Ведьмы: как бизнес-леди и мамочки стали главными врагами человечества

Виктория Смит (2023)

Мы не замечаем этого в 20, стараемся игнорировать в 30, но ближе к 40 непременно понимаем: нас обманули. Никакие достижения феминисток XX века не помогли женщинам справиться с бесконечным круговоротом домашних дел, как и с ворохом стереотипов, растущим пропорционально количеству свечей на торте. Ни одна песня Тейлор Свифт не объяснила, что делать, когда, вся такая сильная и независимая, ты достигаешь возраста, когда даже слабая и зависимая не то чтобы кому-то нужна. Никто не подготовил тебя к тому моменту, когда из главного человека в жизни каждого ребенка ты становишься «безнадежно устаревшей мамашей». Постоянная колумнистка Independent, Telegraph и нескольких других изданий Виктория Смит уверена: мы можем все изменить. Но, чтобы построить общество, в котором женщины не вынуждены гнаться за постоянно меняющимися стандартами красоты, в котором домашний труд женщин ценится не меньше, чем работа в офисе, и в котором материнство — привилегия, а не унизительная обязанность, нужно для начала признать: молодые и старые, богатые и бедные, домохозяйки и бизнес-леди, все мы — члены самого большого сообщества на Земле. Женщины.

Глава 1

Уродливая ведьма

Считается ли женщина полностью живым существом, или живы только те части ее тела, которые остались молодыми и «красивыми»?

Наоми ВульфМиф о красоте^[14]

Конечно, авторы книг о старении оказались правы: с возрастом я обрела мудрость, спокойствие и проницательность. Теперь я мо-гу отделить зерна от плевел и понять, что действительно важно в жизни. И знаете, что это? Моя шея.

Нора ЭфронЯ ненавижу свою шею(I Feel Bad About My Neck)

Я не планировала посвящать первую главу этой книги красоте и ее упадку. В мои задачи входил серьезный анализ социального и политического статуса женщины среднего возраста, а не написание очередного руководства для женщин постарше о том, как выглядеть менее отвратительными в глазах приличного общества. Красота мимолетна, да и я не разбираюсь в пилингах, филлерах и других средствах, «без глубокого вмешательства» гарантированно превращающих симптомы климакса на вашем лице в сексуальное сияние кожи. Я хотела вообще пропустить эту тему и сразу перейти к другим, куда более сочным: работа, деньги, секс, насилие, смерть. Но внешность женщины — тоже пища для размышления, и, возможно, самая сытная. Как отмечает Эймер Макбрай, под «мужским взглядом женское тело становится более мясным».

Мы, женщины старшего возраста, тоже не уберегли свое тело от этой участи, ведь нам постоянно напоминают о том, как неприятен наш особый тип «мясистости». Хоть мы и не выбирали седые волосы, лишние килограммы и морщины, это никак не изменяет того, что наша внешность буквально оскорбляет окружающих нас людей. «Если вы — посредственность, это просто ваша оплошность, — пишет Джейн Шиллинг в своей книге о среднем возрасте «Незнакомка в зеркале» (The Stranger in the Mirror), — но старение — это просто публичный плевок».

Женщиной средних лет не рождаются, а становятся, и начинается этот процесс именно с внешности. Сначала шея, потом рот, и далее по одному сюрпризу в течение каждого дня, при этом стареют и те части тела, о которых вы даже не задумывались в этом ключе. Вы можете сказать, что вам все равно, но это будет правдой, только если вы живете в изоляции от человеческого общества. В ином случае вы, как и все женщины, понимаете, что ваш внешний вид влияет на отношения с миром, определяя ваше положение в социальной иерархии и на рынке женственности. От внешности зависит, как мы взаимодействуем с людьми, как ведем себя, когда хотим, чтобы нас заметили, а в дальнейшем и то, как будут восприняты наши слова и действия. Она влияет на наши чувства и убеждения, но не потому, что мы тщеславны и поверхностны, а потому, что от нее зависит, каким по счету блюдом мы будем на патриархальном столе.

Если вы зайдете в любой из магазинов Boots или Superdrug, в глаза вам сразу бросятся сотни лекарств от этой страшной болезни — женского старения. Неважно, работают ли они, сама покупка — уже ритуальный акт подчинения. Неважно, что эта сыворотка не изменит ваше лицо, — если вы ее покупаете, значит, вы этого хотите. Конечно, это шутка, но шутка на грани между «смеемся вместе» и «смеются надо мной». Может, мы никогда и не хотели привлечь внимание мужчин или перестали хотеть со временем, но очень многие из нас продолжают вести себя так, будто все-таки хотят этого. Их демонстрация «тщеславия» — это и одна из форм деградации, и попытка сохранить статус, при этом одно подогревает другое в нескончаемом круговороте стыда.

