Рыба для президента

Андрей Бинев, 2010

Когда гонка вооружений во время холодной войны достигла пика, в Томск с тайным визитом приехал сам… Де Голль! Только все тайное в России рано или поздно становится явным. И тогда начинается очевидное и невероятное. Президента Франции встречают плясками, танцами, образцово-показательными чиновниками и ценными подарками! А каким может быть ценный подарок для человека, у которого и так есть все, что он пожелает? Только чудо. Или чудовище. Которое еще нужно найти и поймать в дремучих таежных лесах и глубоких омутах. Роман Андрея Бинева написан в лучших традициях прозы Владимира Войновича и достоин бессмертной славы Чонкина!

Глава 11

Майор Власин сошел по приставной лесенке и махнул пилоту рукой. Тот солидно кивнул, выглядывая в оконце. Власин не успел сделать и десятка шагов, как маленький юркий самолетик развернулся и покатил к взлетной полосе. Его единственный пассажир Саша Власин уже доставлен к месту назначения, а горючего хватит как раз до ближайшего военного аэродрома: заправится и полетит дальше, туда, откуда его и прислали, из эскорта французского президента.

Навстречу Власину по летному полю от служебных въездных ворот торопливо ехала серая «Волга» полковника Кима Олеговича Белова. Полковник вышел из нее, не доезжая метров пятнадцати до майора и, почти чеканя шаг, двинулся навстречу. Майор немного струхнул от неожиданного и незаслуженного, как ему казалось, почета. Полковник был в форменной одежде артиллериста, что майора не удивило — он ведь сам обычно был одет в летную военную форму. Правда, на этот раз на нем был штатский серый костюм, белая рубашка, темно-синий галстук и почему-то коричневые сандалии.

— Другой обуви вашего размера нет! — отрезал лейтенант Стойкин, когда Власин с изумлением протянул ему сандалии.

Власин подумал, что пожилой лейтенант по-своему, по-старшински, мстит ему за тот разговор в вагоне. Пришлось обувать сандалии. Остальное из одежды, подобранной Стойкиным, было вполне сносным, почти не ношенным.

Полковник Белов козырнул и протянул руку. Его вы бритое суровое лицо неожиданно тронула легкая улыбка.

— Ждем. Ждем вас, Александр Васильевич. Пожалуйте в машину. Только прошу вас… разговор начнем в Управлении, не раньше.

— Не доверяете шоферу?

— Стремлюсь доверять, поэтому и не посвящаю в то, что это доверие может подорвать…

— Мудрено, Ким Олегович.

— Служба такая, дорогой вы мой. Ходи да оглядывайся. А тут такое дело! Ну что же это я?! Вы, небось, с дороги устали, проголодались?

— Не успел. Лету с дозаправкой всего-то четыре часа…

— В воздухе энергия расходуется быстрее, чем на земле. Считай рабочий день не ели и не пили. То есть в два раза больше, чем летели.

Он негромко засмеялся, обнажив ряд крепких мелких зубов. Власин успел заметить, что все они как-то по-акульи заострены, чуть желтоватые, сухие.

Ехали около получаса, ныряя под пыльные шлейфы самосвалов, обгоняя трактора, автокраны и разный громоздкий грузовой транспорт. Только ближе к городу дорога стала шире, хотя и по-прежнему с ухабами и ямами, но зато появились и легковые машины, редкие мотоциклы и даже, к удивлению майора, несколько телег, запряженных лошадьми.

Полковник перехватил взгляд гостя и махнул рукой:

— Колхозники. На горюче-смазочных экономят. Говорят им, говорят, а они все туда же! Ничего! Мы с этой отсталостью как-нибудь справимся. Вы не смотрите, что у нас тут провинция. Мы — город студентов. У нас целые районы — одни вузы да общежития. А промышленность какая! «Почтовых ящиков» что грязи!

Грязи действительно было много — на самой разбитой дороге, в оврагах вдоль нее, на улочках, пересекавших шоссе.

