Дипломная работа

Василий Панфилов, 2021

Жизнь молодого русского государства, складывающаяся там, где не так давно были владения Сесиля Родса! Политика и дуэли, опасные приключения, спасение из британской неволи африканских королев и подготовка к новой войне! Книга содержит нецензурную брань.

Шестая глава

— Устал, как гончий конь! — пожаловался Бляйшман супруге, скидывая пыльник на руки чернокожему слуге, и касаясь губами подставленной щёчки Эстер, — Не Кнессет, а какой-то дурдом, и я таки не пойму — я за главврача, потому што согласился на это да, или таки за главного достопримечательного Наполеона, красу и гордость больницы?

— Милый, ты в любом случае за да и гордость, — ответила дражайшая супруга очень уверенно, — и даже если твоё да в палате, то это главное место психбольницы! Где ты, там и да!

— Сердце моё! — умилился Фима, потянувшись губами к губам любимой. На присутствующих слуг они быстро приучились не обращать внимания, считая их не то штобы за предмет мебели, но и не так, штобы нет!

— Сердце и всё, шо поверх, будет потом, — хихикнула та кокетливо, отпрянув на мраморном полу холла с грациозностью бегемотика в брачный период, и приложив к губам супруга пухлый пальчик, — а сперва мой усталый и пропотелый рыцарь примет ванну после грязного Кнессета, и немножечко нафарширует своё пузико вкусными вкусностями!

— А можит… — Фима галантно повёл носом и сделал глазами интересные намёки, отчево у супруги интересно зарозовело лицо, — между ванной и пузиком будет немножечко восточного разврата?

Был разврат, и даже два раза, чем Бляйшман немножечко не на шутку загордился. И был ужин с обстоятельной фаршировкой пузика, отчево он ещё не начал чувствовать сибе рибой фиш, но уже пришло немножечко понимания за неё.

— Што же хотят эти шлемазлы на этот раз? — делая мужу приятно интересом к делам, поинтересовалась пэри его сердца.

— Как всегда, милая, — прочавкал тот аппетитно, — денег! Штоб им было хорошо и сразу, но отвечать за это надо было другим!

— Шоб ми так жили, как они об нас думают! — всплеснула пухлыми руками Эстер, и многочисленные её кольца и браслеты, украшенные драгоценными камнями ценой в линкор, блеснули согласно.

— Ещё немножечко… — Фима показал это немножечко облизанными пальцами, раздвинув их на расстояние втиснутого патрона, — подождать, и будим совсем да! Не так да, как Николай и господин Балетта, но только за нашей большой скромностью!

— А што мешает нам за такое светлое совсем да? — поинтересовалась супруга после короткой паузы. В кротких глазах её мелькнули отголоски грозы в сторону тех, которые против ихнего да.

— Люди! — воскликнул патетически супруг, — Которые есть, они не те, а которые надо, их нет!

Мужественно и отважно расправляясь с едой, Бляйшман привычно проговаривал супруге события дня, проблемы и мысли, делясь сокровенным и важным.

— Слишком многие хотят за гешефт, — немножечко невнятно жаловался он, обгрызая мясо с бараньего рёбрышка, — и мало за работать! Я им показываю, где и как можно сделать деньги, лишь приложив немножечко голову и руки, а они совсем не хотят за руки, и скажу тибе самое страшное — не слишком да и за голову!

— Ой-вей! — покачала головой супруга, сделав грустно глазами, — А если…

–… русских? — подхватил Фима, изучивший её за много лет, — Думают за да, а вот русские как-то не очень!

— У русских, — продолжил он без прежней экспрессии, — не всегда получается хорошо прикладывать голову, но руки они готовы стирать до самых костей!

— И как это лечить у нас? — поинтересовалась супруга, подвигая ему соусницу.

— Если б я знал! — Фима широко развёл руками, и соус с рёбрышек отправился в полёт.

— Русские не слишком хотят, — продолжил он, — а если и соглашаются на да, то получается не гешефт в пользу нашево народа, а нормальное предприятие в общую пользу!