Что-то должно измениться. Уже более 30 лет назад Наоми Вульф опубликовала «Миф о красоте», и более 200 лет прошло с тех пор, как Мэри Уолстонкрафт в книге «В защиту прав женщин» (A Vindication of the Rights of Woman) разобрала на части эту абсурдную золоченую клетку под названием женственность. Все же отношение к красоте усложнилось не в последнюю очередь из-за нарратива о толерантности к самовыражению: «Ты можешь выбрать любую косметику, ведь теперь нам позволено быть сексуальными!» — а также «никто не осудит женщину, поработавшую над своей внешностью». Конечно, мы стараемся поддерживать стремление женщины выглядеть той, кем она является, но ведь далеко не все считают, что у их истинной сущности тело женщины средних лет. Если самовыражение через внешность — это часть социальной идентичности, каково должно быть женщинам, для которых время, когда внешность отражала их представление о себе, уже прошло? Если самоидентичность подвижна и пластична, то почему некоторые женщины до сих пор выглядят устаревшими, немодными? Разве это их выбор? Разве это и есть они «настоящие»? Как и многие женщины старшего возраста, глядя на себя в отражении, я думаю: «Нет, это не я». Женщина, смотрящая на меня из зеркала, и та, которой я себя представляю, — из разных миров.

Это не значит, что нас всегда судят только по внешности. Даже если кто-то считает, что мы больше, чем наша внешность, изменения в ней все равно влияют на то, как мы видим жизнь. Как можно оставаться прежним человеком, когда отношения с окружающими переменились столь драматичным образом? Только теперь эта приходящая с возрастом перемена сливается с современными представлениями о выборе и идентичности. Женщины средних лет, с которыми я разговаривала, часто вспоминают, как их внешность использовали в качестве аргумента против их точки зрения (похожим образом раньше можно было услышать высказывания вроде «феминистки с волосатыми ногами» и «уродливые суфражистки»). Будто нас состарило не время, а наши взгляды, остающиеся непростительным грехом. Этим мы и отличаемся от следующего поколения, которое собирается оставаться вечно молодыми, морально и эстетически.

Эта глава не про то, как избавиться от семи признаков старения. Она про то, почему отвисшая грудь делает вас злодейкой, а неспособность сохранить достаточно женственный облик мешает другим быть самими собой. Не я придумала эти правила, я только объясняю, как они работают.

Мы что, злодейки?

Стоит заново открыть для себя одну из старых сказок, как понимаешь, что теперь ты на стороне злодеев. Для меня все началось с Белоснежки. Книга 1983 г. Элиссы Меламед «Свет мой зеркальце: ужасы старения» (Mirror, Mirror: The Terror of Not Being Young) начинается с этого ужасающего открытия: «Я всегда была Белоснежкой и вдруг превратилась в злую мачеху! Как это могло произойти?» Сорок лет спустя мне стыдно признаться, что я пришла к осознанию своего возраста точно таким же путем. Как банально! И все же, пока мы боимся злой мачехи, мы обречены повторять ее ошибки.

Сейчас я понимаю, что в тот момент вовсе не была старой. Мне было 37 лет, и как-то раз мы с партнером пошли в кино на «Белоснежку и Охотника» — сказку, адаптированную режиссером Рупертом Сандерсом, с Кристен Стюарт в роли Белоснежки (с мечом и железным характером) и Шарлиз Терон в роли злой королевы Равенны (она была на 14 лет старше Кристен Стюарт). Фильм подавался как феминистическое переосмысление старой истории, предлагающее, как и положено, новый взгляд на традиционные ценности. Ведьмы стали сложными женскими персонажами с глубокими переживаниями (не переставая при этом быть ведьмами). Чем дольше я смотрела фильм (а он довольно длинный), тем больше росло во мне ощущение дискомфорта. Это был феминизм, но это был чуждый мне феминизм.

Шарлиз Терон играет женщину, борющуюся с разрушительной силой времени. Ха! А мы все чем занимаемся? Хотя, конечно, тебе должно быть хуже, если ты — голливудская актриса. Еще хуже, если ты играешь женщину, отчаянно цепляющуюся за молодость и красоту (о которых с детства говорят как о нашей главной силе и защите). Еще хуже, если средства для достижения цели у тебя неизменно злодейские, в том числе насилие по отношению к молодым персонажам, сыгранным молодыми актрисами, — в одной из сцен Равенна буквально высасывает молодость и красоту из модели Лили Коул, которая младше ее на 12 лет. На этом моменте меня посетила мысль, что весь фильм — один сплошной троллинг со стороны руководства студии, прямое одобрение «двойных стандартов старения» и морализм (конечно же, в феминистической обертке), рассказывающий о том, как опасно стареть и сопротивляться старению.

