Падение Кремля. Воспоминания о будущем

Александр Черенов

Россия ближайшего будущего (?). У «левых» происходит раскол: молодёжь Компартии не устраивает коммунизм на словах и конформизм на деле. Глава Администрации Президента узнаёт о существовании у них мощной боевой организации, действующей под видом клубов патриотического воспитания. Он решает воспользоваться ситуацией и перевербовать вождей «красной» молодёжи для борьбы с преступностью и региональным сепаратизмом. Он и не подозревает о том, что сам выпустил «джинна из бутылки». «Красного джинна». Книга содержит нецензурную брань.

Глава шестнадцатая

— Мужик, хочешь «поправиться»?

Колоритный алкаш неопределяемого возраста блеснул линялыми глазами. Можно сказать, ожил. Без вздохов, междометий и даже без лишних слов.

–???

«Благодетель» — молодой парень спортивного вида, «без особых примет» — скосил глаза вбок.

— «Не за «здорово живёшь», конечно! У нас там автобус на заднем дворе: надо кое-какие вещички перекидать.

Алкаш моментально оторвал зад от ступеньки магазина.

— Это мы мигом, благодетель! По джентльменскому соглашению? Без паспорта?

— Юморист! — одобрил «благодетель». — Нет, паспорт не нужен. Нужны руки, шея и хребет. Традиционный комплект.

И «благодетель» хорошо, так, нехорошо засмеялся.

— А, может, и я пригожусь?

На «благодетеля», почёсывая от вожделения грязные ладони, заискивающе уставился ещё один «борец с зелёным змием».

Парень оценивающим взглядом окинул фигуру «соискателя», и, усмехнувшись, кивнул головой:

— Годится.

«Алкаш номер два» даже не удивился тому, как странно говорит «благодетель»: он немедленно пристроился к первому «счастливчику». Да и, что тут странного: человек выбирает рабочую силу и хочет не прогадать.

— А я? А мы?

Ещё несколько дрожащих рук одновременно тянулись кверху.

«Вербовщик» скептически оглядел фигуры обладателей рук.

— Ты, ты, ты… ну, и, пожалуй — ты.

Он ткнул пальцем в четырёх соискателей — всего их было пять.

— А ты, дедушка…

Вербовщик усмехнулся ветхому, пьяненькому, со слезящимися глазами старичку, которого уже качало не столько вином, сколько ветром.

–…живи пока: судя по всему, недолго тебе осталось. Разве, что — до автобуса…

От вожделения опять не вникая в смысл сказанного, «избранники удачи» радостно заржали.

— Ну, пошли…

«Вербовщик» встал во главе колонны из шести человек.

В тихом переулке действительно стоял бэушный «МАН» — подарок немецких «друзей», давно уже исповедующих принцип: «Бери себе, Боже, что нам негоже!» Несколько удивляло то, что окна его были плотно зашторены — совсем даже не белыми занавесками.

— Загружайтесь!

— О!

Новоприбывшие удивились тому, что они оказались не первыми «нанятыми»: с их появлением свободных мест в салоне уже не осталось.

— Да, выпивка не будет «халявной», — погрустнел кто-то из пополнения.

— Это точно! — усмехнулся «Вербовщик», и повернулся к водителю:

— Поехали!

… — Что, вагоны разгружать?

Первый из завербованных с изумлением оглядывал длиннющий грузовой состав.

— Ты же сказал: вещички… Я думал: обычная «халтурка»… А тут… Не-е, брат: на это я не подписываюсь.

— Подпишешься и не на это, и не только на словах…

«Вербовщик» усмехнулся.

–… «брат»!

Следом за этим автобусом к станции подошли ещё не меньше десятка таких же «МАНов» с плотно зашторенными окнами. Вскоре вдоль всего состава вытянулась длинная цепочка из нескольких сотен человек, всех, как в мультфильме, «одинаковых с лица».

«Не желающий подписываться» невесело усмехнулся.

— Да, видно, «пахать» придётся, как папа Карло!

«Вербовщик» с усмешкой оглянулся на него.

— Или, как сказал наш Президент, «как рабам на галерах»…

И в голосе его, и во взгляде было столько многозначительной иронии, что давно уже спившийся экс-инженер вздрогнул от нехорошего предчувствия. Когда же за спинами «вольнонаёмных» выросли солдаты внутренних войск с автоматами и рвущимися с поводков овчарками, «от избыточного гостеприимства» даже самому безнадёжному алкашу всё стало понятно. Насчёт «перекидать вещички».

— Значит, это — не слухи…, — скоропостижно отрезвел бывший инженер. — А я, дурак, не верил…

— Кругом!

