вытащил оттуда маленький сложенный листочек. Он развернул его с аккуратностью, словно то была реликвия, а затем протянул Хулио.

— Прочти, — тихо сказал он, но в его голосе чувствовалось напряжение, словно он ждал этой минуты годами.

Хулио взял листок и прочёл.

_{Национальная психиатрическая лечебница Santa Isabel в Леганесе}

_{Пациент: Сантос Эскарра}

_{Диагноз:шизофрения с параноидальными и бредовыми расстройствами. Острый психоз. Множественное раздвоение личности.}

_{Особенности:пациент обладает тремя активными личностями, каждая из которых формирует его поведение.}

_{1. Пророк: глубоко религиозная личность, верит, что является «Рукой Бога». Одержим идеей «очищения» мира через жертвы.}

_{2. Судья: строгий и беспощадный. Видит себя вершителем правосудия, карающим тех, кто по его мнению, «заслужил наказание».}

_{3. Скиталец: личность, живущая в состоянии вечного поиска смысла, оправдывающая любые действия, даже преступные, как средство достижения цели.}

_{История болезни:Пациент поступил с тяжелой формой психоза после попытки самоповреждения. Раннее неоднократно проявлял насилие, оправдывая его необходимостью «спасать души». Во время лечения демонстрировал агрессию, манипулятивное поведение и ярко выраженные бредовые идеи о своей избранности.}

_{Особые эпизоды:В период терапии утверждал, что слышит голос Бога, который требует от него «освобождать невинных от бремени». Нападал на медперсонал, объясняя свои действия «вынесением приговора». Становился замкнутым, плакал или разговаривал с воображаемым другом, называя его «Голос Света».}

_{Пациент находится на лечении 28 лет. Несмотря на интенсивную терапию барбитуратами, инсулиновым шоком, кардиазолотерапией, электрошоком и лейкотомии, состояние ухудшается.}

_{Опасность:Высокий риск причинения вреда окружающим. Пациент способен вводить в заблуждение окружающих, представляться священником или иным. авторитетным лицом.}

Хулио поднял взгляд на Сантоса. А тот усмехнулся, и в его глазах появилась тень, от которой Хулио невольно шагнул назад.

— Да, это я. Тот, кого они заперли в клетке. Тот, кого боялись. Но я сбежал. Я был зол, да. Я ненавидел их за то, что они лишили меня жизни. Но когда я сделал это в первый раз… — Сантос остановился, облизнул пересохшие губы и продолжил.

— Мне понравилось.

— Что?

Сантос медленно подошёл ближе, его голос стал почти шёпотом, но от этого он звучал ещё более пугающе.

— Понравилось делать этот мир чище. Я видел грязь, которую другие не замечали. Родителей, которые забывали своих детей. Людей, которые задыхались в собственных иллюзиях. А я давал им шанс. Шанс на освобождение. Мне нравилось видеть власть над этими маленькими мальчишками, кем я когда-то был. Я видел их страх, но, глупые детишки, думают, что если я старше, то всё делаю правильно и они слепо верили мне и молчали. Прекрасные создания, никем ещё нетронутые.

Он посмотрел Хулио прямо в глаза, и в его взгляде не было ни капли сожаления.

— Я помогал им найти своё место под Солнцем, Хулио.

— Ты же просто мстил!

— Это не было местью, Хулио. Нет, нет… это было освобождение. Называй как хочешь. Но всё, что я сделал — это избавил их от этой вечной муки быть живыми. Быть живым всегда больно. Ты что-то чувствуешь, как тебя предают, унижают, лгут. Все эти"друзья","любовь","семья". Это всё обман, и ты это знаешь. Ты знаешь, что каждый раз, когда ты доверяешь, когда ты надеешься… тебя просто снова и снова подставляют.

Сантос шагнул вперёд, его глаза метали искры, в них была неистовая ярость и отчаяние, но что-то ещё — облегчение.

— А что, если не быть живым? Быть мёртвым душой. Быть пустым, свободным от всех этих оков. Понимаешь, Хулио? Быть мёртвым — это выигрыш. Это победа. Потому что ты освобождаешься от этой жестокой шутки под названием"жизнь".

Он рассмеялся, это был смех, от которого кровь остывала в жилах. Смех безумца, который нашёл свою тёмную истину.

Хулио молча развернулся, его шаги эхом отдавались в тишине церкви. Он шел к выходу, чувствуя, как напряжение сковывает каждый мускул. Его пальцы сжались в кулаки, ногти впивались в кожу. Но уже на пороге он резко остановился. Не оборачиваясь, Хулио выдохнул сквозь стиснутые зубы.

— Слушай сюда, Сантос. Если ты хоть раз приблизишься к моему сыну, я расскажу всем, кто ты такой на самом деле. Всё. Всем.

В церкви воцарилась зловещая тишина. Но она длилась недолго. Сантос расхохотался, низко и глухо, будто смакуя каждую свою следующую фразу.

— Тебе никто не поверит, Хулио. Ты же сам псих. — В его голосе звучала ледяная уверенность. — Попробуй доказать обратное, и знаешь, куда тебя отправят? Туда же, откуда я сбежал. В ту же клетку. Ты и так в проигрышной позиции.

Хулио замер, он сжал челюсти так сильно, что почувствовал боль. Он хотел обернуться, что-то ответить, но знал, что это бесполезно. Вместо этого он шагнул за порог и хлопнул дверью с такой силой, что звук раскатился по всей улице.