— Я таки понимаю, это самое лучшее да, шо можно ждать от русских, — задумчиво констатировала драгоценная супруга, — а кафры…

Бляйшман пожал плечами, дожёвывая.

— Копать-таскать они могут, но нужно стоять рядом с палкой, и я таки скажу, шо не просто стоять! Плантацию делать, дорогу ровнять, таскать што-то, и на этом почти всё!

— А наши — ну сплошные гешефтмахеры, даже если за честное ведение дел! Дома — сапожником был из не самых, — распалялся он, — а приехал сюда, и сразу белым сахибом сибе чувствует! Ты, можит, воевал за эти земли, или имеешь капитал? Светлую голову и большое умное знание? Нет? Поц ты тогда, а не сахиб!

— Фима, — дождавшись паузы, вбила супруга свой клин в разговор, — ты помнишь, сына рассказывал нам за Золотую Лихорадку в Калифорнии?

— Ну… — Фима перестроился на новое не только лишь сразу, а с некоторым скрипом, — таки да! Ага, ага… это когда больше всех заработали не золотоискатели, а те, кто снабжал и торговал их?

— Ага… — он ушёл в мысли, не забывая фаршироваться, но уже медленно и с паузами, — а потом пришли большие капиталы, и шахты стали принадлежать им? Ты это хотишь сказать?

— Таки да! — уверенно сказал супруга, не вполне понимая ход мыслей Фимы. За много лет изучил не только он её, но и ровно наоборот, и знала, когда и што надо поддакнуть, когда поднеткнуть, а когда — перебить интересной историей.

— Золотце! — умилился супруг, улыбаясь подливной улыбкой, — Шоб я без тибе… Нужны люди в сильных количествах, и ещё больший ажиотаж, а дальше они уже сами!

— А мы будим снабжать и торговать, оставаясь в сторонке, — гордо выложила Эстер, но попала не так и не туда, так што Фима хоть и выразил свой восторг, но как-то вяло и без огонька.

— Люди и ажиотаж — Бляйшман попеременно кусал то персик, то нижнюю губу до самой щетины, думая о важном. Тряхнув головой, он выбросил до поры эту проблему, сосредоточившись сперва на ужине, потом на супруге, а потом на ещё раз перекусить.

Проснувшись среди ночи, он долго лежал, глядя в потолок и слушая стрёкот цикад за окном. Мысли домкратом распирали умную голову, и не так, штобы и очень радостные!

— Заселять Иудею надо срочно, — тихохонько пробормотал он, и Эстер заворочалась на простынях, потревоженная шёпотом. Нашарив мужа, она закинула на него сперва руку, а потом, для пущей надёжности, и ногу, и засопела умиротворённо.

" — Срочно!" — набатом било в голову, и лезли всякие мысли и намёки на них. Планы Вильгельма на Иудею грандиозны, и хотя дальнейшее включение её в состав Германской Империи не вызывало у Бляйшмана очень уж яростного энтузиазма…

… если только не на правах очень… очень большой автономии!

… то вот необходимость осваивать необъятные просторы, притом как можно быстрее, понималось и принималось премьер-министром Иудеи очень горячо!

К великому его сожалению, у других людей были другие планы, многие из которых — сильно вразрез! Это только на словах можно фу на Ротшильдов, а когда они фу на тибе, это очень даже ураган!

Нет, Бляйшман не жалел о демонстративном разрыве с ними, потому што как ни проглядывал он аналитически возможные варианты, но именно шо его, Фимы, там не находилось! Ни в равных партнёрах, ни в младших…

… и даже сама Иудея становилась под вопросом. По крайней мере — как государство, а не территория, принадлежащая Ротшильдам. А жили бы там евреи в значимых количествах, или кто другой, большой вопрос.

Переселение и даже сама агитация в пользу Иудеи пробуксовывали от того не так, штобы вовсе на одном месте, но где-то рядышком! Ибо — противодействие по всем фронтам!

Чуть-чуть Соединённые Штаты облегчили въезд сугубо для них, чуть-чуть — Аргентина и Канада, и этих"чуть"набиралось не так уж мало, так што в светлых еврейских головах надвигалось головокружение от успехов и возможности выбора!

