Я ждал тебя…

Анна Пушкарева

Давайте перенесемся туда, куда вы точно никогда не заходили, из страха ли или из предубеждения… Антон уже ничего не ждал, надломленный страшным предательством и беспросветностью одинокой жизни. Казалось, он вышвырнут на задворки общества – на самом же деле все это время он шел своим, особенным, путем. Ему необходим был долгий разбег, чтобы понять смысл общечеловеческой эстафеты и финишировать с улыбкой на губах. Жизнеутверждающая книга для тех, кто потерял свой ориентир.

Глава 5

— Боже, как ты похож на отца! — всплеснула руками гостья. Она то впадала в какое-то радостное возбуждение, то вдруг ее глаза снова краснели и набухали от слез. Потом женщина достала фотографию еще каких-то детей, — это, по ее словам, были его братишки и сестренка. Антон задрожал от счастья. Неужели у него… у него! наконец-то появилась настоящая семья?! Его почему-то не смущал тот факт, что женщина не позвала его выйти за ворота, чтобы обняться, ведь они не виделись два десятка лет. Антон не задался и другим вопросом: как узнала она его по прошествии столь долгого времени? Его сердце сладко саднило и настойчиво твердило, что все теперь происходящее не может оказаться ложью.

— Ну а ты как? Работаешь? — спросила женщина, как только закончила свой рассказ о младшем братике Антона.

— Ну да, — ответил Антон. Он почему-то вдруг застеснялся и боялся говорить, боялся, что скажет что-нибудь не то, и она уйдет.

— Ну… хоть платят тебе что-нибудь?

— Платят, — соврал Антон, потому что вот сейчас, например, у него и гроша за душой не было.

— Мммм, — промычала женщина. — Ты извини, что я тебя к нам домой пока не зову, ютимся, понимаешь, в однушке, а есть, бывает, совсем нечего. Малые, бывает, несколько дней без еды… Отец наш неделями пропадает, погуливает он… А я вот одна с детишками, перебиваемся… У меня же эта, инвалидность… Вот, чуть не побираюсь… Ты бы, это, денжонок нам не смог подбросить, немного, я бы яблок купила и муки, ребятам бы пирог испекла…

Антон сглотнул, — ему самому хотелось есть так, что сводило и скручивало кишки. Последний раз он ел еще утром, жидкую, водянистую кашу, а теперь стоял уже четвертый час, да и перелопатил он уже полдвора. Антон очень мучился голодными спазмами, а представив себе мамин яблочный пирог, теплое тесто, сочащееся рыхлым яблочным соком, он пошатнулся и чуть не потерял сознание. О еде ему лучше было не думать…

— Вы сможете прийти сегодня вечером, у меня с собой сейчас просто нет… — снова соврал он. В тот момент он не думал, что у него ни с собой, ни где-то еще вообще нет никаких сбережений. Перед ним стояла его мать, которая просила помощи, а где-то голодали его младшие братья и сестра, — и Антон решил, что он в лепешку расшибется, но денег достанет.

Женщина ушла осчастливленная. Антону вдруг так захотелось, чтобы она хотя бы подала ему руку, хотя бы немного поласкала его материнской лаской, потрепала бы его по щеке или волосам, пусть даже через решетку, поцеловала бы в лоб, — одним словом, подарила бы ему хоть немного тепла, которого у него никогда не было. Антон не помнил, чтобы к нему кто-нибудь когда-нибудь по-доброму прикасался, — разве что врач в детстве, когда осматривал его больную руку.

Антон был лишен не только общения, но и прикосновений, пусть даже бытовых, но таких важных в жизни каждого человека. «Если меня касаются, — значит, меня принимают». Антон не мог сказать о себе такое. Некому было просто пожать ему руку или ободряюще похлопать по плечу. Он ощущал себя в такой изоляции, что казалось, остальные люди отгорожены от него какой-то невидимой стеной, пробиться через которую не могли ни они, ни он.

Антон боялся первым нарушить этот барьер, не хотел навязываться людям. Порой его даже пугала эта сфера чувств и эмоций, и он говорил себе, что научился обходиться без нежностей. Поэтому то, что его мать ушла, даже не оглянувшись, он воспринял очень просто. «Конечно, ей нужно еще ко мне привыкнуть», — решил он.

Теперь Антону нужно было думать, где достать денег до вечера. Просить директора бессмысленно, — она сама весьма редко держала в руках живые деньги. Занять? Но у кого? У кухарок, у которых у самих семеро по лавкам? Забрать деньги у одних детей, чтобы отдать их другим? Да ему всё равно никто не занял бы, — знают ведь, что отдавать ему не с чего.

Но у Антона всё-таки был выход. Два года назад в детском доме делали ремонт, и он познакомился с одним рабочим из бригады, бывшим зэком, который отнесся к нему с участием. Этот бывший зэк в свободное время вырезал какие-то мелкие фигурки из остатков дерева. Поначалу Антон долго присматривался к этому творческому процессу, и понял, что зэк режет шахматные фигуры, да не простые, а все с каким-нибудь замыслом: белые фигуры у него становились славянами, а черные — татарами, то вдруг ангелами и химерами, то эльфами и гоблинами, — и резал он их всегда мастерски, несмотря на малый размер. Одним словом, помимо их прямого назначения, эти фигуры всякий раз рассказывали какую-нибудь историю или сказку. Зэк и сам был большим выдумщиком, с неистощимой фантазией, и всегда, когда что-нибудь вырезал, с чувством рассказывал какую-нибудь байку. Антон любил слушать зэка, хотя коллеги по строительному цеху не воспринимали того всерьез и по-доброму подтрунивали над ним.

Может быть, именно заинтересованность Антона привлекла к нему внимание мастера. Антон и слушал внимательно, и наблюдал пристально за каждым движением его пальцев.

— Хочешь научу? — спросил однажды зэк. Антон кивнул. Несмотря на то, что он был одноглазым и левшой, Антон схватывал все на лету и вскоре стал подавать большие надежды. У него были очень гибкие суставы, и инструменты, — примитивные и зачастую тоже самодельные, — просто плясали в его пальцах.

Пока в детском доме продолжался ремонт, зэк пестовал Антона и, в конце концов, научил парня всему, что умел сам. Расставались они тяжело, во всяком случае, Антон очень сильно переживал предстоявшую разлуку с человеком, который, пусть на короткое время, стал ему наставником и старшим братом. Но жизнь беспристрастно берет свое, дает и забирает, как меняла на рынке, — и совсем скоро зэка вместе с бригадой перевели на какой-то другой объект.

Перед тем, как распрощаться, он поделился с Антоном многими практическими хитростями: где брать материал, где потом сбыть товар, ниже какой цены не опускаться, а выше какой — не задирать, с какими людьми иметь дело и как их найти. Мозг Антона, с его нерастраченными резервами, как на диск, молниеносно записал всю информацию. Великолепная слуховая и зрительная память, даже на мелочи, была еще одним приспособлением, с помощью которого он выживал в этом мире…