Развалины Сумрачного Замка

RemVoVo (2025)

В мире, где стены дышат, а тени шепчут правду страшнее лжи, пробуждается человек без имени и прошлого. Его единственные спутники — шрам-спираль на запястье и записка: «Твой путь начался снова». Сумрачный Замок, древний организм из камня и плоти, ждет его. Здесь стены помнят каждую слезу, зеркала показывают чужие грехи, а свобода — лишь новая петля в паутине, сплетенной из страхов и забытых клятв. Герою предстоит пройти через лабиринты собственного безумия, где культисты поклоняются Безликому, призраки прошлого становятся палачами, а ключи открывают двери в миры, которых не должно существовать. Он будет терять себя, чтобы найти ответы: что дороже — память или забвение? Можно ли разорвать цикл, став его частью? И что останется от души, когда последняя нить Паутины будет перерезана? «Даже ножницы — часть узора…»

Глава 3: Врата из Плоти и Костей

Он стоял перед ним, и казалось, что само небо прогибалось под тяжестью его шпилей. Стены, сложенные из черного камня, покрытого жилками, словно вены, пульсировали. Каменная кладка дышала, выпуская клубы пара с запахом гниющего мяса. Ворота замка были не из дерева или металла — они были сплетены из костей. Берцовые, плечевые, позвоночники, перекрученные в чудовищный узор. Над аркой висели черепа, их глазницы светились тусклым малиновым, как тлеющие угли.Сумрачный Замок.

Он отпрянул, сжимая меч, но мертвец не встал. Вместо этого шрам на его шее разверзся, выпустив черных жуков с блестящими панцирями. Они кишмя ползли из раны, сливаясь в живой поток, и исчезали в щелях между камнями мостовой. Шрам на его собственном запястье ответил жжением — будто под кожей копошилось что-то похожее.Труп у его ног дернулся.

— Войди, — прошелестели костяные ворота. Голос принадлежал не человеку. Это был скрип суставов, треск ребер, стук зубов.

Он переступил порог.

Внутри царил полумрак, пропитанный сладковатым запахом разложения. Сводчатый потолок был усеян крючьями, на которых висели тела. Не трупы — живые. Их кожа была прозрачной, как пергамент, сквозь нее просвечивали синие вены и черные опухоли, пульсирующие в такт чужому сердцебиению. Глаза мертвецов следили за ним.

— Он вернулся… — застонал один из них, мужчина с вырванным языком. Кровь стекала по подбородку, капая в лужицу у его ног.

— Сожги его… Сожги, пока он не вспомнил… — прошипела женщина с выколотыми глазами. Ее пальцы скребли по камню, оставляя кровавые полосы.

Он шел вперед, стараясь не смотреть вверх, но голоса преследовали его:

— Она ждет… Она все помнит… — Ты убил нас… — Ты обещал спасти…

Коридор вывел его в зал с троном. Не было золота, бархата или мозаик — трон был высечен из гигантского клыка, испещренного трещинами. На нем сидела фигура в ржавых доспехах. Шлем скрывал лицо, но из-под забрала сочилась черная жижа. В руках — меч, проржавевший до дыр.

— Ты опоздал на пир, — сказал рыцарь. Его голос звучал как скрежет железа по камню. — Но мясо еще теплое.

Рыцарь указал мечом на центр зала. Там, на столе из человеческих спин, лежало тело. Женщина. Ее живот был вспорот, ребра раздвинуты, как крылья, обнажая пустоту внутри. На шее — спиральный шрам.

— Твоя жена, — рыцарь поднялся, доспехи скрипя и осыпаясь ржавчиной. — Она звала тебя, когда мы вырезали из нее дитя. Говорила, что ты придешь. Но ты…

Внезапно шрам на запястье взорвался болью. Он упал на колени, вскрикнув. В глазах потемнело, и он увидел:

Он сам стоит в этом зале, но стены еще не покрыты кровью. Женщина с шарфом на шее (чтобы скрыть шрам?) протягивает ему ребенка. Младенец плачет, но звука нет. Потом — крики. Тени врываются в зал. Он бросается к жене, но меч рыцаря пронзает ее грудь. Ребенка вырывают из его рук. Кровь. Столько крови…

Видение исчезло. Рыцарь стоял над ним, занося меч.

— Ты забыл. Но замок помнит.

Он уклонился, клинок вонзился в пол, высекая искры. Рванувшись к столу, он схватил окровавленный нож, валявшийся рядом с телом женщины, и вонзил рыцарю в шею.

Из раны хлынули личинки. Они падали на пол, извиваясь, и превращались в пепел. Рыцарь рухнул, шлем откатился, обнажив пустоту — внутри доспехов не было тела.

Он бежал, держа в руке нож, на лезвии которого был выгравирован тот же спиральный символ. Шрам горел, но теперь боль была иной — наказание за воспоминание.

Зал сменился лестницей, ступени которой были покрыты волосами. Они цеплялись за сапоги, шепча:

— Она наверху… Она все видит…

На верхней площадке он нашел ее.

Комната была уставлена зеркалами. В каждом — отражение женщины из его видений. Но не живой. Ее кожа была содрана, мышцы обнажены, глаза заменены кровавыми ягодами болиголова. Она сидела за прялкой, нитью служили человеческие жилы.

— Ты вернулся, чтобы закончить начатое? — она повернула голову, и плоть на шее затрещала.

Он молчал, сжимая нож.

— Ты хотел спасти нас от цикла, — ее пальцы дернули нить, и где-то в замке раздался вопль. — Но ты лишь подлил масла в огонь. Теперь наш сын стал частью Леса. Его корни прорастут через твои глаза.

Она встала, и ее тело рассыпалось, как труха. Остался лишь шарф — тот самый, из воспоминаний. Он поднял его. На шелке кровью было выведено:

«Спираль не имеет конца».

Замок затрясся. Зеркала треснули, и из щелей поползли тени. Те самые, что преследовали его в пещере. Но теперь их рты были полны зубов — человеческих.

Он побежал, не разбирая пути, пока не наткнулся на дверь, запертую цепями. Шрам на запястье вспыхнул, и цепи распались в прах.

За дверью его ждала она — женщина из колодца.

— Ты начинаешь понимать, — сказала она, гладя рукой воздух, где висел портрет. На холсте был изображен он сам, с ребенком на руках. Но лицо младенца было искажено — рот растянут в вечной гримасе ужаса.

— Кто вы?! — выдохнул он.

— Я — твоя вина, — она улыбнулась, и из ее рта выполз многоножка. — А это…

Она указала на тени, заполнявшие коридор.

–…твои дети.

Первая тень прыгнула.