Все три понятия – политическое использование прошлого, политика памяти и историческая политика – могут рассматриваться как проявления
символической политики, связанной с конструированием представлений о прошлом.
Именно с этим уровнем взаимодействий («на расстоянии вытянутой руки») связываются представления о социальном и индивидуальном успехе, в то время как сфера политического, широких горизонтальных взаимодействий остаётся для «постсоветского человека» малозначимой, слабо связанной с его жизнью и интересами и в результате становится сферой «
символической политики», не требующей значительной вовлечённости и наполненной преимущественно абстрактными, символическими концептами.
Так, подобные установки и способы анализа
символической политики прослеживаются в работах по сравнительному исследованию «темпоральных культур» («темпоральных» кодов) тоталитарных и авторитарных политических режимов.
Поэтому в нашем случае (с учётом упомянутой символической густоты мобилизационного дискурса) мы находим целесообразным говорить о символических технологиях национальной мобилизации, в которых идеологические и лингвистические технологии объединяются в пределах различных форм
символической политики.
Исследование семантического потенциала политического мифа и ритуала как «симбиотического основания» современной
символической политики позволяет выявить причины «жизненности» политического мифа и ритуала в современных политических коммуникациях.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: анастигматизм — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Соответственно, анализ концептов нации, вариантов национальных проектов и
символической политики, реализуемой национальными технологами, будет занимать существенное место в нашем исследовании.
Хотя
символическая политика преимущественно понимается как манипуляция со стороны хорошо организованных элит сознанием масс политических «зрителей», она может применяться и политическими акторами «снизу», поскольку «оспаривание существующего социального порядка – не менее важная часть символической политики, чем его легитимация».
Реализуя функции легитимации или делегитимации через поддержание динамичного баланса в воспоминаниях субъектов власти и подвластных, функциональная память порождает формы политической памяти, создавая особые идентичности (этнополитические, национальные) и
символическую политику сохранения памяти.
Опыт технологической интерпретации
символической политики уже имеется в отечественной науке.
Однако она не только не была поддержана достаточными ресурсами, но и столкнулась с весьма успешным контрдискурсом, который, в отличие от
символической политики властвующей элиты, опирался на менее рискованную стратегию частичной трансформации привычного нарратива.
Кроме того, О.Ю. Малинова отмечает, что
символическая политика связана «с производством различных способов интерпретации социальной реальности и борьбой за их доминирование в публичном пространстве», выступая аспектом «реальной» политики.
Технологии событий-триггеров успешно применяются сегодня в социально-культурной деятельности, в формировании мифо-дизайна и в
символической политике, в брендинге и репутационном менеджменте, политике и военной сфере и не только.
Национальная история обеспечивает очевидные исторические ориентиры для коллективной памяти и в тоже время реализуется
символическая политика.
Они не только и не столько отражают некую реальность, сколько результат наблюдений социальными акторами за действиями других в социальных системах и, будучи трансформированы в
символическую политику, порождают у них символические конфигурации социальных ожиданий.
При этом
символическая политика не только использует символы, она превращает сами действия в символы.
Здесь рассматриваются, например, вопросы формирования и политизации территориальных (региональных и местных) и экстерриториальных (сетевых, корпоративных) идентичностей, складывания региональных и местных политических культур и субкультур, проблематика субнациональной
символической политики, политики памяти и т.д.
Качество коммуникативного, солидарного эффекта многообразных практик
символической политики в значительной мере зависит от коммуникативных структур политической памяти, возникающих в процессе реализации символической политики по конструированию темпоральных горизонтов коллективного взаимодействия.
Нынешние коммуникативные сбои, возникающие при реализации национальных проектов, характерные для современного российского общества, в значительной степени предопределены одномерностью и «семантической бедностью»
символической политики, политики памяти и политики идентичности, по типизации политических событий прошлого и конструирования общенационального горизонта смысла.
Так как понимание мира политического на наш взгляд невозможно без учёта мира
символической политики, включая и политику памяти, где концепция времени также играет большое значение, мы затронем темпоральную составляющую не только мира «вещей», но и мира идей.
Разрабатывая и применяя технологии нациестроительства, создавая и укрепляя национальную идентичность, национальные технологи руководствуются идеальным образом нации, который в сконцентрированном виде содержится в идеологии национализма, проявляется в
символической политике и применяется в символических технологиях.