На ней длиннополая летняя шуба из драгоценных белых соболей, на голове
убрус, расшитый жемчугами, изумрудные колты в ушах.
Голову боярыни не по обычаю вместо
убруса укрывал немецкий бархатный берет с одиноким разноцветным пером.
Детей и татарских женщин видно не было, а вот сбившиеся в кучку юные полонянки, одетые кто в ещё сарафаны или платья со множеством юбок, в высоких
убрусах или платках, а кто уже в шаровары и мужские полотняные рубахи или короткие курточки, с испугом смотрели по сторонам, пытаясь угадать, что ждёт их на этот раз.
Морщинистое лицо её потемнело от летнего солнца, а начищенные подвески, по две с каждой стороны головы, сверкали светлым серебром с зелёного шёлкового очелья на белом
убрусе.
Белело в полусумраке сеней её лицо, обрамлённое шёлковым
убрусом, играли, переливались самоцветы узорочья, насквозь пронизывал холодом взгляд.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: амилоза — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Концы
убруса она завязала под узлом из кос на затылке, оставив шею открытой.
Плотно обхватывала её голову хитро намотанный
убрус – складочка к складочке, и рясны наборные серебряные с колтами на концах свисали едва не до самых плеч, делая лицо княгини ещё строже, а зеленоватые глаза – холоднее.
Волосы, как у замужней жены, были закрыты
убрусом, завязанным вокруг подбородка и шеи.
– И подзатыльник есть! – радостно подтвердил коловертыш. – Глянь- ка ещё, может
убрус рядом лежит?
– Меня слишком заворожил
убрус, и я думала только о нём, забыв про главное оружие иезуитов.
Ноги давно промокли, выбившиеся волосы липли к лицу, и она остановилась, чтобы поправить волосник и перемотать
убрус.
Лишь иногда доносится карканье ворон, да белка, выглядывающая из дупла увешенного
убрусами дуба, доедала пойманную мышку.
Белкой оторочена и зелёная шапочка, поверх которой надет полотняный белый платок
убрус.
Из-под белоснежного
убруса, перехваченного тканой лентой, украшенной колтами, выбились несколько светлых прядей.
Красивое и строгое её лицо было будто из берёзы вырезано в обрамлении ослепительно белого в полумраке хоромины
убруса и тускло поблёскивающих рясн.
Так как волосы её скрывал
убрус, пронизала ли их седина или нет, узнать не представлялось возможным.
Поправила
убрус возле щеки, хоть и так он был обёрнут ровно – и вышла, больше ничего не спросив, не узнав, что муж дальше будет делать и где дочь искать.
Быстро за дело: вырезать, не жалея дорогого льняного
убруса, из ткани, ещё хранящей влагу любви, двух маленьких куколок.
Сам тысяцкий принимал из рук невесты богато вышитый
убрус (полотенце) и подносил его жениху.
Не долго мы пробыли в новых своих владениях, но много совершили грабежей в бывшее тогда смутное время: часто отправляясь на ночь на большую дорогу, мы привозили на другое утро целые воза с серебряной посудой, с казною купецкою или церковною, мешки с драгоценными каменьями, с жемчужными
убрусами с образов или украшениями жён боярских.
Вышла на зов разбойников женщина в чёрном одеянии. На голове высокая соболья шапка, покрытая
убрусом.
Лицо её, обрамлённое белым женским
убрусом, утратило девичью свежесть и мягкость, стало более жёстким, щёки были чуть впалыми, подчёркивая скулы.
Шепча оберег, заплела волосы, уложила на голове, покрыла волосником и потом
убрусом.
Наверное,
убрус стал для них всего лишь побочным призом.
А головы были украшены
убрусом, полотняным платком, сложенным треугольником и заколотым под подбородком.
Мать в пожалованных ей серебряных колтах, песцовой шапке и золото-жемчужном
убрусе стояла в стороне, и лицо её было измятым, испуганным, а глаза – красными от пролитых слёз.
