Ирма

Виктория Повольнова (2024)

Ирма — загадочная целительница, что жила на рубеже XIX и XXвеков. О ней ходят легенды, но не смотря на это её жизнь покрыта тайнами. Даже место нахождения её могилы доподлинно не известно. Лучшие медиумы и поисковики среди экстрасенсов вот уже более века не могут найти, где покоится великая и загадочная Ирма. Испытание, которое не прошли лучшие, но которое придётся пройти двум ученицам школы экстрасенсов. Копаясь в чужих тайнах, Мира и Паша рискуют найти свои скелеты в шкафу.

Глава 5

Паша.

Выйдя из полумрака библиотеки, я задумалась. Домой мне идти не хотелось. Там была Мира и моё желание её видеть было равно жирному нулю. От одной мысли, что придётся и дальше делить с ней комнату, по спине пробегал неприятный холодок. Я в миллионный раз пожалела, что доверилась и открылась ей позавчера. Справедливости ради стоит сказать, что и я не упустила момента ударить напарницу её откровенностью, но, на мой взгляд, я была не так жестока, как она. Честно признаться, я теперь совсем не понимала, что делать дальше? Позвонить Змеевой, как и обещала? Но чего я этим добьюсь? Не знаю почему, внутренний голос мне твердил, что задания нам не поменяют. И даже могущественный Богдан Бокалдин здесь останется не у дел. Я бы с удовольствием посмотрела на перекошенное от злости лицо Миры, когда её план побега с треском провалиться.

Напротив библиотеки я заметила небольшой парк с белыми скамейками, окружённые ещё зелённой живой изгородью и абсолютно пустой детской площадкой. Взглянув на книги в своих руках, я приняла решение немного там посидеть, поизучать то, что накопала. К тому же ветер успокоился, и на улице было достаточно тепло, чтобы почитать на свежем воздухе.

Облюбовав скамейку прямо напротив площадки, я внимательно рассмотрела все книги, что у меня были. Естественно, книга с картинками привлекала больше всего. Она была достаточно увесистой и толстой. Жёлтая глянцевая бумага потускнела и больше была похожа на матовую. Самой первой иллюстрацией в книге был чёрно-белый портрет Ирмы нарисованный карандашом. Художник явно был мастером своего дела, портрет больше напоминал фотографию, но рисунок выдала подпись. Почерк художника был не разборчив. Первая буква была не то ли «Х», не то ли «Л». Про остальное вообще молчу.

Женщина на портрете была один в один из моего видения. Даже тот же сильный и волевой взгляд. Не смотря на то, что рисунок был чёрно-белым, глаза мне казались цветными. Мне даже почудилась, что они моргнули.

Я отпрянула, чуть не выкинув книгу. Сердце стучало, как бешеное. Я очень испугалась. Такой страх обычно испытываешь, когда к тебе кто-то сзади внезапно подкрадывается.

Я приложила руку к груди… и замерла.

На детской площадке оказались три девочки лет шести-семи, их одежда была очень странной. Все трое были в длинных широких сарафанах, волосы заплетены в косы. По-детски пухлые щёчки ярко краснели на бледных личиках. Они прыгали через скакалку: одна прыгала, а две другие крутили. На фоне ярких качелей, девочки выглядели сошедшими со страниц книги, что я сейчас держала в руках.

Три звонких детских голоса в унисон повторяли одно и то же. То ли детский стишок, то ли считалочка, от которой у меня похолодело всё внутри:

«Раз, два, три, четыре, пять

Будем в прятки мы играть,

Ирма будет нас искать.

Здесь тела остались двух,

А у двух остался дух».

И смех, проникающий в самые недра мозга, будто маленькие молоточки, быстро-быстро бьющие по тонкой металлической крышке.

Упавшая на землю книга, заставила меня очнуться. Я в ужасе уставилась на площадку, но она была пуста. Мимо прошла женщина с рыжим шпицем на поводке, увлечённо болтая по телефону.

Я точно знала, что не схожу с ума, но у меня никогда раньше не было видений. Никогда. За всю мою жизнь. Мне всегда казалось, что видения это прерогатива медиумов, но никак не поисковиков. Как медиум я была, мягко говоря, никакая. Я не увижу призрака, даже если он будет смотреть мне прямо в лицо. Лиза много раз пыталась меня научить распознавать хотя бы их присутствие, но как бы я не напрягалась, ничего, кроме головной боли не получала. А тут целых два видения за короткий промежуток времени и такие яркие… и жуткие.

Желание позвонить маме с головой накрыло меня. Я прекрасно знаю, что не получу от неё необходимой поддержки. Вероятнее всего, она просто кинет трубку, после прислав сообщение, что связь прервалась. Мы уже столько раз это проходили, что не сосчитать. Но мне было страшно и плохо и мне просто хотелось услышать голос мамы. Ни Лизы, ни папы, а именно её. Кто знает, может именно сегодня она наконец-то примет меня со всеми моими отличиями? Может она почувствует и поймёт, что мне нужна её помощь и впервые за долгое время протянет мне руку помощи?

Дрожащими пальцами я стала искать номер мамы в телефонной книге. Навернувшиеся слёзы делали буквы и цифры на экране расплывчатыми.

Нажав кнопку вызова, я замерла, в горле встал ком.

На звонок она ответила только после второго раза:

— Паша! — голос её был напряжён, в нём слышались нотки осторожности и какой-то обречённости.

— Привет, мам! Как дела? — от нервов я крутила пуговицу на толстовке. Надеюсь, к концу нашего разговора она не оторвётся.

— Всё хорошо. Вот работаю. Почти обеденный перерыв закончился. Буквально пять минуточек осталось и опять за работу, — наигранная весёлость маминого голоса резала мне по ушам. Она хотела от меня скорее избавиться. Перед глазами предстали её натянутые в улыбке губы. — Папа тоже на работе. Всё как обычно, ничего нового. — А после небольшой паузы последовал её вопрос, который она очень не хотела задавать: — Твои как дела?

— У меня тоже всё хорошо.

Я отняла телефон от уха.

Чёрт! Я совсем не это хотела сказать! У меня совсем не всё хорошо.

— Вот и словно, — послышалось в телефоне.

— На самом деле у меня не так всё хорошо, — поднеся трубку к уху, выпалила я.

На этот раз пауза затянулась, и я очень занервничала.

— Да? — в голосе было столько осторожности и не охоты. Я была готова расплакаться. — Надеюсь, ничего серьёзного?

— Мы поругались с Мирой.

Мама рассмеялась и, вздохнув с облегчением, сказала:

— Ой, правда? А я уж подумала, что-то страшное произошло. Ничего померитесь.

— Да. Наверное. — На этот раз пауза понадобилась мне. Кинув взгляд на площадку и, набрав в лёгкие воздух, я выпалила: — У меня начались ведения. Очень странные и страшные. Мам, я боюсь. Мне очень страшно. Я не знаю, что это такое, но оно меня пугает.