Власин понял, что полковник принимает его за москвича, что он не знает о его постоянном месте службы, и зарделся от удовольствия. Вновь, словно касание невидимой шелковой шали, задели его мысли о матери и бабке, которые, быть может, теперь дождутся его… Он улыбнулся и уставился в окно, чтобы полковник не заметил его волнения. Чего доброго решит, что столичный майор посмеивается над его провинциальной застенчивостью, вызванной, как, наверное, Белову казалось, примитивностью их быта.

На самом деле город Власину нравился. В нем была какая-то трогательная традиционность, сохранившаяся в далеких уральских и сибирских городах, да и во многих русских европейских селениях, расположенных вдоль старого каторжного тракта. Почему именно там, Власин точно не знал. Но ведь имелась на то какая-то причина! Не случайно же так! Ему подумалось, что, скорее всего, бывшие каторжане и ссыльные оседали на этих землях и, оторванные от общения со столицами, волей-неволей культивировали в себе и вокруг то, с чем пришли сюда когда-то, звеня кандалами. Каждая новая эпоха вела по тракту своих каторжан, которые сливались с той генерацией, что прижилась здесь много раньше и уже давно устроила свой быт и состарилась.

Майор подумал, что его ведомство, оказывается, немало сделало для сохранения культур ушедших поколений, нередко выжимая носителей этих культур из столичных обществ на каторжный тракт. Препятствуя возвращению сотен тысяч людей в города, откуда их вырвали с мясом и корнями, размещая насильно в отдаленных поселках, на недосягаемых для современной им цивилизации территориях, чекисты невольно создавали особые анклавы ушедших культур. А местные надзиратели «консервировали» эти сообщества, ограждая от новых веяний из развращенных столиц и, еще чего доброго, из разных там заграниц.

Так, по размышлению майора, в далеких провинциальных уездах сохранилось то, что было бы перемолото в муку в тех же столицах и больших городах жестокими жерновами технократических цивилизаций. Здесь, в глубинке, свил себе гнезда и старый уголовный, и революционно-романтический, и уютно-мещанский, и спесиво-интеллигентский, и даже порой истинно аристократический мир. Они не перемешивались, ворочаясь каждый в своем пространстве, под строгим оком местных надзирателей.

Мысли об исторических заслугах собственного ведомства в сохранении национальной культуры истерзанного тем же ведомством государства, за безопасность которого майор силился отвечать, огорчила его. Ведь не скажешь об этом ни тем, ни другим. Одни поднимут на смех и наплюют в глаза, другие же сурово пригрозят пальцем: не для того прорежали свинцом и плетью наш «новый мир», чтобы уберечь старый в неприкосновенности и чистоте!

Власин тряхнул головой и посмотрел на полковника. Тот косился на майора, думая о чем-то своем.

В управлении пробыли недолго. Полковник вызвал оперуполномоченных Тюлина и Колодко, подполковника Рожкова и капитана Рубальского.

— Товарищи офицеры, предлагаю перенести наше специальное совещание на лоно природы, чтобы маленькими фужерами, но с большим чувством отметить приезд нашего коллеги из столицы, и… попутно обсудить предстоящие мероприятия.

Власину показалось, что он все это когда-то где-то уже слышал. И про «маленькие фужеры с большими чувствами», и про «лоно природы», и «про мероприятия»…

«Вот оно что! — подумал он. — Словно в училищах и высших школах, где мы все когда-то учились, нас вынуждали зубрить несколько десятков словосочетаний, по которым потом, даже в самых отдаленных уголках страны и за ее пределами, любого из нас можно было бы безошибочно идентифицировать. Скучно! Но надежно. Единая культура, круговая порука! Засунь любого из нас под любую „крышу“, и уши вылезут сами по себе! Хоть в цари назначь! Серые с поволокой глаза, сжатые бескровные губы, ограниченный корпоративным образованием лексикон и… безжалостность, недоверчивость, испепеляющая душу зависть, жестокая мстительность в довершение ко всему! Словом, „маленькими фужерами, но с большим чувством…“».