Откуда-то сзади раздалась зычная команда, явно принадлежащая человеку, имеющему немалый опыт «общениями» с публикой «из мест, не столь отдалённых».

То, что не было похоже на строй, и поворот сделало нестроевой. Как и требовалось логикой.

— Отставить!

Недоумевая уже не только по поводу увиденного, но и услышанного, алкаши начали переглядываться друг с другом.

— Непонятно?

Настолько внушительно выглядела фигура «командира», настолько впечатляющим был его взгляд, не сулящий ничего хорошего, что толпа послушно повернулась лицом к вагонам.

— Кругом!

Не зря говорят, что повторение — мать учения: в этот раз команда была исполнена, если и не на «высоком идейно-художественном уровне», то для первого — точнее, второго — раза, вполне удовлетворительно.

— Смирно!

Большинство из алкашей в своё время прошли действительную службу в рядах армии: кто — Советской, кто — Российской. Поэтому с исполнением этой команды особых проблем уже не было. Не помешали ни жизнь вне строя, ни алкоголь по мозгам.

Подобие строя замерло в напряжённом ожидании.

— Граждане бичи, бомжи и алкаши!

Усиленный «матюгальником», голос «вэвэшника» разносился по «перрону», отражаясь гулким эхом от стен складов и мастерских.

— Родина даёт вам шанс вернуть себе человеческий облик, и вновь стать полезными членами общества.

«Вэвэшник» обвёл строй внушительным взглядом.

— Подчёркиваю особо: последний шанс, он же единственный! Вы будете трудиться не только на благо Родины, но и на своё же собственное благо! Сейчас со всеми вами будут заключены срочные трудовые договоры, и вы сразу же отправитесь к местам выполнения работ.

— А если кто не желает? — откуда-то с левого фланга раздался нетрезвый хриплый голос.

Натренированным взглядом «вэвэшник» моментально вычислил «отказника». Он медленно подошёл к ухмыляющемуся босяку, от которого разило не столько перегаром, сколько кислятиной и прочими «ароматами» помойки.

— Не желаешь? — на удивление доброжелательно спросил он, и даже подработал голосу взглядом, в котором не было ничего каннибальского. Пока не было.

— Не желаю! — не понял тот доброго к себе отношения. — Не имеешь права заставлять, начальник! У нас — демократия!

Начальник скорбно покачал головой, и, не оборачиваясь, махнул рукой в чёрной кожаной перчатке. Тут же к нему подбежал лейтенант, сопровождаемый парой автоматчиков. Начальник показал глазами на «отказника», вздохнул и скорбно развёл руками. Солдаты мгновенно «подхватили товарища под руки» и «конвоировали» его в сторону одного из складов. Лейтенант замыкал процессию, на ходу «зачем-то» извлекая из кобуры «макарова».

«Пугать будет» — решил строй. И не ошибся. Но только частично. Потому, что испугали только их. Громким хлопком где-то на задворках склада. Когда «вэвэшники» вернулись одни, строй понял, что «отказник» испугом не отделался.

— Начать оформление контрактов!

Как в кадрах документального кино про коллективизацию, или про запись в добровольцы времён Великой Отечественной, «жертвы оргнабора» мигом выстроились в затылок друг другу и потянулись к столам регистрации.

Процесс регистрации не занял много времени. Вскоре все «подписавшиеся на работу» вновь были выстроены перед вагонами.

— Кругом! — скомандовал «вэвэшник».

На этот раз повторять команду не потребовалось: дрожащие уже больше от осознания, чем от холода, «вольнонаёмные» выполнили команду едва ли не в соответствии с требованиями строевого устава.

Когда они повернулись, то увидели перед собой распахнутые чрева товарных вагонов, оборудованные «для временной перевозки людей и скота».

— По вагонам! — раздалась команда. И сотни людей, «дружески поддерживаемые» сзади прикладами «калашей», начали «загружаться». Через десять минут двери вагонов были наглухо закрыты, раздался протяжный гудок, лязгнули буфера — и состав покатил очередную партию «завербованных по оргнабору» прочь от родных мест, в неизвестное, но явно не близкое «будущее»…

…Через трое суток пути «трудящиеся-контрактники» прибыли на место свершения «подвига во имя Родины». Место было, хоть и знакомое по телерепортажам советской поры, но удивительно первозданное. Проще говоря, глухое и дикое.

— Тайга… Сплошная тайга…

«Контрактники» не хотели верить глазам своим, но приходилось.

— Где это мы?

Все старались разговаривать шёпотом, и от этого ещё слышнее было, как у «шептунов» стучат зубы. От «радостного возбуждения», наверно. Как же: в новую жизнь прибыли!

«Инженер», как и подавляющее большинство «добровольцев», впервые за многие ходы державший «сухую диету» уже почти четверо суток, мрачно усмехнулся.