Мои губы задрожали. Я стиснула зубы, что не заплакать. Пуговица от толстовки осталась в моей руке. Чёрные нитки торчали, как жилы.

— Паш, ты позвони лучше папе. Расскажи всё ему. А мне работать надо. Он мне всё вечером перескажет.

Короткие гудки.

Я почти полностью скатилась со скамейки на землю. Мои ноги перекрывали половину каменной дорожки. Наверняка, со стороны я выглядела очень странно, но мне было плевать. Да и в парке никого не было.

Подняв глаза к небу, я позволила по одной слезинке скатиться с каждого глаза. Мне было больно. Она меня боится. Моя мама меня боится. Но я ж не виновата, что родилась с этими способностями. Я не виновата. Не виновата!

Сев прямо и вытерев нос рукавом, я набрала номер папы.

— Секунду, — в трубке раздался его голос. — Петров, если ты ещё раз так сваришь трубы, я тебе отсек для принятия горючего заварю. Давай, чтобы через 15 минут всё было в божеском виде, иначе через полвека кто-то в стене своей квартиры надёт твои замурованные останки.

Послышалось недовольное бурчание, а затем хлопнула металлическая дверь.

— Прости, дочь, рабочие моменты. Ты как? Что-то случилось, раз позвонила?

— Пап, мне плохо, — я шмыгнула носом.

— Так, давай выкладывай.

— На самом деле причин расстраиваться три.

— Ты у меня всегда была многозадачной, — в его голосе слышалась улыбка и поэтому я тоже улыбнулась.

— Мы поругались с Мирой. Это раз.

— Ожидаемо. Я видел её всего пару раз, и честно могу сказать, больше не хочу. Что у нас на второе?

Я прикусила губу.

Папа точно поймёт, поддержит, он не положит трубку, не спихнёт всё на другого. Он до последнего будет рядом.

— У меня начались видения, и они связаны с Ирмой. Мне страшно. Они меня пугают. Я не знаю почему.

— Это не удивительно, у тебя никогда их раньше не было, вот и боишься. Как свыкнешься, полегчает.

— Ты не понимаешь.

— Так объясни.

— Они… Они… Я даже не знаю, как объяснить. К примеру, сейчас, буквально несколько минут назад, на детской площадке я увидела трёх маленьких девочек, они играли со скакалкой. На них были надеты старомодные сарафаны, ещё дореволюционного периода. И они пели песенку. Жуткую песенку, связанную с Ирмой. А в первом видении я увидела саму Ирму и она что-то хочет вернуть. Что может хотеть вернуть мёртвый? Неужели, её разум не упокоился, и она здесь бродит призраком? Тогда почему другие экстрасенсы её не видели? И Мира! Мира тоже видит какую-то девушку, но категорически отрицает, что та призрак. Тогда, кто она? А ещё… ещё в лесу я впала в транс и привела её и лесника к старой часовне помещика. Я кажусь тебе сумасшедшей, да?

— Нет, но тараторишь ты быстро. И это уже больше, чем три проблемы.

— Это только вторая. Просто она обширная.

— Даже страшно представить, что из себя третья представляет.

— Мама. Я перед тем, как позвонить тебе, позвонила ей.

— Паша, — устало выдохнула папа. — Ну, мы же уже об этом разговаривали. Ну, хочется тебе с кем-то поговорить, позвони мне. Я ж всегда на связи, всегда выслушаю. А так сама расстраиваешься и маму. Она теперь неделю, как заведённая будет. Вспомни, что сказал психолог, наша мама глуха, она тебя не слышит, потому что не хочет. Ей легче от тебя абстрагироваться, нежели принять то, что есть.

— Я помню. Просто мне так хотелось, — я собрала в кулак кофту на груди, почувствовав, как ногти впиваются мне в ладонь.

Папа тяжело вздохнул.

— Я тебя понимаю, поэтому и стараюсь тебе быть и за мать и за отца. Не всегда, конечно, выходит, — опять вздохнул он. — Ладно, давай забудем про маму. Что делать будем с твоими видениями?

— Я не знаю. Их никогда не было. Мне кажется, их провоцирует это место. Может, я не просто так получила это задание? МЫ его получили, — поправила я себя. — Мира, думаю, тоже в это не просто так попала. Девушка, которая её привела в лес, в котором я нашла часовню, явно ей мерещится неспроста.

— А возможно, только возможно, — перед мысленным взором встала картинка, как папа поднимает указательный палец, акцентируя внимание на слове, — Мира только дополнительной шестерёнкой, которая является связью между двумя главными.

— Главные — это я и Ирма?

— Не исключено. — Папа помолчал, а после продолжил: — Но мне не нравится, что тебя это пугает. Это не хорошо. Я понимаю, что ты имеешь дело с тем, о чём мы, простые смертные, даже не догадываемся. Но думаю, ты не просто так боишься.

Моё сердце забилось быстрее.

— Ты что-то придумал?

Кажется, я знала, что он скажет.

— Ты поступила в эту школу по своей воле, а раз так, то и уйти ты оттуда можешь сама. Если ты готова, я прямо сегодня вечером выеду в эти Берёзки…

— Берёзоньки.

— Не важно. Заберу тебя оттуда, а после и документы с этой идиотской школы. На следующий год определим тебя в одиннадцатый класс обычной школы. Да, потеряешь год, зато нервы будут на месте.

— А я смотрю, ты уже всё продумал, — с усмешкой сказала я.

В этом был весь папа. Он имел кучу запасных планов на каждый запасной. Он всегда знал, что мы будем делать, даже, когда импровизировал. И он был страшен в своей импровизации. Никогда не знаешь, какие последствия получишь. К счастью, плохое случалось редко, а если и случалось, то его можно было легко исправить.

— Ну, так что? Я еду? Могу прямо сейчас позвонить в школу. Паш, только дай мне добро и через пару месяцев ты забудешь обо всём, что тебя пугало.

— Я знаю, пап, знаю, — я потёрла рукой наморщившийся лоб.

Предложение было таким заманчивым. Я никогда не чувствовала себя среди экстрасенсов своей. Я усилено пыталась прикрыть свои страхи и одиночество Лизой, но это работало только тогда, когда я смотрела на всё поверхностно.

Когда-то, перед началом шестого класса, когда к нам домой во время летних каникул пришло двое мужчин в деловых костюмах, не смотря на жару, и рассказали про мои способности и тайную школу экстрасенсов, для таких как я, именно папа поддержал моё желание там учиться. Хотя, это я поняла сравнительно недавно, он и не особо был рад моему решению. Он просто видел, что для меня это было сравнимо с приглашением в Хогвардс. Я действительно думала, что попаду в мир волшебства. Но всё оказалось гораздо проще и скучнее. Моему разочарованию не было предела. А папа постоянно повторял, что это был мой выбор и я вольна в любой момент всё бросить.