«Лоном природы» оказалась конспиративная дача в пятнадцати километрах от Томска, на берегу реки, за двухметровым забором и вышкой с суровым солдатом. Между мухами сверху и собаками снизу за столиком под навесом сидели люди — офицеры Комитета государственной безопасности. Мухи наглыми стаями летали над головами, а два охранных оголодавших пса крутились под ногами, унижаясь за подачки с хозяйского стола, мол, хоть крошечку, хоть капельку, хоть чего-нибудь…

Мангал быстро разогрелся, куски свинины, загодя замаринованные Надей Горностаевой, зарумянились, и «конспиративное совещание» началось, время от времени прерываемое однообразными тостами полковника и хохмача капитана Рубальского.

— Спасибо за то, что так радушно встретили, — взял наконец слово Власин, и все, несмотря на ударивший в голову хмель, мгновенно затихли. — Право, это очень неожиданно и приятно для меня, человека скромного и занимающего невысокий пост в нашем ведомстве. Во-первых, предлагаю выпить за то, чтобы вечно жило наше братство, суть которого понимаем только мы одни!

Все поднялись, в глазах у некоторых даже блеснула слеза. Как сказано! Сразу чувствуется — школа!

— Во-вторых, — продолжил Власин, когда хозяева расселись и звонко, как по команде, захрустели упругими малосольными огурцами, — я вынужден просить вас об особом внимании к тому, что сейчас скажу.

Стаканы, жареное мясо, огурцы и квашеная капуста были немедленно оставлены в покое. На лицах у всех отразилось предельные внимание и почтительность к большой государственной задаче, представленной «скромной» личностью майора Власина.

— Итак, товарищи, нам предстоит выполнить две задачи. Первая: обеспечение оперативной безопасности визита в ваш чудесный город товарища Косыгина… — Власин сделал паузу и обвел всех неожиданно трезвым и ясным взглядом. Удовлетворенный увиденным, продолжил: — и президента Республики Франция генерала Шарля де Голля. Надеюсь, вы понимаете, всегда найдутся недоброжелатели, даже, можно сказать, враги, которые пожелают сорвать к чертовой матери наши мирные инициативы. В то время как все прогрессивное человечество с надеждой взирает на освоение советскими людьми бескрайних просторов космоса, акулы и ястребы… фигурально выражаясь, конечно, стремятся разрушить французско-советскую дружбу, основанную на обуздании, так сказать, того же космоса… о котором я выше уже говорил.

Власин почувствовал мощный прилив необычайного вдохновения, которое, должно быть, посещает вождей в минуты их власти над толпой. Взгляд его блуждал по верхушкам деревьев, поднимался выше к облакам, к слепящему солнечному диску, словно испрашивая поддержки в ожидании всемирного зла, готового обрушиться на родную землю из мрачного враждебного пространства.

Под столом неожиданно тягостно завыла собака. Кто-то нервно пнул ее ногой, и она, отчаянно взвизгнув, откатилась в сторону.

— Ишь, перебивает. Тварь, а туда же. Тоже ведь слово просит! — хохотнул капитан Рубальский, высокий, кудрявый молодой человек, с вытянутым лицом и белесыми, чуть на выкате, глазами. — Да вы не обращайте внимания, товарищ майор! Говорите!

Власин вздохнул и хотел было продолжить, но вдруг где-то внутри него, глубоко и неслышно для посторонних, зазвучал суровый голос давно умершего деда: «Не сметь! Не сметь!» Власин вздрогнул и стал оглядываться, не слышал ли кто еще этот властный окрик. Но, судя по всему, никто из присутствующих и не подозревал, что в майоре госбезопасности могут время от времени звучать неведомые другим призывы и предупреждения.

Конец ознакомительного фрагмента.