Лесниковы байки. Волчья Тропа

Алёна Берндт (2025)

Все мы слышали в детстве сказки про Хозяина леса, Лешим он зовётся. Множество сказок и легенд рассказано про невидимую человеку силу, а уж кому, как не старому Леснику деду Матвею известна самая правдивая из этих историй! Быль или небыль, сон, или всё это наяву приключилось с героем рассказа, молодым парнем по имени Николай, когда попал он на Волчью Тропу? Вернётся ли он обратно, в свой мир, к любимой невесте Катерине или сгинет там, где переплетаются миры…

Глава 5.

Николай открыл глаза и вскрикнул… Это что же, ему всё приснилось?

Он лежал на большой деревянной кровати с резными спинками, в окно лилась широкая дорожка солнечного света, лучи скользили по лицу Николая, по его груди, которая была туго перемотана полотняной повязкой.

Окно было растворено настежь, лёгкий тёплый ветерок приносил запахи скошенного луга и речного горячего песка. Птичьи трели звенели совсем по-летнему, и Николай подумал — сколько же он лежит здесь… И где он оказался?

Оглядевшись кругом, он понял, что находится в доме, сложенном из брёвен такого обхвата, каких он не встречал никогда в жизни. На дощатом дубовом столе возле окна стояла масляная лампа, рядом — глиняная крынка, покрытая белой тканью.

Николай попробовал пошевелить руками и ногами. Всё тело его болело, мягкая перина под ним ласково обнимала, но даже несмотря на это он ещё ощущал тот холод… Закрыв глаза, он будто снова ощутил пронзающую всё его тело боль, и обжигающую ледяную воду, больно сдавило грудь, словно нож вонзился в самое сердце. Провалившаяся нарточка тянула его вниз, на дно, во мрак. Он тонул, и сейчас вдруг понял, почему вокруг него это всё — лето, незнакомый дом… Он просто-напросто умер!

Дверь открылась, вошла женщина в средних годах, высокая и черноволосая. На ней была шитая зелёным шёлком рубашка и синий сарафан, чёрная коса обёрнута вокруг головы и украшена тонкой синей лентой. Она несла в руках небольшой чугунок, прихватив его рушником.

— Давай-кось, поглядим тебя, — сказала она грудным, чуть низковатым голосом, и поставила чугунок на стол.

— Где я? — просипел спросил Николай, — Я… умер?

— Да покуда жив ты, Николай. Хоть и застыл сильно, да и пораненный… Но это ничего, заживёт.

— А как ты, матушка, знаешь, как меня звать? — Николаю было больно говорить, каждый вдох давался с трудом, горло словно ободрали ему, саднило, — Тебя саму как звать, матушка?

— Марьей зови. Говорить тебе не надобно, помолчи. Сейчас раны твои погляжу, а после накормлю тебя.

Сильными руками ворочала Марья охотника, сняла повязку и оглядела раны, которые оставила Николаю убитая им медведица. Теперь вот ему ни добычи, ни нарточки не осталось, даже ружьё — всё в озере потонуло… И сам он… как тут оказался, если теперь здесь лето?

Марья положила на раны примочки, потрогала прохладной ладонью лоб Николая и нахмурилась. Он и сам чуял, как наливается жаром тело, голова стала тяжёлой и от света, проникающего в растворенное окно, заболели глаза. Есть не хотелось, Марья это тоже поняла и принесла тёплое питьё, оно было терпким и освежающим, и напившись, Николай провалился в сон.

А как и не спал будто, в горячке снова мерещилось ему, как уходит под ногами лёд, и мёртвая, чёрная вода поглощает его… как опускается он на самое дно, ещё не мёртвый, но уже и не живой. Не в силах двинуть ни рукой, ни ногой, ложится Николай на чистое песчаное дно, рядом со своей нарточкой, и как раз в лицо ему глядит и скалится убитая им медведица.

— За что же ты, и дитя моё, и меня…, — открыв пасть, сказала ему вдруг медведица, изо рта её вырвались пузырьки воздуха и взвились вверх, туда, где зиял провал во льду, в него глядел теперь месяц, окружённый рябью на поверхности воды.