Главы и представители общин надували щёки, торгуясь за условия и привилегии, желательно лично для них, и обязательно притом — деньгами! Своё веское да говорили цадики и раввины, которые всегда имели своё мнение, и никогда не стеснялись навязывать его другим.

Фима пытался считать их требования в столбик, но цифры и условия приближались к бесконечности. Даже если он пустит всё своё состояние на обеспечение чужих хотелок, то его не хватит несколько раз, и притом сильно!

Оплатить переезд? Ладно… так они ещё и шекели возвращать за него не хотят! Ни в кредит без процентов, ни работой где надо!

А условия? Каждый второй мнит себя плантатором, и хотит готовых негров с плантацией, притом непременно так, штобы приехать, и оп-па! Чуть-чуть тока доделать под своё надо, и всю жизнь — не делать ничево до самых внуков, которым тожи нет!

Которые не вторые, те хотят или места в правительстве, или привилегий по торговле, или шахт и всего сразу!

Самые скромные представители общин, делегированные в Иудею, требуют хоть какой-то обустроенности быта, дорог, школ, медиков… ну и разумеется — подъёмных.

Едут в массе не сюда, а оттуда. Спасаются. От долгов, уголовного и политического преследования, ну и вообще… проблемные!

Одесса на фоне этих — золотой фонд практически, хотя ведь на деле — ну совсем не разу! А сколько их? Раз-два, и кончились… остальные ещё хуже.

" — Нет, — поправил он себя мысленно, — не самый золотой, а просто — первые! Не в неизвестность ехали, а к нему, к Фиме! К родственникам, знакомым и друзьям, которые — таки да, уже с перспективами, планами на будущее и какими-никакими, а связями. Ну а потом уже, после разгрома Одесского Восстания — от безвыходности, потому что альтернатива — военно-полевой суд, и в лучшем случае — каторга! И то половина в Дурбане осела, н-да…"

— А русские — едут, — пробормотал он и с тревогой покосился на супругу, но та сладко спала.

" — Почему?"

… а потом вспомнились рассказы Шломо, то бишь Егора, и стало немногим понятней. Потому что у русских — ещё хуже! Да, нет притеснения по национальному и религиозному признаку, и…

… всё.

Зато есть такая же де-факто черта осёдлости, выкупные платежи, исправники, попы…

… и мрущие по весне дети.

" — Русских нигде не ждут, — дошло до него, — Нам нигде не сладко, но иудейские общины есть таки в большинстве стран, и куда бы не переехал еврей, ему везде хоть чуть-чуть, но помогут! Очень часто это всего лишь иллюзия помощи, но…

Фима выдохнул прерывисто, и Эстер заворочалась во сне.

… у русских нет и этого! Нет и никогда не было значимых общин за пределами Российской Империи, и не было даже самой возможности покинуть её. А ведь если вспомнить потомков дезертиров, оставшихся во Франции после Наполеоновских войн, то и нельзя сказать, шо не хотели! Солдаты бежали к кавказским горцам, к персидскому шаху и османскому султану. Куда угодно от царя-батюшки! Как сейчас — в Африку, где их ждут. И больше — нигде…"

— А у нас — иллюзии, — пробормотал он совсем тихо, — и кажется, шо можно подождать ещё чуть, и тибе предложат условиях получше, а если немножечко поторговаться, то и совсем хорошие. Не в Африке, так ещё где. Не так денежно в перспективе, зато цивилизация, и безопасно уже сейчас…

А потом паззлы в его голове сложились, и Бляйшман с ужасающей ясностью понял, что если он хочет видеть Иудею государством, а не территорией, ему нужны люди, её заселяющие, и не когда-нибудь потом, а прямо сейчас. Люди, которые поедут в голое поле, готовые корчевать джунгли, воевать с британцами и всем миром, накрепко вцепившиеся в кусок африканской земли. Их земли.

Люди, которым некуда возвращаться и нечего терять, а потому…

— Чем хуже, тем лучше, — судорожно сглотнув, прошептал Бляйшман, и перед глазами его встали…

… убитые во время погромов соплеменники.

… пока ещё живые…