И вот сейчас он мне опять напоминает о том, что у меня есть выбор. Только, не знаю почему, я была уверена, что выбора у меня нет.

Или всё-таки есть?

— Я должна подумать. Я отдала этому больше пяти лет. Мне нужно очень хорошо подумать. Если я сейчас откажусь, обратного пути у меня не будет. И ты это знаешь.

— Сколько? Сколько время тебе нужно?

Открыв рот, я снова его закрыла. Откуда мне было знать? Я хотела бежать. Уже хотела. Но у меня было стойкое ощущение, что я ещё чего-то не сделала, что-то я ещё должна. Не знаю кому, но должна.

— Я дам тебе знать, как буду готова. Хорошо?

— Давай договоримся с тобой так, как только ты чувствуешь, если становится хуже хоть на чуть, ты мне звонишь, я приезжаю и забираю тебя. Договорились?

— Угу. Договорились.

— Помни, что я буду любить тебя любой и с любым решением.

— И я тебя.

На моих глазах навернулись слёзы и я расплакалась. Так стало легко. Я была готова взлететь. У меня было куда отступать. И теперь ни Мира, ни Ирма не казались проблемами. Так незначительной неприятностью.

Паша.

Сегодня было ровно две недели, как мы с Мирой перестали разговаривать. Она откуда-то умудрилась заказать ширму, и теперь наша комната была поделена на две половины. Напарница чётко разграничила всю территорию и когда я по неосторожности заходила на её половину, Мира просто уничтожала меня взглядом, который я чувствовала даже спиной. Зоя Леонидовна предпринимала вялые попытки нас померить, но, по-моему, ей даже больше нравилась наша с напарницей молчаливая война. Куратор больше общалась со мной, хотя и Миру не обделяла вниманием.

Каждый день папа звонил и писал мне, постоянно задавая один и тот же вопрос, когда ему за мной ехать? А всё находила причины тянуть время. Часто спрашивая себя, зачем, я не находила ответа.

В своей записной книжке я записала стишок, что услышала в видении и каждое утро начинала с его прочтения. Почему-то из-за последних двух строчек этого стишка я покрывалась мурашками, а мелкие волоски на теле поднимались дыбом.

«Здесь тела остались двух,

А у двух остался дух».

Я просыпаюсь и засыпаю с этими строчками на губах. Мне почему-то казалось, что в них сокрыт какой-то очень большой смысл. Стихотворение было подсказкой. Меня всё не оставляла мысль, а что если Ирма пытается связаться со мной? Но как? Если брать в расчёт всю теорию мироздания, что нам преподают в школе экстрасенсов, такое быть не мошло. Теория мироздания экстрасенсов кардинально отличается от той, что признана во всём мире. Даже другие философские позиции о жизни человеческой лишь отдалённо приближены к правде.

Душа может существовать в трёх мирах и существует она всегда лишь в телесной оболочке. Призрак — это не душа, это разум, мозг, — называйте, как хотите, — умершего человека. Он и бродит, вызывая дискомфорт у живых. А душа постоянно перерождается либо в нашем мире, либо в Мире Мёртвых душ, или Мир Гоголя, — как называют его между собой экстрасенсы. Мир Гоголя своеобразный ад, которым пугают в церквях. Все очень сильно нагрешившие души после смерти своей телесной оболочки и разума попадают в Мир Мёртвых душ и там снова перерождаются в людей. Бессмертных людей.

Иными словами, если Ирма умерла, её душа либо должна была переродиться здесь, либо попасть в Мир Гоголя и переродится там. О призраке её разума никто и никогда не говорил, а значит, и не находил, следовательно его нет. То есть моя теория не состоятельна.

Ну, либо Ирма была не та, за кого себя выдавала.

Холодок пробежал по спине от этой мысли. Даже думать об этом не хочу.

Я стояла на берегу быстрой речки Берёзка. Здесь начиналась её самая широкая часть. Просто не верится, что когда придут холода лёд заставит эту беспокойную воду остановить своё течение.

В руке я сжимала брошь в виде ветки рябины с красными рубинами.

После того разговора с папой страх почти полностью меня отпустил и я начала задаваться вопросами, что ищет Ирма, о чём было стихотворение? И вот уже две недели я почти каждый день прихожу на место, где когда-то стоял дом знаменитой целительницы. Первые несколько дней меня непрестанно тянуло в лес, но я боялась. Боялась заблудиться. А потом я решила просто довериться броши. Крепче сжимая её в руках, я шла туда, куда меня тянуло.

Пару дней назад я вышла к этой части Берёзки. Речка протекала не так и далеко от места, где стоял дом Ирмы. Мне здесь нравилось. Но большой дуб с раскидистыми и толстыми ветвями, что рос почти на самом берегу, вызывал у меня непреодолимое чувство тревоги. Я старалась держаться от дерева подальше. Под самым деревом рос небольшой куст с самыми кривыми и уродливыми ветками, что я когда-либо видела. Возможно летом, когда он был покрыт зелёной листвой, куст смотрелся не так и плохо. Но сейчас в начале октября, он напоминал осьминога с множеством изломанных щупалец.

Брошь лучше всякого навигатора выводила меня из леса и снова заводила сюда. Из многих источников было известно, что Ирма очень любила лес и могла сутками в нём пропадать, напитываясь его энергией. Но почему-то дальше речки меня пока не тянуло. Будто здесь была окончательная точка её путешествий.

И вот тут появлялся ещё один вопрос: почему в другой части леса брошь меня привела к разрушенной часовне? Если сейчас наследие Ирмы ведёт меня к её любимым местам, то возможно, часовня помещика была одним из них?

Постояв немного на берегу, я вернулась обратно. На прощание, погладив стволы берёзок-подружек, не знаю, почему я так делала, но это был уже мой ритуал, я пошла к остановке.

Время в автобусе я провела за размышлениями, зачем я хожу на это место? Что хочу там найти? И почему, — чёрт возьми! — я не даю папе добро приехать и забрать меня? Что меня здесь держит? Я была бы очень благодарна человеку, который был бы способен ответить мне на мои вопросы.

Подойдя к боковой калитке, я нос к носу столкнулась с Ильёй. Он наклонился что-то поднять. Мы так и стояли, таращась друг на друга. Я так ещё в жизни не пугалась.

— Павлуша, знакомься это Илюша. Наш сельский мастер на все руки. Вот зашёл починить газонокосилку мою.

— Да мы знакомы, тёть Зой, — пробасил Илья, выпрямляясь.

Он что покраснел?

Зоя Леонидовна с недоумением переводила свой взгляд то на меня, то на него. А потом негромко хлопнула себя по лбу, сымитировав плевок:

— Тьфу ты, точно! Забыла. Мира же с Андреем общается, — судя по тону куратора, она это совсем не одобряла. — Точно, точно, наверняка, вы тоже успели познакомиться. — А после, хитро подмигнув Илье, сказала: — Ладно, пойду Глашке корма насыплю, а то она бедная совсем отощала.

