Дочь Великого Петра

«Я тебе покажу, князь Луговой, холопскую кровь!» — припомнила она свою угрозу по адресу князя в Зиновьеве.

Увлечение ее князем боролось с этим воспоминанием.

Под влиянием злобы на князя Сергея Сергеевича молодая девушка усиленно кокетничала с графом Свиридовым. Еще и там, в Зиновьеве, князь Луговой нравился молодой девушке гораздо более, чем граф Свиридов, но она не могла простить первому нанесенного ей оскорбления, до сих пор вызывавшего жгучий румянец гнева на ее лицо, и она убеждала себя в превосходстве графа Петра Игнатьевича над князем Сергеем Сергеевичем. То же происходило с ней и в Петербурге, после описанного нами свидания с князем Луговым, во время которого она подтвердила данное княжной Людмилой Васильевной слово быть его женой. Она то чувствовала себя счастливой и любящей, то вдруг, вспоминая нанесенное ей князем оскорбление, считала себя несчастной, ненавидящей своего жениха.

Под влиянием последнего настроения она удваивала свое кокетство с графом Свиридовым, видя в этом своего рода мщение князю Сергею Сергеевичу, и даже назначала и ему свидания по ночам в своем будуаре, давая ключ от садовой калитки. Потом, написав письмо одному и вызвав его на свиданье, она на другой день писала другому письмо в тех же выражениях.

Надо, впрочем, чтобы быть справедливым, сказать, что княжна ни со Свиридовым, ни с Свянторжецким не была так нежна, как с князем. Их свидания носили характер светской болтовни при таинственной, многообещающей, но, увы, для них лишь раздражающей обстановке, хотя она и в разговорах наедине, и в письмах называла их полуименем и обмолвливалась сердечным «ты».

Граф Петр Игнатьевич, конечно, не имел понятия об этой тройной игре молодой девушки, где двое ее партнеров, он и граф Свянторжецкий, играли довольно жалкую роль. Он, как и оба другие, считал себя единственным избранником и глубоко ценил доверие, оказываемое ему княжной, принимавшей его в глухой ночной час и проводившей с ним с глазу на глаз иногда более часу. Она слушала благосклонно его признания в любви.

Он несколько раз косвенно делал ей предложение, но она искусно меняла разговор и довольно прозрачно давала понять, что замужество ей не улыбается в настоящее время, что она хотела бы вдоволь насладиться девичьей свободой. Зная, что она только что начала вкушать светскую жизнь после стольких лет, проведенных в благословенном тамбовском наместничестве, и год траура в Петербурге, граф Свиридов находил это очень естественным и терпеливо ожидал, пока настанет вожделенный день и княжна переменит свою корону на графскую. Глубокая тайна, окружавшая их отношения, придавала им еще большую прелесть.

Граф был доволен и счастлив.

Не был доволен и счастлив другой граф и претендент на руку княжны Полторацкой — граф Иосиф Янович Свянторжецкий. У них во время свиданий наедине установились какие-то странные, полутоварищеские, полудружеские, отношения. Княжна болтала с ним обо всем, не исключая своих побед и увлечений. Она делала вид, что вычеркнула его совершенно из числа ее поклонников. Он был для нее добрый знакомый, товарищ ее детства и… только.

Это доводило пылкого графа до бешенства. Всякую фразу, похожую на признание в любви, сказанную им, молодая девушка встречала смехом и обращала в шутку. Он понимал, что при таких отношениях он не может сделать ей серьезного предложения, что это предложение будет бесцельно, потому что княжна и ведет себя так относительно его, чтобы отнять у него возможность заговорить серьезно о любви и о браке. Он чувствовал, что при малейшей попытке с его стороны в этом смысле он был бы осмеян ею. Он это не раз даже и испытал. А между тем страсть к княжне бушевала в его сердце.

«Что делать?»

Этот роковой вопрос стал все чаще и чаще вставать в его уме.

— Она будет моей! Она должна быть моей! — говорил он сам себе, но при этом чувствовал, что исполнение этого его страстного желания остается и останется лишь неосуществимою мечтою.

«Хотя бы с помощью дьявола!» — решил он.

Граф горько улыбнулся. Увы, помощи даже дьявола ему ожидать было неоткуда.

«Погубить ее и себя!» — мелькало в его голове, но он отбрасывал эту мысль.

Не то чтобы ему жалко было любимой девушки — порой он ненавидел ее всеми силами души и готов был не только убить ее, но наслаждаться ее мучительною смертью от его руки.

«Ее не погубишь… Она слишком ловко и умно все устроила… Только осрамишься».

Вот соображение, которое останавливало графа Иосифа Яновича Свянторжецкого. Да иначе и быть не могло. Любви не было вообще, вероятно, в сердце этого человека; к княжне Людмиле Васильевне он питал одну страсть, плотскую, животную и тем сильнейшую. Он должен был взять ее, взять во что бы то ни стало, препятствия только разжигали это желание, доводя его до исступления.

— Она должна быть моею! Она будет моей! — все чаще и чаще повторял он.

Все думы графа были направлены к этой его заветной мечте. И днем и ночью он изыскивал средства осуществить ее. Но, увы, все составленные им планы оказывались никуда не годными. «Самозванка-княжна» была защищена со всех сторон неприступными бронями. Граф лишился аппетита, похудел и обращал на себя общее внимание своим болезненным видом.

— Что с вами, граф? — спросила его графиня Рябова, одна из приближенных статс-дам императрицы — молодая, красивая женщина, считавшая ранее графа Свянторжецкого в числе своих поклонников. — Ужели это потому, что вы влюблены?

— В кого, графиня? — деланно удивленным тоном спросил он ее.

