Эпоха перемен. Записки покойного Г.Г. Майера, хирурга и ясновидящего

Александр Александрович Телегин, 2008

Направление повести – фантастический реализм. Её герой Герберт Герхардович Майер становится свидетелем Великого распада. Бóльшая и счастливейшая часть его жизни проходит в Таджикистане, где он проводит уникальную операцию и становится лучшим хирургом Душанбе. Предвидя наступающие трагические события, он в 1980 году переезжает в Сибирь, где знакомится со многими необычными людьми. Здесь его застаёт эпоха перемен, и всё кругом, включая людей, становится незнакомым. Повествование охватывает события с 1940 по 2008 год: разложение советских элит, межнациональные конфликты, победу Ельцина, октябрьские события 1993 года.Обложка создана на ресурсе Canva.

Глава 9. Первый разговор с Фаиной Ивановной

― Знаете, ― сказал я, когда она уселась на своём месте против меня, ― вы меня сегодня просто очаровали, как операционная сестра, разумеется. Профессионалов такого класса, пожалуй, нет в самой Москве. Вы где учились?

— Я-то сама ивановская, начинала работать на прядильно-ткацком комбинате. Бригадиром у нас была Герой Социалистического труда. Она меня и в партию уговорила вступить. Она как Героем стала, набрала нас молодых девчат к себе в бригаду. Зарплата была высокая, столовая своя, на кухне можно было обед и ужин домой заказать ― принесёшь горячее в судках, и готовить не надо. Детский сад круглосуточный. Но мне никогда не нравилоса — одно и то же каждый день. Даже ночью бабины с нитками перед глазами. И всегда жара — чтобы нитки не рвалиса температура должна быть 35 градусов и влажность высокая — я уже забыла какая. А вот медиком всегда мечтала стать. Ну и поступила в Ивановское медучилище. Днём работала, вечером училаса. Радостно мне было учитьса — одни пятёрки получала. Я тогда уже замужем была, дочь родилась. А всё успевала: и на работе, и в училище, и дома.

— Ну а в Макушино-то как попали?

— У меня муж оказалса бандит — она замолчала, словно сомневаясь, надо ли доверять такие вещи чужому человеку, но взглянув на меня, продолжила:

— Он парень видный был, везде верховодил. Лестно мне было, что такой меня полюбил. Правда, прорывалось в нём что-то жестокое, но я относила на счёт того, что у нас все парни тогда дралиса улица на улицу ― жестоко билиса, до крови. А Венька среди них первый был ― среди драчунов. Мне даже нравилоса — за удаль принимала. А потом узнала, что он ворует и людей грабит с дружками своими. Подкараулят какого-нибудь пьяного мужика, излупят, разденут, а потом продают его вещи. Я ему сразу сказала: «Всё, я от тебя ухожу. С бандитом жить не буду». Меня тогда уже в партию приняли. Как бы это выглядело: я коммунист, а муж бандит!? А он сказал: «Уйдёшь — убью». Но я не робкого десятка была — сама в детстве с мальчишками драласа, и потом во все драки лезла, разнимала драчунов. Да, правду сказать, не поверила ему и назавтра подала на развод.

Мы тогда жили у его родителей в частном секторе — у них свой дом был. Я уже медсестрой работала. Пришла со смены, чтобы вещи забрать — а он один дома и меня поджидает. Я и не взглянула на него, прошла в нашу комнату, стала чемодан собирать, вдруг, слышу ― он дверь на засов запирает. Потом входит в комнату, а в руке вот такой бандитский нож. Смотрю ― он пьяный, и глаза зверские, страшные. «Я же тебе говорил, что убью, а ты сама знаешь, я что сказал — то обязательно сделаю!» И с размаху ножом меня. Я как-то руку перехватила, да куда ж мне с ним бороться. И вот чувствую — лезвие мне в живот упёрлось. И сил нету держать. И такой ужас. Ору: «Помогите, помогите!» ― да никто не слышит — стены толстые, и соседей нет. Ну всё — сейчас нож мне в живот войдёт. И тут — сама до сих пор не понимаю, что случилоса. Кто-то над нами, вот сверху шёл голос — вы не поверите ― как крикнет: «Матушка Богородица!».

Так громко и страшно, что он разъехался всем телом, и чуть с ног не свалился. Я вывернуласа ― и к двери. А она на засове, и засов такой тугой, дед — его отец — всегда чертыхался, когда открывал, а тут еле тронула ― он и сам открылса. Выскочила — не помню, как бежала, грудь разрывается, воздуха не хватает. И вижу, он за мной гонитса. Добежала до улицы, где народ ходил. А там свадьба. «Товарищи, ― кричу, ― спасите, за мной бандит гонитса с ножом». У нас в Иваново народ дружный был. Сразу несколько мужчин со свадьбы обступили меня: «Где бандит?». Я на Веньку показываю. Он остановился и на нас смотрит, потом повернулся и побежал. Мужики за ним. Вдруг он резко так остановился и опять свой нож выхватывает. Да куда ему против нескольких мужиков. Выбили они нож, самого скрутили и в милицию отвели. А меня потом вся свадьба успокаивала. Привели к себе, за стол усадили…

Я не стала дожидаться, когда он из тюрьмы выйдет — знала, что не даст мне жить. Сразу стала писать в сибирские облздравы. Думаю, откуда первый ответ придёт — туда и поеду. Ну вот, из нашего Города первый ответ и пришёл. В облздраве предложили мне четыре района. Я спрашиваю, который из них самый дальний? ― Макушинский, говорят: четыре часа на поезде, ещё 100 километров по бездорожью. Иногда целый день уходит, чтобы добраться. «В Макушино, ― говорю, ― и поеду». Вот так я здесь и оказаласа. Подумала, что здесь меня Венька точно не найдёт.