Мы уже привыкли к подобному троллингу. В фильме 1950 г. «Бульвар Сансет» размытие границы между героиней Нормой Десмонд и играющей ее пятидесятилетней актрисой Глорией Свенсон можно объяснить разве что садизмом режиссера. Создайте и увековечьте проблему (в данном случае — комбинацию эйджизма и женоненавистничества), которая лишит женщин возможности выражать свои мысли, а затем найдите женщину, которая будет и испытывать ее на себе, и отыгрывать вам на потеху. Женщины старшего возраста, сопротивляющиеся своей второсортности, достойны жалости, а не демонизации. В некотором смысле традиционные сказки исследуют проблемы более тонко и комплексно, чем их современные версии. В злой ведьме и уродливой мачехе мы видим женщин, отчаянно держащихся за власть. Эта власть в оригинальных историях была вопросом жизни и смерти, выживания и нищеты. Мораль детских сказок заключает в себе двойное предостережение: бойся женщин старшего возраста, но не только потому, что ты — не они, но и потому, что ты станешь такой, как они, и твой дерзкий характер тебя не спасет.

Я пришла к выводу, что во всех новофеминистических прогрессивных разоблачениях ведьм прослеживается общее утверждение: мы вас ненавидим, но не потому, что вы старые (это было бы плохо и не прогрессивно), а потому, что вы не смогли остаться молодыми.

Персонаж Кристен Стюарт — молодая сильная женщина — позволяет студии защититься от обвинений в сексизме. Ее Белоснежка — больше чем просто красивая девушка, потому что она сама сражается за свою жизнь и не выходит замуж за прекрасного принца. Но все же красота и юность неизбежно ассоциируются с отвагой и добродетелью. Просто так получается, что те, кто не верит в привилегии красоты и молодости, сами оказываются молодыми и красивыми.

Убивая отца Белоснежки, Равенна говорит ему: «Мужчины губят женщин. Они берут нас, а потом, наигравшись, выкидывают, словно объедки». Учитывая, что сыгравшая Равенну актриса еще даже не достигла среднего возраста, а ее лицо, измененное компьютерной графикой до состояния «профнепригодности», представляется как ее «истинная натура», я думаю, ее ярость вполне обоснованна. Поглощая попкорн, я думала о том, как некоторые мысли, казавшиеся нам в молодости слишком радикальными, возвращаются к жизни, когда у нас появляется второй подбородок и мы вдруг осознаем, что находимся на грани «ухода с рынка». Я вышла из кинотеатра с чувством сильного беспокойства. Может, я тоже злодейка? Я знала, на какой стороне должна по идее быть, но с удивлением понимала, что еще не готова с этим смириться.

В последовавшее десятилетие эти мысли возвращались ко мне снова и снова. С одной стороны, кажется нелепым презирать Белоснежку только из-за ее возраста. Она же такая дерзкая! С мечом! Наверное, это чувство презрения разделяют все жалкие старые ведьмы. Я вдруг поняла, что мой возраст ограничит меня в праве подвергать сомнению все, что подозрительно напоминает старый добрый сексизм, скрывающийся под тонким налетом феминистического глянца. Вспоминая свою собственную неприязнь к тем, кто пытался отрезвить поверхностных вульгарных феминисток моей юности, я вдруг представила, как молодая версия меня самой называет меня нынешнюю старомодной традиционалисткой, презирающей персонажа Кристен Стюарт за ее нонконформизм. С другой стороны, я была уверена: версия освобождения женщин, предложенная в фильме, нежизнеспособна. Это не столько сказка, отображающая сложные социальные роли, сколько мужская фантазия на тему женщин, разрушающих все старое — плохое, злобное, регрессивное, заслуживающее быть уничтоженным. Именно так в фильме и советует поступить Белоснежке Охотник. Гораздо проще ненавидеть злую королеву, а не попытаться понять, что ею движет.