— Не притворяйтесь, точно не знаете в кого.

— Положительно не знаю.

— В кого же можно быть влюбленным? Не в меня же! — язвительно заметила графиня.

— Если бы я влюбился, графиня, то исключительно бы только в вас, но, к несчастью, я не влюбчив.

— Будто бы! — кокетливо покачала головой графиня. — А между тем все говорят об этом.

— Кто все?

— Все наши.

— О чем же?

— Что вы влюблены.

— Мне об этом неизвестно.

Разговор происходил в уютной гостиной графини на Миллионной улице, в час ее приема. Было еще рано, и граф Свянторжецкий приехал первым.

— Значит, чары «ночной красавицы» вас благополучно миновали?

— Совершенно благополучно! — также уверенным тоном сказал граф Иосиф Янович.

— Так что же с вами?

— Я болен.

— Лечитесь.

— Лечусь, но доктора не помогают.

— Обратитесь к патеру Вацлаву.

— Это кто же такой?

— Как, вы, католик, поляк, не знаете патера Вацлава?

— Нет.

— Это старый католический монах, он уже давно живет в Петербурге и лечит травами.

— И успешно?

— Есть много лиц, которым он помогает.

— Где же он живет?

— Далеко… На Васильевском острове, но именно где, я точно не знаю. Прикажите узнать, это так легко.

— Конечно.

— Искренно ли вы сказали, что вы не влюблены, или нет — это все равно. Патер Вацлав, как слышно, лечит и от сердечных болезней.

— У меня сердце в порядке.

— Не в том смысле. Он, говорят, всемогущ в деле вызова взаимности.

Граф весь превратился в слух.

«Вот она, помощь дьявола!» — мелькнуло в его уме.

Он сумел, однако, не выдать своего любопытства и того волнения, которое ощутил при этих словах графини.

— За этим я к нему не обращусь, — небрежно уронил граф.

— Хорошо сказано. Уверенность в мужчине — залог его успеха.

Граф поклонился.

— А по поводу болезни я вам советую обратиться…

— Это другое дело.

— И скажите мне результат и, кроме того, впечатление, которое вы вынесете из свидания с этим «чародеем».

— Вы говорите «чародеем»?

— Да, так зовут его в народе.

— Я непременно последую вашему совету, графиня.

Разговор был прерван появлением другого гостя, но глубоко запал в душу графа Иосифа Яновича Свянторжецкого. В тот же вечер, вернувшись домой, он обратился к пришедшему его раздевать Якову:

— Послушай-ка, съезди завтра же рано утром, пока я сплю, на Васильевский остров и отыщи там патера Вацлава. Запомнишь?

— Запомню, отчего не запомнить. А кто он такой, ваше сиятельство?

— Он лечит травами.

— Это чародей?

— А ты почем знаешь?

— Слыхал… Его знают.

— Вот его-то мне и надо.

— Слушаю-с, ваше сиятельство. Найду.

Граф отпустил Якова и лег в постель, но ему не спалось.

«А что, если действительно этот чародей может помочь мне!» — неслось в его голове.

Ум подсказал ему всю шаткость этой надежды, а сердце между тем говорило иное. Оно хотело верить и верило.

«Завтра же я отправлюсь к этому чародею, — думал граф Иосиф Янович, — я не пожалею золота, а эти алхимики, хотя и хвастают умением его делать, никогда не отказываются от готового. Яков, конечно, отыщет его… Золотой человек… Что я буду без него делать?»

Надо заметить, что Яков, хотя и продолжал жить у графа Свянторжецкого, был теперь свободный человек и, конечно, на продолжительность его услуг в качестве расторопного и сметливого камердинера хозяин не мог рассчитывать, хотя Яков, видимо, не собирался уходить с покойного и выгодного места. Мысли графа снова перенеслись на помощь «чародея». Он стал припоминать слышанные им в детстве и в ранней юности рассказы о волшебствах, наговорах, приворотных корнях и зельях.

«Ведь не сочинено же это все праздными людьми… Ведь что-нибудь, вероятно, да было… Нет дыму без огня, нет такого фантастического рассказа, в основе которого не лежала бы хоть частичка правды». Сладкие надежды наполняли сердце графа. Он потянулся с какой-то давно им не ощущаемой истомой и вскоре сладко заснул. Граф не ошибся в своем верном слуге.

— Ну что? — спросил он Якова, появившегося утром на звонок своего барина.

— Нашел-с, ваше сиятельство!

— Молодец, — не удержался похвалить его граф.

Яков поклонился.

— Где же он живет?

— Далеко, очень далеко, ваше сиятельство.

— Далеко, ты говоришь?

— В самом что ни на есть конце Васильевского острова, там и жилья-то до него почитай на версту нет.

— В своем доме?

— Какой там дом. Избушка, ваше сиятельство.

— Ты был у него?

— Был-с.

— И видел его?

— Видел, страшный такой.

— Страшный?!

— Очень страшный, ваше сиятельство, худой такой, седой да высокий, глаза горят как уголья. Дрожь от их взгляда пробирает. И дотошный же.

— А что?

— Да спросил меня: «Чего тебе надо?» Я и говорю: «Неможется мне что-то», а он как глянет на меня так пронзительно, да и говорит: «Ты не ври, не от себя ты пришел, а от другого, пусть другой и приходит, а ты пошел вон».

— Что ты?

Граф даже вскочил и сел на постели, пораженный рассказом.

— Ей-богу, не сойти с этого места, коли вру.

— Что же ты?

— Что же я. Давай бог ноги.

— Мы с тобой поедем сегодня к нему вдвоем. Ты меня проводишь.

— Слушаю, ваше сиятельство.

Граф стал одеваться.