— А искал?

— Искал, и даже нашёл, грозился приехать. Да я тогда уже не бояласа его. У меня муж был, он в райкоме работал, всю милицию бы на ноги поднял, да и не успел Венька приехать. Зарезали его дружки. Я слышала, какой-то важный бандит в карты его проиграл.

— Я здесь тоже случайно оказался: прилетел в Город, переехал на автовокзал — как раз шла посадка в Макушинский автобус. Спросил, далеко ли до Макушино, мне сказали ― 220 километров ― 4 часа на автобусе. И я также подумал, что это то, что мне нужно.

— И вы от кого-то убежали? — удивилась Фаина Ивановна.

— Я убежал от будущего, ― нет я так не сказал, мне хотелось так сказать, но Фаина Ивановна, конечно, ничего бы не поняла, поэтому я рассказал ей свою историю. Правда, я не стал рассказывать, как Зухра улетела в своих волшебных башмаках на Северный полюс. Я просто сказал, что она умерла. Когда же Фаина Ивановна поинтересовалась от чего умерла, я сказал, что, видимо, она надорвалась на работе, что по существу, было, конечно, правдой.

И так мы беседовали долго ― долго, ничего вокруг не замечая. После обеда у нас не было ни одного посетителя, никто ни разу не открыл дверь, не заглянул в кабинет, не помешал нам. Я видел только её маленькие загорелые ручки с набухшими зеленоватыми жилками, только её большие синие глаза и думал, как князь Андрей: нет, не кончена жизнь в сорок лет.

— Боже мой! — опомнился я наконец, ― четыре часа! Мне надо посмотреть больных, и «Васечку».

— А я сбегаю домой, мне в шесть надо быть на дежурстве.

С Васечкой сидела Светлана Михайловна — волноваться за него было не нужно.

Я зашёл в ординаторскую. Дежурил Кочерыжкин. Он уже был навеселе. Я предложил подежурить вместо него, и он охотно согласился.

— Хотел и сам вас попросить, да как-то постеснялся, мы ведь с вами не очень знакомы. Я, видите ли, бывший спортсмен, очень хочется посмотреть открытие Олимпиады дома, в спокойной обстановке.

Я не стал уточнять, что Олимпиада открывается только завтра, чтобы не портить ему предвкушения.

— Ах, ― хлопнул себя по лбу Кочерыжкин, ― со мной престранный случай, стыдно сказать, но я как-то за месяц совсем поиздержался, не на что даже хлеба купить. Не найдётся у вас три рубля до получки.

Получив три рубля, Кочерыжкин, наконец сдал мне свой пост и пошёл на выход в прекрасном настроении.

Я вышел следом и встретил Сару Абрамовну, за которой шлейфом расстилался дым, как за паровозом из романа Тургенева.

— Вы что, дежурите вместо Кочерыжкина?

Я кивнул.

— Небось и денег ему дали? Да вы что! Разве можно себе за воротник такую вошь посадить! А из медсестёр дежурит Фаина Ивановна? Ох, Герберт Герхардович, лучше бы вы пошли Суслова накормить… ― старушка явно волновалась и сбилась на акцент. — Ну-ну!

В шесть часов пришла Фаина Ивановна:

— Вот принесла помидоров — прямо с куста.

— У вас уже такие помидоры?! И как это у вас всё получается!

— Здесь всему научиласа. Я ведь приехала — ничего не умела.

И она рассказала мне уже про здешнюю свою, макушинскую, жизнь.

Когда она приехала с семилетней дочкой, главврачом был легендарный Юрий Иванович Б…. Почему легендарный? Потому что за несколько дней, проведённых в Макушино, я сам едва ли не каждый день слышал это имя: «Вот при Юрии Ивановиче…», «А вот Юрий Иванович…», «Нет, Лошадкин — это тебе не Юрий Иванович!», «А вы слышали, как Юрий Иванович одной бабке без наркоза операцию делал? Не слышали, ну так послушайте. Привезли раз бабку с аппендицитом. Ну, Юрию Ивановичу аппендицит вырезать ― раз плюнуть, да тут загвоздка — бабка наркоз не переносила. Что делать? И вдруг Юрий Иванович говорит: «Ты, бабушка, водку пьёшь?» ― «Пью, сынок». — «Ну давай, выпьем». Наливает ей полный стакан, себе — граммов 50 — выпили. Через пять минут бабке хорошо-о стало. «А ты, бабушка, песню «Шумел камыш» знаешь?» ― «Знаю, сынок, как не знать!». — «Ну так давай споём!» ― «А давай споём!». И вдруг из операционной на всю больницу раздались вопли: «Шумел камыш, деревья гнулись, а ночка тёмная была»… Да оба вопят во всю мочь. А когда песня кончилась — и операция кончилась — вырезал Юрий Иванович аппендицит — старушка и не заметила».

Ну так вот, Фаина Ивановна тоже начала с того, как её встретил Юрий Иванович. Сразу дал квартиру рядом с больницей. Послал трёх санитарок, побелить и покрасить. Так что они с Людочкой уже через неделю въехали в почти новую квартиру, пахнущую известью и краской. А когда она ночью дежурила, Юрий Иванович обязывал одну из санитарок регулярно ходить к ней домой — благо близко было ― и смотреть не проснулась ли Людочка. Конечно же, он немедленно озаботился обеспечить её дровами и углем.

Я чувствовал, что о Юрии Ивановиче она может рассказывать бесконечно и с неизменным восторгом. И какой он был спортсмен, и какой охотник, и как сам ремонтировал розетки и выключатели, и как на лыжах в буран пробежал 15 километров к роженице.

Конец ознакомительного фрагмента.