И Зоя Леонидовна бодрой походкой ушла в сторону хлева, оставив нас двоих.

Илья долго чесал затылок и смотрел по сторонам. Тут и экстрасенсом не надо быть, чтобы понять, что он судорожно пытался найти тему для разговора. Забавный он всё-таки. Теперь я и не знала, нравится он мне или всё же нет.

— Классно выглядишь, — наконец сказал он.

— Спасибо, — улыбнулась я.

— Слушай, Паш, ответь только честно, я тебя чем-то обидел?

Я, которая до этого с интересом разглядывала единственный прижившийся подсолнух на участке Зои Леонидовны, от удивления даже бровь приподняла. Чего за мной никогда не водилось, так как не умела.

— Нет, с чего ты взял?

— Ну, не знаю, — Илья снова почесал затылок. — Мира к нам приходит, а ты нет. А может тебя кто другой обидел? Ты мне скажи, а?

— Никто меня не обижал. А не хожу я с Мирой, потому как с самой Мирой поругалась. И всё.

— То есть косяк не мой?

— Не твой, — улыбнулась я.

И вот что я сейчас творю? Ни сегодня, завтра я соглашусь забрать документы из школы, и папа тут же за мной приедет, а я парню надежду даю, играю с ним. Я ужасный человек.

Но кажется, он мне начал нравится.

— Фух. Ты меня обрадовала. Ну, раз так, тогда может, сходим куда вместе? В выходные как раз ярмарка приезжает. Сходим, а?

До выходных осталась всего пара дней. Попрошу папу забрать меня после них.

— Да, давай.

Никогда не знала, что люди способны так широко улыбаться.

— Круто! Я за тобой к одиннадцати заеду. Раньше там всё равно делать нечего.

Пока я провожала взглядом уходящего Илью, который шёл спиной вперёд, продолжая мне махать, над моим ухом раздался чих.

— Соррян, — прогундосила в нос Мира.

Моя напарница где-то умудрилась подцепить простуду. И когда это произошло, я искренне порадовалась наличию ширмы. Хотя она, кончено, не спасала меня от её бацилл, но всё же.

— Ты что-то хотела сказать? — поинтересовалась я.

— Ни в коем случае, — Мира захлопнула перед моим носом окно.

В том, что она подслушивала, я даже не сомневалась.

Вот есть же неприятные люди. Так вот, Мирослава Бокалдина вобрала в себя все их противные и неприятные качества. Она просто ходячий распылитель всего гадкого, что есть в человеке.

Мира.

Чёртова простуда потихоньку оставляла меня в покое, чего нельзя было сказать о рое мыслей моей голове. Мой многострадальный череп был готов в любой момент взорваться вместе с мозгами. Обезболивающие давали временное облегчение. Чтобы нормально спать ночами, мне приходилось подворовывать успокоительные Паши.

Всё началось с поездки на кладбище, где мы с Андреем кое-как отыскали братскую могилу четырёх беременных девушек, убитых в Гречихинской усадьбе.

Поездка не заладилась с самого начала. С утра Андрей обнаружил, что одно из колес его квадрацикла спущено, из-за чего он приехал на добрых полтора часа позже положенного. Когда мы с ним выехали, начался дождь, который не был обещан ни одним гидрометцентром. Как итог, пока мы доехали до кладбища, промокли оба до последний нитки. Ненавижу быть мокрой.

В живом уголке кладбища мы нашли почти мёртвое тело кладбищенского сторожа, от которого разило перегаром так, что было опасно спичку зажигать. Андрей неоднократно принимал попытку добудиться дядю Серёжу, потому, как он обещал нам показать место братской могилы за весьма солидное вознаграждение, которое было снято с моей карты. И судя по всему, которое он до последней копейки в себя влил.

Поняв, что сторож нам не соратник, мы принялись за поиск кладбищенского журнала, в надежде на то, что там должен быть указан номер участка с захоронением.

Журналов была куча, а у дяди Серёжи был самый отвратный почерк, который я когда-либо в жизни видела. Ни дат, ни фамилий было разобрать не возможно. Ни один журнал не был использован до конца.

— Это бесполезно, — сказал Андрей, захлопывая очередную книгу со списком «живчиков».

— И что ты предлагаешь?

— Кладбище небольшое. Братская могила, наверняка, находится где-то сбоку, у самого забора. Предлагаю искать там.

Я посмотрела в окно, за которым, не переставая, лил дождь. И судя по стуку о крышу, капли были весьма крупными.

Я буду ещё более мокрой, чем сейчас. Здорово!

Скажу честно, люди, которые любят гулять по кладбищам, ку-ку на всю голову. Эти кресты и памятники, что торчат из земли, как гнилые зубы внушали мне непередаваемое чувство тревоги. Ничего здесь романтичного и мистического не было. Сборище разложившихся тел и мозгов. И сказать ещё честнее, я и сама не понимала, что я здесь хотела найти? Вряд ли, призрак хотя бы одной из убитых девушек бродит где-то здесь. Если бы это действительно было так, она бы уже давно достала сторожа.

Я через плечо глянула на дядю Серёжу.

А может и действительно достала.

Нескончаемый дождь оказался лишь половиной беды. Второй — была грязь. Асфальтированными дорожками здесь даже и не пахло. Андрей крепко держал меня за руку, чтобы я не упала. И за это я ему была благодарна.

Но чем крепче он сжимал мою руку, тем чаще я давила в себе желание её вырвать. Снова и снова на меня накатывало воспоминание, как он начал меня лапать, там, на холме, когда посчитал, что я уже достаточно пьяна и мной можно воспользоваться. Он снова и снова предпринимал попытку залезть ко мне в джинсы. А когда я это пресекала, отшучивался, что я не так его поняла. Расстроенная тем, что так сильно в нём ошиблась, я допила всё, что осталось в бутылке. И естественно, что меня развезло. Правда, я не рассчитывала на то, что меня в таком виде увидят Паша и Зоя Леонидовна.

Мы остановились. Ноги были тяжёлыми от налипшей на обувь грязи.

— По-моему, это она, — сказал Андрей.

Перед нами был старый деревянный покосившийся крест без каких-либо табличек. Холм, у изголовья которого стоял крест, почти полностью осел. Из него торчали сухие коричневые ветки сорняков, которые пригибались к земле от дождя и порывов ветра.

Я плотнее укуталась в кожаную куртку.

— Почему ты так думаешь? — спросила я.

— Краска, — Андрей указал на крест.

Местами действительно проступали куски давно выцветшей голубой краски.

— Папа рассказывал, крест на могиле только в 90-е поставили, до этого стояла какая-то табличка. А все кресты раньше окрашивали голубой краской. Типа небо, свобода и всё такое. У моего дедушки тоже крест голубой на могиле стоит. Бабушка перед каждой Родиницей ходит сюда с ведром краски.

Андрей на меня многозначительно посмотрел.