Засунув
убрус, служивший скатертью, в опустевшее лукошко, она побрела по гребням оврагов, выискивая в траве «белую лебеду», дикий лук и чеснок, щавель, листья одуванчиков – приправу к борщу, украшение бедного весеннего стола.
В покое была полутьма; единственным освещением здесь были огоньки многочисленных лампадок у образов, ещё не завешенных на ночь
убрусами.
Молодой человек, взяв
убрус, пошёл, куда должно, и в тот же час был обезглавлен.
Молодая девушка в бирюзовом сарафане и
убрусе разлила клюквенный морс по кубкам и, поставив перед гостями, вопросительно посмотрела на князя.
Нынче вечером уплетут волосы в косы, уложат кольцами и укроют от посторонних глаз девичью красу тонкой тканью
убруса – теперь не девка, а мужняя жена.
Закрепила
убрус шитой серебром повязкой-очельем.
Сверху был накинут платок, называемый в северо-русских краях
убрусом.
Ета болесть – не болесть, завтра-послезавтра выстану! – прибавляет он, вновь отирая лицо
убрусом.
Весь передний угол был уставлен дорогими старинными иконами под расшитым
убрусом и пеленами.
Вытянувшись на носках, горбунья повязала
убрус узлом на раздвоённом подбородке зардевшейся девушки и застыла в немом восхищении.
Известно, что женщины уже тогда носили традиционную русскую одежду – сарафаны; голову покрывали
убрусами (платками).
Вот она – в лазоревом
убрусе, в короне и со младенчиком на левой руце: ликом свежая, нежная, жизненная, и вся икона – волнительная, плавно-песенная, в радостном умилении.
Отчаянно хотелось снять
убрус, освободить голову и дать потным волосам подышать.
Повойник синий,
убрус цвета медуницы, сапожки красные, новые, да одни носки торчат.
Но в романе это восприятие генерализируется, ему нигде не противопоставлено иное понимание, и можно предположить, что таковым оно сохранилось у автора со времён написания «Неупиваемой чаши», романтической саги, где мастер создаёт в любовном экстазе икону-портрет возлюбленной женщины: «Лик… был у неё – дивно прекрасный! – снежно-белый
убрус, осыпанный играющими жемчугами и бирюзой, и “поражающие”… глаза» (1, 430).
Она вернулась в избу и увидела в ней пожилую женщину в посконном сарафане, наглухо повязанную
убрусом.
А по улицам, на которых лежали деревянные мостки, ходили бабы в цветастых
убрусах, шерстяных и суконных понёвах, препоясанных вязаными ремешками, в платках, а иные вельми нарядные, в червлёных али зелёных и голубых платьях с широкими рукавами, в накидках, шитых золотом, что ли, в блёстках и с такими кольцами и бубенчиками, свешивающимися с коруны, – ну будто все княжны али царевны.
Гридень подал
убрус, князь утёр пальцы, губы.
Послушим! -улыбался русский немец, сняв железную каску с маленькой закраиной, отирая лицо от вражьей крови чистым
убрусом, который видимо уложила в сумку его заботливая жена собирая мужа в поход.
Для нее он покупал самые красивые шелка и бусы, и сейчас она выглядела достойной соперницей для любой берегини: на ней было красное платье из греческого шелка с крупным узором в виде пар оленей, обращенных друг к другу мордами; голову покрывал длинный
убрус белого шелка.
Холопки повязали голову княгини
убрусом, без конца вытирали спину и грудь.
На самой посконный, с поперечными красными нашитыми полосами, костыч, красный
убрус на голове.
По обширному двору бегали собаки, и с детьми играла дородная нянька в дорогом
убрусе.
Свадебный чин, бояре и даже чёрный люд, обманувший стражу и нашедший себе место на задворках, видели, как царь спешил к невесте, а она лебёдушкой, слегка приподняв маленькую голову, украшенную
убрусом и кистями жемчуга, шла по коврам.