Кричал Николай, метался в бреду, потому что нестерпимо больно было от того, как разрывает его грудь ледяная вода, и страшно от того, как скалится ему в лицо медведица, а её медвежонок ревёт и подмигивает уцелевшим глазом…

Просыпался Николай от того, что заботливые руки Марьи обтирали испарину с его лба, давали попить, а карие её глаза глядели на него с жалостью. После он засыпал, но снова чудны́е картины являлись ему…

Будто солнечный свет заливает всю его кровать, а у стола стоит девушка… Её светлые, золотистые волосы были заплетены в причудливую косу, перекинутую на высокую грудь. Одета девушка было тоже чудно́ — её светлое, словно серебряное платье богато расшито узорами, и вся она словно соткана из морозного инея. Она глядит на него, и укоризненно качает головой.

— Что ж ты, Николай… ведь дано тебе было довольно добычи, хоть и не просил ты, а мы тебя приветили, не обидели ничем, помогали. Как ты отплатил?

В двери показалась огромная фигура человека, и Николай признал его — это был тот, что сидел у костра. Именно его видел Николай перед тем, как провалился под лёд!

— Ирвил, — сердито и гулко прогудел голос этого человека, он отразился от потолка и стен, — Почему ты спасла его? Его надо убить! Он преступил… Я желаю мщения за жизни моего рода, погубленные им! Твой брат рассудил бы так!

— Аркынай, — голос девушки звучал ласково и повелительно, она глядела на Николая и глаза её наполнились слезами, — Ты же сам видишь, что ему предстоит. И он ещё не исполнил то, что должен! Потому и пошёл он Волчьей тропой, а она его к тебе привела. И ты исполни то, что назначено тебе свыше.

Высокий человек, похожий на медведя, глядел на Николая сердито и скалил зубы, словно хищник, лицо его было тёмным от злости, собранные в хвост длинные коричневые волосы делали его ещё больше похожими на зверя. Он снова окинул Николая взглядом чёрных глаз и скрылся в дверном проёме, пригнув свой рост.

— Видишь, что ты наделал, — шелестел голос девушки, которую назвали Ирвил, — Сколько горя ты принёс этому народу… и теперь никто из них тебе никогда не поможет. Смотри…

И перед Николаем возникло другое видение. Он видел много людей, они собрались на широкой поляне перед озером, стояли, склонив скорбно головы. Все они, и взрослые, и дети, имели крепкое сложение и коричневые волосы. Мужчины несли на себе кожаные нагрудники, удивительной выделки, у некоторых на поясе висели короткие ножны.

Посреди поляны был сложен большой погребальный костёр, пламя ещё не охватило политые смолой брёвна… на устроенном для погребения ложе Николай увидел женщину и ребёнка. Одеты они были в светлые платья, последнее их пристанище было украшено белыми цветами…

Николай понял, это он их убил… но ведь… это была медведица! Не человек! Не женщина и ребёнок, а звери! Как же это получилось? Ведь если бы он знал… то никогда, никогда!..

— Им назначено было три года прожить там, и вернуться сюда, — сказала ему Ирвил, она не оставляла его, всегда была рядом, — Не тебе было нарушать этот порядок, и потому тебе дано было по твоей нужде, ни больше, ни меньше! А ты не смог совладать, ты убил тех, кто должен был жить!

— Я не хотел! — Николаю было так больно, как никогда в жизни, и вовсе не телесная боль его терзала, нестерпимо болела душа, — Обуяла злость меня, я не хотел… не желал такого! Я хочу всё исправить! Как это сделать? Помоги мне!

Сильно и яростно вспыхнул погребальный огонь. Люди стояли, опустив головы, дети прижимались к материнским коленям, но никто не плакал. Ни стона, ни горестных слов не было слышно, только ревел огонь, унося ввысь россыпи искр. Огонь отражался в синей озёрной воде…

Снова видел Николай кровать и комнату, стол у окна и лампу, которая горела тоненьким огоньком. За окном виднелся кусочек тёмного ночного неба, усыпанного звёздами, а возле стола сидела Марья, в её пальцах мелькала иголка. Рядом с нею на скамье сидел Аркынай, он глядел на Николая сердито сдвинув кустистые брови.

— Лучше будет, если ты дашь ему умереть! Потому что я всё равно его убью!

— Это не нам с тобой решать, — мягко отвечала Марья, — Не нам…

Николай почувствовал, как по его щекам бегут на подушку слёзы запоздалого осознания и раскаяния.