Его куртка была расстёгнута, чёрная хбешная футболка насквозь промокла от дождя. Как и его волосы, с которых вода стекала по лицу. Его глаза казались почти чёрными из-за увеличившихся зрачков. Он был ужасно хорош собой, и моё желание его поцеловать становилось лишь сильнее. Но сейчас было совсем не время отдаваться страсти.

— Что ты планируешь делать? Зачем тебе это захоронение? Просто посмотреть?

Я пождала губы.

Андрей почти ничего не знал обо мне. Только то, что я городская и из очень обеспеченной семьи. Вскользь я обмолвилась, что у меня знаменитый дедушка, но кто именно он такой, я рассказывать не стала.

— Для экзамена, — сказала я, подходя ближе к могиле. — Помнишь, я тебе о нём говорила?

— Да. Но ты говорила, что ваше задание Ирма, — Андрей подошёл с другой стороны.

В итоге почти полностью осевший могильный холм разделил нас.

— Скажем так, у меня есть одна теория, — я аккуратно провела по кресту рукой, чтобы не получить занозы.

— И какая? Думаю, я имею право знать. Я ж с тобой поехал.

— Я думаю, Ирма и Гречихин как-то связаны. Они жили в одно время.

— Даже, если и так. Гречихин помер позже Ирмы лет на десять.

— Именно, значит, у него была возможность что-то сделать с её могилой.

— Думаешь, они настолько были близки? — от сомнения лицо Андрея всё сморщилось.

— А не кажется ли тебе странным, что две большие шишки, живущие в одной деревне, никак друг с другом не контактируют? Вот, кто у вас здесь самые… — я задумалась подбирая слова.

— Шишки? — подсказал Андрей.

Я кивнула.

— Ну, наверное, председатель и дядя Толя.

— Что ещё за дядя Толя?

Андрей снова сморщился, только на этот раз на лице отразилась некая неприязнь.

— Хозяин молочной фермы.

— Отец Лены, — догадалась я.

Андрей промолчал.

— А она действительно завидная невеста, — я усмехнулась. — Не жалеешь, что упустил её?

Он метнул в мою сторону уничтожающий взгляд сощуренных глаз. Мне стало не по себе. Этот мальчик мог быть очень опасен, иначе не смог бы быть главным. Мне следует следить за тем, что я говорю.

И тут я резко выпрямилась. С каких это пор я, Мирослава Бокалдина, кого-то боюсь? Да что этот деревенский паренёк мне мог сделать? Он лишь моё временное увлечение и транспорт, пока дедушка меня отсюда не вытащил.

Я никогда не была из робкого десятка. Что он мне мог сделать? Да пусть только попробует, он всю жизнь потом от кошмаров будет просыпаться.

— Ладно. Дай мне несколько минут. Хочу помедитировать.

— Здесь? — удивился Андрей.

— Здесь. Может, сходишь пока проведаешь могилу дедушки?

— А ты одна не боишься остаться?

— Сам говорил, кладбище небольшое. Если что, буду кричать.

С большой неохотой он ушёл, оставив меня один на один с братской могилой и ещё целой кучей могил, что находились за моей спиной.

Я несколько раз обошла вокруг, пытаясь понять, что мне делать? Как приступить и с чего вообще начать?

Обычно, когда ты знаешь точно, что призрак есть, тебе достаточно просто сосредоточиться и позвать его. Неупокоенные разумы всегда с большой охотой откликаются на призыв, они используют медиумов для решения своих незавершённых дел. Им не нравится здесь торчать, так как их очень сильно бесит их бессилие, из-за чего они обычно и ведут себя плохо и портят жизнь окружающим.

Я присела на корточки у креста. Головы убитых девушек как раз должны были находиться здесь. Но почему-то в моём сознании тут же промелькнула картинка, что здесь находятся кости ног, а черепа в противоположном направлении.

Я резко встала.

Чтобы это могло значить? Я ошиблась или крест установлен неправильно?

Дождь уже давно заливал мне за воротник, но почувствовала, как несколько капелек холодного пота стекли по моей спине к поясу джинсов, а затем пробежал табун неприятных мурашек, из-за чего я поёжилась.

Достав телефон и войдя приложение компас, я проверила стороны света.

Ну да, изначально я была права. Крест стоит с западной стороны, поэтому было бы логичнее, что головы умерших девушек находятся тут же. Потому что, если верить церковным законам, лицо покойника должно быть обращено на восток, то есть туда, куда должны быть обращены ноги. А тут получается, что они лежат лицом к закату. Не думаю, что в СССР настолько пренебрегали церковными законами.

Может какая-то ошибка?

Я попыталась ещё раз. Но меня снова постигло тоже видение. Крест стоит у изножья на западе. И вижу я четыре пары стоп, но никаких призраков не чувствую. А это значит, что ничего мне узнать не удастся.

Андрей вернулся ко мне.

— Ну, как успехи?

— Никак. Единственное, — я посмотрела на него, — где у вас ставят кресты и памятники: в голове или ногах?

— Ммм. Понятия не имею. Никогда не задавался таким вопросом. А тебе зачем?

— Интересно, — пожала я плечами.

Меня осенила идея, которая не понравилась даже мне. Но почему-то я была уверена, что должна сделать это именно сегодня и именно сейчас.

— А мы можем проехать мимо усадьбы? — спросила я, когда Андрей взял меня за руку и повёл к выходу из кладбища.

Он весь напрягся и крепче сжал мою руку. Не поворачиваясь ко мне, он спросил:

— Решила и там сегодня помедитировать?

— Нет, просто интересно посмотреть. Ты же сам говорил, что на кладбище из села ведут две дороги. И что одна из них идёт недалеко от усадьбы.

Андрей тяжело вздохнул.

— Хорошо. Поедем по той дороге.

Кладбище Берёзонек было старым и по одной из версий, первые захоронения там велел делать Гречихин. Кладбищенская земля когда-то принадлежала семье помещика и первыми там были захоронены кто-то из его слуг. Первый погост был затоплен Берёзкой, речкой, что протекала в деревне. Правда, тогда она была не речкой, а полноценной рекой. Было это в начале 20-х годов XX века. Потому и стали все активно пользоваться кладбищем помещика. А так как усадьба после случая с беременными считалась проклятой, то жители во главе со старостой села проложили другую, более длинную дорогу к кладбищу, и стали ездить только по ней.

Несколько дней назад в интернете на одном из сайтов я вышла на некого DemDima, который, если верить его информации о себе занимается исследованиями мистических мест России. В том числе и усадьбой Гречихина. Я договорилась с ним на личный созвон. А пока, чтобы мне не было скучно, и я не считала, что потратила 50 тысяч в пустую, он мне выслал небольшой доклад на тему, влияния помещика на родную деревню. Оттуда я и знаю, всю информацию по поводу кладбища.

Когда мы выехали, дождь начал стихать. Я плотнее прижалась в мокрой куртке Андрея. Меня всю била дрожь. О том, что я теперь заболею, не было и сомнения.