— Похоже, что нам предстоит стать чем-то вроде «забайкальских комсомольцев» советских времён…

Подтверждения догадки ему оставалось ждать недолго…

… — Жить вы будете в общежитиях.

Свирепого вида мужик в армейском бушлате, только что представившийся комендантом стройки, медленно прохаживался перед строем. Переминаясь с ноги на ногу, «добровольцы» с непривычки мёрзли

на первом в их жизни сибирском морозе.

— Поротно. Нары… виноват: кровати — двухъярусные.

— Мог бы и не поправляться, — буркнул вполголоса «Инженер», ни к кому конкретно не обращаясь.

— Роты, как в армии, делятся на взводы. Каждый взвод — бригада. Во главе каждой бригады — бригадир. Бригадир назначается руководством стройки из числа осуждён… виноват, контрактников, имеющих… точнее, имевших хоть какое-то образование и опыт руководящей работы в прошлом.

Он с усмешкой оглядел затосковавших «будущих героев»: окружающие пейзажи из вековых многометровых елей и пихт впечатляли лучше всяких слов.

— Удивительно, но кого тут только нет: и офицеры до подполковника включительно, и инженеры, и педагоги, и прорабы, и спортсмены и даже парочка кандидатов наук!

Комендант перестал усмехаться.

— Здесь у вас у всех будет шанс вернуть себе не только здоровье, но и человеческий облик. Предупреждаю: режим… виноват: распорядок! — у нас — строгий. Подъём — в шесть ноль-ноль. Затем зарядка. Утренний туалет. Завтрак. С восьми до двенадцати и с тринадцати до семнадцати — работа. Обеденный перерыв — с двенадцати до часу. Ужин — в шесть вечера. С семи до восьми и с девяти до девяти тридцати — личное время. С восьми до девяти — политзанятия. В десять ноль-ноль — отбой.

Заложив руки за спину, Комендант фатовски покачался на носках сапог. Строй тоже качался на том, что имеется, но несколько иначе: с пятки на носок и обратно. Амплитуда колебаний при этом не выдерживалась.

— В субботу и воскресенье политзанятий нет. Рабочий день — короче на один час. После ужина — фильм. Баня — по субботам. Просмотр телевизора — по усмотрению заместителя по политработе.

Ознакомление с распорядком продолжило делать то, что начала окружающая природа: добивать «кандидатов в передовики».

— Хочу теперь познакомить вас, тов… хм… граждане контрактники с системой поощрений и наказаний, принятых в нашем учрежден… виноват: в нашем управлении. Итак, все вы подписали договоры сроком на пять лет. Это означает, что на эти пять лет вы поступаете в полное распоряжение строительных властей. В полное распоряжение!

Он поднял вверх указательный палец, дабы максимально усилить тезис о «полноте» этого самого «поступления в распоряжение». Кто-то в строю хихикнул: не выдержали нервы. Но комендант отреагировал на этот «недружественный выпад» не столь легкомысленно, как хотелось бы строю.

— Ничего: все так начинали. Не вы первые… М-да…

Это «м-да…» говорило куда больше, чем самые продолжительные нотации. Во всяком случае, настроение смеяться пропадало самой собой.

— Дальше. У нас действует принцип коллективной ответственности.

Заметив, как всколыхнулся строй, комендант снисходительным голосом поспешил успокоить «товарищей».

— Я имел в виду не совсем то, о чём вы подумали, граждане добровольцы. Никакой «децимации», если кому из вас знакомо это слово из истории Древнего Рима и Льва Давидовича Троцкого. Речь идёт лишь об ответственности за невыполнение плана. Поясняю: невыполнение нормы одним работником, если следствием этого явилось невыполнение задания всей бригадой, влечёт за собой лишение месячной премии всей бригады. Если, конечно, в своё свободное время бригада не изъявит желание восстановить доброе имя коллектива. То есть, принцип — армейский, где зачёт — по последнему бойцу.

Медленно расхаживая перед строем, Комендант изредка бросал взгляд на одинаково синие рожи то одного, то другого «добровольца».

— Дармоедов мы не держим. Что значит «не держим», вы узнаете чуть позже. Но лучше бы вам этого не знать.

Строй уже не ухмылялся и не дёргался. И не потому, что устал и окоченел. Всё говорило о том, что, к несчастью, комендант — человек дела. А если и слова, то лишь такого, которое обязательно станет делом, как этому ни противься. Русский человек «въезжает» медленно, но если уж делает это, то основательно и надолго. Повторений «пройденного» ему не требуется.