Больше всего меня встревожило то, как точно в фильме обозначена дилемма Равенны, Шарлиз Терон, моя. Дилемма стареющей женщины, у которой нет другого выбора, кроме как быть на виду. Эта тема не получила развития в фильме. Но ведь проблема не просто в том, как мы выглядим и желанны ли мы. Она в сложном взаимоотношении взглядов на красоту, консерватизм, прогресс и распад. Нельзя сказать, что миф о красоте остается за рамками современной повестки, но, обсуждая его, мы всегда проецируем вину на жертву. Сегодня, в визуальный, виртуальный век, когда магия стала реальностью, вы можете быть кем захотите. Кажется, современные женщины среднего возраста выбрали быть злодейками.

Ваше лицо — маска на хэллоуин

Шарлиз Терон родилась в 1975 г., в один год со мной и Кэти Хопкинс — скандально известной участницей шоу «Ученик»^[15], прославившейся своей нетерпимостью в вопросах расы, феминизма, религии и вообще всего, что может причинить людям страдание. Оценивая меня в соответствии с общепринятыми стандартами красоты, вы бы поставили меня ближе к Хопкинс, чем к Терон. А с точки зрения взглядов и морали? Будет ли ваша оценка зависеть от того, что я говорю и делаю, или от того, как я выгляжу? Вспомним цитату из повести Роальда Даля «Свинтусы»^[16]: «Если у человека на уме гнусные мысли, они обязательно проступят на его лице. И если эти гнусные мысли посещают человека каждый день, каждую неделю и весь год напролет, его лицо становится все уродливее и уродливее, пока не станет таким отвратительным, что на него будет противно даже взглянуть».

В 2019 г. в соцсетях эта цитата часто сопровождалась изображениями лица Хопкинс в разные годы ее жизни. Подразумевается, что в сорок с лишним лет Хопкинс выглядит старше своего возраста, потому что вынашивает «гнусные мысли». Конечно, это просто шутка. Почему бы не поиздеваться над внешностью женщины, если она, по вашему мнению, давно вышла за грани дозволенного? И разве она сама не стала бы издеваться над чужой внешностью? Дело в том, что одновременно с подобными постами в интернете все чаще высмеивалась внешность женщин средних лет, чьи предполагаемые непрогрессивные взгляды якобы делают их вполне достойными этого.

Возможно, у этих женщин прическа с характерной челкой, говорящей о нетерпимости к «гендерной идеологии». Возможно, у них «стрижка Карен» (обесцвеченное боб-каре — явный признак скандалистки среднего возраста, придерживающейся, как правило, расистских убеждений). Возможно даже, что они обладают «телами мамаши с винишком из пригорода^[17]». Когда-то после неудачной стрижки достаточно было купить очаровательную шляпку — теперь женщина должна выступить с публичным заверением в том, что старомодная прическа ни в коем случае не отражает ее политические взгляды. И горе той, что не успеет извиниться за свою внешность до начала кампании интернет-травли.

Конечно, Даль пишет и о том, что неважно, насколько далек человек от общепринятых стандартов красоты, если он добродетелен, но нужно понимать, что авторы постов с Хопкинс совсем не это имели в виду. Прикрываясь благородными мотивами, они скорее были рады возможности издеваться и публично выражать отвращение к внешности женщин средних лет. Современным прогрессивным женоненавистникам просто повезло найти одну из таких женщин с сомнительным мировоззрением, ведь в противном случае им бы пришлось ее выдумать.

Вера в то, что старение женщины — уродливо, а внешнее уродство отражает душевную порочность, не нова. Прежними остаются и способы, позволяющие оправдать ненависть к старению. Описывая представления XIII в. о добродетелях — Молчании и Послушании, — Марина Уорнер замечает, что «выглядеть приятно и говорить приятно — неразрывно связанные между собой женские достоинства. В равной степени выглядеть отвратительно и говорить отвратительные вещи может только сквернословная карга и уродливая брюзга». Такое представление о людях очень удобно, особенно когда «говорить отвратительные вещи» означает говорить то, что подрывает существующий порядок. В этом случае «уродство», являющееся фактом старения женщины, становится не естественным процессом, а наказанием за противостояние «истинной» женской природе. «Когда объект желания повышает голос, ее привлекательность падает. Начать говорить — значит выйти из-под контроля, перестать подчиняться — и в наказание за это красота женщины увядает. В дряхлости скрывается уродство, в уродстве — неприятность, в неприятности — неженственность, а в неженственности — нефертильность — состояние, противное самой природе». В общем, скажете что-то не так — и сразу окажетесь в пустыне бесплодия и увядания. Но, несмотря на века предостережений, мы, женщины постарше, по-прежнему отказываемся молчать.