Андрей выжимал максимум из квадроцикла.

Всё вокруг было серым. Деревья, которые почти потеряли свою зелёную листву, были похожи на сплочённое войско, что стояло по обеим сторонам уже давно разбитой асфальтовой дороги. Казалось, что весь мир погрузился в серость и мрак. Тяжёлые тучи низко весели над землёй.

Не знаю почему, но что-то во всём этом не показалось завораживающим. Даже тугой узел, что скрутился в моём животе, не менял моего мнения.

Воздух был тяжёлым от влаги. Он будто лип, не оставляя возможности телу нормально дышать.

— Смотри, — крикнул мне Андрей, не поворачивая головы.

Впереди показалось прямоугольное двухэтажное здание, ещё более серого цвета, чем всё, что нас окружало. Многощипцовая крыша смотрела своими острыми углами прямо в само небо, грозя проткнуть одну из туч. К моему удивлению, она выглядела хоть и помятой, но целой. Две огромные белые колонны поддерживали широкий балкон на втором этаже. Многочисленные арочные окна были забиты фанерой, которая местами была выломана или разрисована граффити.

Огромное поле, на котором возвышалась усадьба, было пусто. Ничего кроме высокой и жёлтой травы. Словно лес отступил от проклятого построения. Чувство тревоги охватило меня всю. И без того холодные руки стали почти ледяными. Тугой узел из желудка поднялся к самому горлу.

Андрей не снижал скорости. Он не хотел здесь останавливаться.

— Притормози, — крикнула я ему на ухо.

— Зачем? Ты хочешь войти внутрь? Это плохая идея.

— Нет, я просто хочу внимательнее на неё посмотреть.

Он стиснул зубы так сильно, что желваки заходили на его лице.

Когда квадроцикл остановился, я тут же с него спрыгнула.

Усадьба одновременно и манила к себе и отталкивала.

Я подошла к самому краю дороги.

Некогда широкая каменная дорога, что вела к самому входу, почти была не видна из-за сорняков. То тут, то там виднелись серые проплешины давно уничтоженного камня. Воздух здесь был будто наэлетрезован. Дождь бросил мне в лицо горстку своих самых больших и холодных капель. Дыхание аж перехватило.

Усадьба помещика, словно, огромная опухоль на этой земле, зло насмехалась надо мной, красуясь своим величественным и одновременно пугающим видом. Она всё больше и больше нагоняла на меня желание бежать отсюда подальше. Но я стояла. Стояла, гордо выставив вперёд грудь, не смотря на порывы ветра и холодные капли, что наотмашь били по мне. И я не отводила глаз от слепых окон. Мы будто играли в гляделки, в которые я не собиралась проигрывать.

— Мира.

Я подскочила на месте.

Это был Андрей. Его чёрная куртка стала ещё более чёрной от всей той влаги, что она в себя впитала. Джинсы липли к его ногам, а белые кроссовки были испачканы кладбищенской грязью, как и мои кожаные ботики с заклёпками.

— Поехали отсюда. Мы уже итак не то, что кандидаты на простуду. Мне кажется, я уже болею.

…От воспоминаний меня отвлёк звонок по ноутбуку. На сегодня у меня был назначен созвон с DemDima.

— Приветствую тебя, о, любительница, всего мистического и ужасного! Как я могу к тебе обращаться?

Передо мной предстал мужчина хорошо за сорок. Его пухлое лицо расплылось в улыбке, а в глазах, что прятались за линзами очков, сверкали озорные огоньки. Он явно получал удовольствие от всей ситуации. Седые волосы были коротко стрижены. На шее был ошейник с шипами. И хоть этот степенный дядечка активно пытался создать вокруг себя антураж некого неформала, его лицо говорило совсем об обратном.

— Мирослава.

— Какое красивое и старое имя. Итак, Мирослава, позволь задать тебе всего один вопрос, с чего такой интерес к малоизвестному помещику?

— А я имею права на него не отвечать? — Я сделала вид, что задумалась. — Думаю, что имею. Ведь я вам плачу. Поэтому, как мне кажется, будет логичнее, если вопросы здесь буду задавать я.

DemDima усмехнулся, покачав головой.

— Я понял условия игры. И как говорится, кто девочку платит, тот её и танцует. Так что, Мирослава, играем сугубо по вашим правилам. Вы только не подумайте ничего извращённого, но я буду часто произносить ваше имя. Уж больно оно хорошо. С чего начнём?

Хоть по манере этого DemDimaи казалось, что он пытается со мной заигрывать, но я почему-то точно была уверена, что у дяди этого и в мыслях не было. Ну, не похож он на типичных извращенцев, что к маленьким девочкам пристают. А мне, в отличие от Саши, 18 ещё не исполнилось.

— Для начала давайте с самого Гречихина. Кто? Что? Откуда? И почему?

DemDima выставил вперёд указательный палец с просьбой подождать. Он покопался где-то за пределами экрана своего компьютера или ноутбука, а после сел на своё кожаное кресло с вышитым на нём белым драконом, который расправил свои крылья, чтобы спикировать вниз.

Обратно специалист по мистике вернулся с толстой с увесистой стопкой белой бумаги. Он поднял очки на лоб и быстро пробежался глазами по напечатанным строчкам.

— Информации много, всего и не упомнишь, — не отрываясь от чтения, сказал DemDima. — Итак, Павел Петрович Гречихин, родился 16 февраля 1838 года, в семье потомственного помещика Петра Павловича Гречихина. Павел Петрович относился к третьему поколению, что жил в поместье, которое располагалось в деревне Берёзоньки. Женат был всего раз, детей не было. Был против отмены крепостного права. Имел очень скверный и суровый характер. Единственный, кто мог с ним уживаться это его покойная жена Софья Андреевна Штайц, которая умерла в 38 лет во время родов. Ребёнок тоже не выжил. По некоторым, очень плохо проверенным данным роды были преждевременными. Ребёнок сразу мёртвым родился, а жена Гречихина от кровотечения померла.

— 38 лет первые роды. Поздновато. Тем более для того времени.

DemDima спустил очки на нос и посмотрел в экран.

— Опять же по эти самым непроверенным данным, Софья Штайц страдала от бесплодия. Муж её активно лечил. Возил по всем врачам и знахарям не только России, но повсюду, куда мог добраться.

Меня словно молнией прошибло.

Если помещик так активно лечил свою жену от бесплодия, что не гнушался даже «народной» медицины, то какова была вероятность, что он знал Ирму, которая жила у него под самым боком? Тут возможно два варианта. Гречихин и целительница активно скрывали своё знакомство. Но тогда вставал вопрос — почему? И вариант номер два: они друг друга настолько не могли терпеть, что помещик пренебрегал Ирмой, как одним из способов излечить свою любимую жёнушку. И опять же встаёт вопрос, что за чёрная кошка между ними пробежала? Не станут люди неспроста друг друга ненавидеть. Даже мне на это нужны маломальские аргументы.