— Далее. У нас — «сухой закон». Нарушение его карается по всей строгости… хм… закона, каковым для вас являются правила внутреннего распорядка. Лицо, впервые застигнутое за употреблением спиртных напитков или же с признаками такового, лишается всех видов премий сроком до шести месяцев. Лицо, вторично застигнутое на месте преступления, лишается заработной платы сроком до трёх месяцев. Это означает, что по истечении времени наказания из заработной платы лица, уже отбывшего наказание, будет удерживаться стоимость питания и содержания — до полного погашения долга. Подумайте об этом, прежде чем поддаться искушению!

— А за третье нарушение — что?

Любопытствующий не успел прикусить язык: комендант уже стоял перед ним.

— Увольнение с работы.

«Увольнение из концлагеря» — это, конечно, смешно. Но никто почему-то не смеялся. Наверно, потому, что «увольнение» — из концлагеря.

— И не только за третий случай пьянки, но также за попытку бегства, отказ от выполнения работ, покушение на жизнь сотрудника администрации или призывы к саботажу. То же относится и к однократному факту проноса или употребления наркотических средств: мы придурков не держим. И учтите: учёт у нас поставлен, так что надеяться на забывчивость администрации не стоит…

— Разрешите вопрос?

На манер орудийной башни, Комендант развернул голову в сторону посиневшего уже не только от холода алкаша.

— Нельзя ли узнать о системе поощрений?

— Хороший вопрос, — улыбнулся Комендант. — Правильный. Свидетельствует о положительной установке на труд. Итак, о поощрениях. Тот, кто будет честно трудиться, не нарушая ни трудовой, ни бытовой дисциплины, заработает свободу и деньги. Конечно, не раньше истечения срока контракта. Не думайте, что, раз уж вы попали в концлагерь… тьфу, ты: не думайте, что вы попали в концлагерь, где работают за баланду из брюквы. Расценки здесь — те же, что и на гражданских предприятиях отрасли.

По строю прошла волна оживления: хоть какой-то мажор. На этот раз Комендант даже не стал призывать «вольнонаёмных» к порядку: пусть немного порадуются, бедолаги. Немного радости выпадет на их долю в ближайшие пять лет: подвиг, даже трудовой — дело серьёзное.

— Все заработанные вами деньги будут зачисляться на лицевые счета — разумеется, после удержаний за питание и содержание, а также за вычетом алиментов вашим жёнам, детям и престарелым родителям. Алименты — в размере пятидесяти процентов заработка. Ваши семьи, годами мучавшиеся с Вами, алкашами и тунеядцами, хоть теперь вздохнут с облегчением. Потому, что вас, отбросов общества, надо лечить не увещеваниями и не процедурами, а трудом и свежим воздухом! На природе! И мы вас будем лечить — и вылечим, можете в этом не сомневаться!

Комендант многозначительно хлопнул перчаткой по перчатке.

— И учтите: у нас — не ЛТП, то есть, не лечебно-трудовой профилакторий советских времён. Это я говорю специально для тех, кто мог усмотреть некоторое внешнее сходство. Здесь благосклонность начальства «дембельским аккордом» на даче не выпросишь! Я понятно выражаюсь?

— Понятно, — нестройными голосами ответил строй.

— Тот из вас, кто честно отработает весь срок, сможет уехать отсюда или же трудоустроиться уже как свободный человек. Время, проведённое здесь, включается в стаж работы для получения пенсий, пособий, льгот и надбавок. На всех вас будут заведены трудовые книжки. Так что, те из вас, кто наврал о себе при поступлении на работу, наклал… тьфу, ты: наврал на свою же голову: со стажем по трудовой книжке на другую фамилию этот-то не суммируется! Ну, да вольному воля!

Комендант ещё раз медленно прошёлся вдоль строя, пытливо заглядывая в давно уже потухшие глаза «контрактников».

— И самое главное, граждане новобранцы. Вы получаете уникальную возможность исцелиться от всех своих недугов. Ту самую возможность, какую «демократия» вам никогда не предоставит и за деньги! А мы её предоставляем совершенно бесплатно!

Напоследок Комендант ещё раз окинул строй взглядом, полным творческого энтузиазма. Правда, несколько специфического — от преисподней и казанов.

— Вопросы?

Смешной человек: дураков нет. Теперь нет. Всё было ясно, даже если было не ясно и не всё.

— Равняйсь! Смирно! Напра — ву! В дезинфекционный блок…..

Строй в едином порыве вздрогнул. Комендант усмехнулся.

— Я сказал: в дезинфекционный блок, а не в газовую камеру!.. Шагом — марш!

Издав вздох облегчения, «новобранцы» энергично топнули своими гражданскими ещё обувками по утрамбованному сибирскому снегу…

Как написали бы в советских романах, «занималась заря новой жизни»…