— А что Гречихин не обращался за помощью к Ирме?

«Магистр» мистического снова поднял очки на лоб и проштудировал несколько листов.

— А ведь и да. И как до меня сразу не дошло. В контексте Гречихина Ирма ни разу не упоминается. — Он опёрся о подлокотник кресла и, не отрываясь от своей шпаргалки, задумчиво произнёс: — Надо же и как я раньше до этого не додумался. Мирослава, вы молодец, — улыбнулся он мне в экран. — Так сделаем себе пометку, поискать что-нибудь на эту тему, — DemDima записал что-то на листке самоклеющейся бумаги и прицепил её к чему-то. — Вернёмся к помещику. Был расстрелян большевиками осенью 1917 года. Более точной даты смерти нет. Место захоронения неизвестно.

— Как и место захоронения Ирмы, — задумчиво протянула я.

— Кстати, да. Сам по себе Гречихин личность не очень интересная. Сведений о нём не много. С высшим обществом не якшался, крестьян своих не потрошил. Да, был вреден и сварлив, но так то ж не такой уж и большой грех. Интерес больше представляет тот факт, — он снова поднял указательный палец вверх, акцентируя моё внимание, — что Гречихины были язычниками.

Я почти вплотную приблизила лицо к экрану.

— То есть язычники?

— Ну, вот так. Особо они, конечно, об этом не кричали, но и церковь недолюбливали. Хотя есть источник, который сообщает о том, что последний из Гречихиных, — ну, то есть наш Павел Петрович, — неплохо помогал местной церкви денюшкой. Но опять же, источник не проверенный и не точный.

— Тогда зачем ему была нужна часовня? — с недоумением спросила я.

DemDima насторожено посмотрел на меня, будто я сказала что-то очень секретное, чего знать не должна была.

— Мирослава, и всё же позвольте задать вам один вопрос. Откуда вы знаете про часовню?

— А что это тайна?

— Нет, но… О Гречихинской часовне нет никакой информации почти нигде.

— Ой, у вас почти ни о чём нет нигде информации, но только вы всё равно всё знаете, — махнула я рукой.

Его послушать, так это чуть ли не секретные материалы агента Скалли и Малдера.

На некоторое время между нами воцарилось молчание. DemDima покусывал нижнюю губу и периодически смотрел в экран на меня. Он словно пытался решить, говорить мне что-то или нет. А я чувствовала, как злость поднималась во мне. Мне казалось, что меня активно пытаются надуть и выставить всё так, что выданная мне информация настолько редка и ценна, что мне придётся за неё доплатить. Ну, уж нет. Не на ту напал. Он не получит больше от меня не копейки.

— К моему огромному сожалению, Мирослава, я не могу быть с вами полностью откровенным, — DemDimaподбирал тщательно каждое слово. — Мой источник это закрытая и мало кому известная государственная организация.

Я закатила глаза.

— Это не попытка получить с вас больше, чем вы мне уже заплатили. Но всё это, — он поднял пачку листов, — максимально достоверная информация из самых редких и закрытых источников. Если вы мне не верите, я не вижу смысла продолжать наш с вами разговор. Более того, я готов вернуть вам, Мирослава, половину заплаченной суммы, так как вы не воспользовались моими услугами в полном объёме.

Хорош. Знает, чем подкупить. Нет, этот дядька определённо точно был не прост. Это тебе не обычный любитель погоняться за призраками прошлого. Что-то в нём есть. Пока он ещё не заслужил моего уважения, но был очень близок этому.

— Меня не интересует возврат денег. Меня интересует информация, которую я у вас купила.

— В таком случае, Мирослава, вам придётся верить мне, как самой себе. Во всяком случае, в том, что касается Гречихина. Если вы готовы, мы продолжим дальше.

Я кивнула.

— Вы что-нибудь знаете о традициях язычников, живших на Руси?

— Поверхностно.

— Я вас понял. Тогда, думаю, для вас будет весьма любопытно узнать, что язычники у входа в дом захоранивали кого-нибудь из умерших старших членов семьи. Существовало поверье, что таким образом умерший старец охранял дом от нечистой силы. Оттуда и пошла традиция, переносить невесту через порог на руках, чтобы её хранитель дома с собой в мир мёртвых не утащил.

— К чему этот экскурс в историю язычества?

— А к тому, что дед Гречихина, который и построил усадьбу, захоронен у самого главного входа в дом.

Мурашки пробежали по моему телу. Сделалось очень жутко.

— И эта информация точная и проверенная.

— Кем? — чуть ли не шёпотом спросила я. Язык еле ворочался.

— Мной. Я лично выезжаю на все места, о которых собираю информацию. Под старым деревянным настилом на крыльце есть небольшая ниша и там действительно есть кости человека. Точнее там целый набор костей для сборки одного анатомического скелета, — DemDimaулыбнулся своему остроумию. — Вы видели, как выглядит часовня Гречихина?

— В целом, да.

— Хорошо. А она вам ничего не напоминает?

— Сельский сортир? Большой сельский сортир.

— О таком месте и такие слова. Хотя… часовня-то не была освещена.

— Это как?

— Из-за того, что Гречихин был язычником и церковь это знала, построенную им часовню не осветили.

— Вернусь к вопросу, зачем ему часовня?

— Да кто ж его знает? — пожал плечами DemDima. — Сказки русские в детстве читали, али выросли на диснеевских принцессах?

— Конечно, читала и мультики смотрела.

— Что знаете про избушку на курьих ножках? А про Бабу-Ягу?

— Баба-Яга пожизненный антагонист. А избушка её штаб-квартира.

— Что ж, как я и ожидал, поверхностно и примитивно.

— Оскорбляете? — насупилась я.

— Ни в коем случае, просвещаю. У язычников Баба-Яга это проводник в загробный мир, а избушка на курьих ножках это помещения для захоронения, своего рода склепы. А теперь постарайтесь вспомнить, как выглядел дом Бабы-Яги в мультиках, и как выглядела часовня. Найдёте отличия?

Я напрягла память. Если честно сказать, то я почти и не глядела на эту часовню. Мне попросту было не до неё. Паша меня в тот день так перепугала, что я думала, что инфаркт схлопочу.

Что я помню? Что я помню? Ну, серая постройка, размером с небольшую комнату, выполнена из брёвен. К входу вела лесенка из двух или трёх ступенек…

Я замерла. В голове со вспышками стала появляться и пропадать картинка фундамента часовни. Точнее то, что его заменяло — два толстых бревна. Часовня словно стол стояла на ножках и действительно напоминала избушку.

Судя по тому, что DemDimaсказал дальше, он всё прочёл по моему лицу:

— Вот тебе и избушка на курьих ножках.

— Но кого там должны были похоронить?

Я будто задохнулась от догадки, что меня настигла. Нет, этого просто не могло быть.

Я даже встала со стула. Нервно расхаживая по комнате, в порыве задумчивости, я ногтями щипала свою нижнюю губу. Меня пробрал озноб. Меня реально знобило так, что всю начало трясти. Казалось, что я в летней одежде вышла на лютый мороз.

— Мирослава, с вами всё хорошо? — голос DemDima вывел меня из ступора, в который я впала.

— Да… Да, всё нормально. — Я обратно подошла к столу. — У вас есть какой-то материал на Ирму?

Он задумался, прежде чем ответить.

— Разумеется. Но я не думаю, что вы способны почерпнуть оттуда много нового. Почитайте Конюхова. Может он…

— К чёрту Конюхова, — я снова села на стул. — Плачу в два раза больше за весь материал по Ирме, что у вас есть.

DemDima задумался, а затем с лукавой улыбкой произнёс:

— Решили смухлевать на экзамене? Что ж, насколько я помню, это не нарушает правила.

С этими словами он отключился, оставив меня сидеть перед белым экраном с выражением лица крайнего офигивания. Что-что он сказал про экзамен? Я точно ничего такого не говорила.

Да кто он, чёрт возьми, такой?!

***

Ирма.

Ирма, Мария и Арина прогуливались вдоль длинных торговых рядов. Прилавки пестрили цветами и запахами. Их корзинки были почти полны. День для ярмарки выдался солнечный и тёплый. Суровая зима давно отступила, весна почти заканчивала со своими полномочиями, так и не успев толком вступить в полную силу. Знойное и солнечное лето стояло за порогом, нетерпеливо ожидая своей очереди.

Целительница подошла к прилавку с сочными разноцветными яблоками. Яркая цветная кожица отражала солнечные лучи, словно зеркальная поверхность. Яблоки так и манили вонзить в себя зубы.

— Сколько? — спросила Ирма краснощёкую продавщицу с большими руками.

Женщина выбежала из-за прилавка и, выбирая самые большие и спелые яблоки, быстро тараторила:

— Да ты что, Ирмушка, миленькая, какие с тебя деньги? Бери, бери. Для тебя всё бесплатно.

Ирма остановила продавщицу, когда та захотела положить выбранный товар в корзину.

— Ты же знаешь, не люблю я такое. Я спросила у тебя, сколько? — голос и выражение лица у целительницы были суровыми. Торгашка яблок, будто к земле приросла.

— Сколько сочтёшь нужным.

Ирма отсчитала несколько серебряных монет и вложила в руку женщины.

— Да ты что, миленькая, куда ж столько? — капли холодного пота выступили на лбу под чёрно-красным платком.

— Бери. Труд должен достойно оплачиваться.

Продавщица яблок в след пожелала целительнице и её ученицам столько, что подобного добра хватило бы ещё и правнукам всех троих.

На площади не протолкнуться. Народу была тьма. Помимо жителей соседних деревень, в Берёзоньках в эти дни остановились имперские офицеры, которые с северных границ снова направлялись в столицу. Единственный трактир вот уже больше двух суток не закрывался ни на минуту. Оттуда то и дело выходили охмелевшие офицеры в обнимку с деревенскими мужиками.

Ирма резко остановилась. Её ученицы недоумённо переглянулись между собой. За время, прожитое вместе, Арина и Мария неплохо научились понимать друг друга и без слов. Одна говорить не могла, а вторая не хотела. Они считывали друг друга по взглядам, жестам, мимике. Когда среди них не было Ирады все трое, в том числе и Ирма, в основном молчали. Целительница тоже не относилась к числу болтушек. Разговаривала не много, но всегда по делу. Рассказывала о свойствах той или иной травы, как не заблудиться в лесу, какая настойка для какой хвори нужна. А зачастую просто Ирма пропадала в лесу, оставив Арину и Марию предоставленных самим себе.

Целительница, ускорив шаг, завернула за угол трактира. Там, прижатая к бревенчатой стене трактира, была девушка с длинными вьющимися волосами цвета воронова крыла. В объятиях молодого офицера, чьи сапоги блестели, как недавно купленные яблоки.

Их страстный поцелуй прервала Ирма:

— Не стыдно деревенскую девушку чести и достоинства лишать?

Офицер отскочил от той, что ещё секунду назад пылко целовал, как ошпаренный.

— Я…я… Простите, мне пора, — он поклонился всем присутствующим дамам и ретировался в сторону площади.

Девушка с волосами воронова крыла смерила Ирму уничтожающим взглядом. Её миндальные карие глаза в обрамлении длинных ресниц будто были созданы для таких взглядов.

— Всё никак не оставишь меня в покое?! — девушка упёрла руки в боки, не сводя глаз с целительницы.

Арина прежде никогда её не видела. Она явно была старше, чем все ученицы Ирмы. Лет семнадцать, а может и все восемнадцать. Безусловно, девушка была хороша собой. В ней чувствовалась смесь кровей. Только сейчас Арина заметила, что нос её был почти орлиным, но он ничуточки не портил девушку.

— Я за тебя волнуюсь. Вдруг кто тебя увидит в таком виде, позора не оберёшься, замуж не сможешь выйти, — примирительно сказала целительница.

— И без твоего опекунства обойдусь. К тому же, Олег меня любит. Обещал, что я вместе с ним в конце недели в столицу поеду. Он меня родителям представит, женится на мне.

Ирма склонила голову. На губах у неё играла снисходительная улыбка.

— Римма, девочка моя, как ты наивна. Он воспользуется тобой и бросит тебя. Моли Господа Бога, чтобы на сносях не осталась.

Римма подлетела вплотную к целительнице. Губы у неё были плотно поджаты, а руки сжаты в кулаки. В какой-то момент Арине и Марии даже показалось, что она вот-вот ударит их учителя и наставницу.

— Всё каркаешь ведьма? Вот увидишь, совсем скоро меня здесь уже не будет. Вон, этих ущербных поучай, — Римма кивнула в сторону учениц Ирмы, — а меня забудь, как звали.

Обогнув всю троицу, Римма тоже поспешила на площадь, искать своего кавалера.

Ирма поправила тяжёлую корзину и с улыбкой посмотрела на учениц.

— От судьбы всегда можно убежать. Только надо быть уверенным, что ты бежишь быстрее и она точно позади тебе. А то, так можно как муха в объятья паука угодить.

Арина поёжилась. Почему-то ей стало не по себе от этих слов целительницы. Каким-то предчувствием девочка знала, что Ирма сделает всё, чтобы Римма пришла просить её помощи. Ираида рассказывала, что целительница зачем-то очень желала заполучить себе в ученицы именно Римму.

А если Римма придёт, оставит ли Ирма всех у себя на обучении? Или учениц должно быть трое?

Она с жалостью посмотрела на Марию. У той были самые маленькие успехи в обучении. Мария совершала очень много ошибок, плохо запоминала, да и домашние задания выполняла редко, с трудом и не полностью.

Нет, определённо, если Ирма и захочет кого-нибудь выгнать, то это точно будет не она, Арина.