Столетие назад антисуфражистская пропаганда изображала женщин, требующих право голоса, «уродливыми мужиковатыми бабищами», противопоставляя их женственным леди, понимающим свою истинную роль в мире. Британская ученая Мэри Бирд, недавно подвергшаяся ужасной по своим масштабам травле за свою якобы «ведьминскую» внешность, рассказывает, как голоса и наружность женщин старшего возраста используются для дискредитации их взглядов: «Когда люди слышат женский голос, он не звучит для них авторитетно. Дело не только в голосе, но и во внешнем виде: в случае мужчины немолодое морщинистое лицо говорит об опыте, а в случае женщины — об истекшем сроке годности». Меня особенно удивляет, как легко подменяются причины и следствие — ловкость фокусника, не позволяющая увидеть, где начало, а где продолжение. Я уже привыкла к тому, как борцы за права мужчин убеждают меня, что мой феминизм — следствие моей уродливости. Но я встречала и мужчин с левыми взглядами, которые считали себя сторонниками феминисток, но при этом утверждали, что причина неприглядности женщин среднего возраста заключается в их взглядах. «Думаю, ей около пятидесяти, — отвечает один из них на пост женщины о разрушительном влиянии гендерной идеологии на детей, — жиденькие соломенные волосы, да и кожа выглядит какой-то обвисшей. Их уродует ненависть». Теперь женщине разрешается иметь свои политические убеждения, но они крепко привязаны к ее месту на рынке секса. Таким образом, подчинение мнению молодых мужчин, называющих себя «прогрессивными», но больше напоминающих аналог ботокса в политике, — консервативный поступок во всех смыслах слова.

Для патриархата иметь обвисшую кожу и тем более грудь — верх морального падения. Интернет полнится нападками на женщин с обвисшей кожей: «Самые главные хейтеры в социальных сетях — женщины среднего возраста и старше, с обвисшей кожей, библейскими стихами в шапке профиля и ужасными стрижками»; «Уйми свои обвисшие сиськи, Карен»; «Господь уберег меня от срыва, когда белая женщина средних лет с обвисшей грудью, не затыкаясь, скандалила и отказывалась надеть маску в маникюрном салоне…». Профессор кафедры коммуникаций и медиа Сара Педерсен рассказала мне об интервью с одной немолодой феминисткой, которой присылали угрозы изнасилования и в то же время писали: «Я бы не стал тебя насиловать. У тебя все обвисшее. Никто не захочет тебя насиловать». В песню «Лучше тебя» (Better Than You), исполненную на шоу Friday Night Live на канале Channel 4, комик Джордан Грей включил следующую строчку: «Я — идеальная женщина, моя грудь никогда не ссохнется». Защищаясь от последовавших нападок, он утверждал, что его слова — сатира и самоирония. Но как могут его слова быть самоиронией, если они отражают реальные представления о женщинах? Разве истинный объект насмешки не те, чьей коже хватило бесстыдства сморщиться?

Как женщина, вскормившая трех детей и продолжающая высказывать свои политические взгляды, я точно обречена. Отождествление опустившейся груди со злом старо как мир, но в наше время легкий доступ к широчайшему многообразию порно завысил ожидания от женской груди, как никогда раньше. Уорнер пишет, что «на средневековых изображениях Дьявол часто появляется в обличье Евы с морщинистыми сосками». В романе «Книга о Сердце, охваченном любовью» (Le Livre du cœur d'amour épris) Рене Анжуйского Ревность предстает с «большими мягкими сосками, висящими до живота». Автор комедии XIII в. «О старухе» (De vetula) сокрушается о том, как сильно старое тело женщины непохоже на молодое: «Немолодую женщину выдают состарившиеся части тела: морщинистая шея, острые плечи и обвисшая грудь, оставившая на своем прежнем месте лишь кости. Не грудь, а пустые пастушьи сумки». Что ж, я об этом знаю не понаслышке.

Как и раньше, хейтеры продолжают находить своим насмешкам моральное оправдание. Нужно признать, что современные «сиськофобы» особенно изобретательны. Они и слышать ничего не хотят о таких пережитках прошлого, как разница полов, однако что-то в грудях женщин постарше, утративших свою сексуальность, продолжает пугать их до чертиков. В то же время очень сложно бывает отвечать на сексистские и эйджистские издевательства, подкрепленные моральными аргументами. Вам может казаться, что спор идет о демонизации немолодых женщин, уже не вписывающихся в патриархальные стандарты красоты, и о том, что их внешность неразрывно связана с другими стереотипами, относящимися к расе, политике и прочему (конечно, все они будут моментально приписаны вам, как только вы откроете рот). В ответ на ваши аргументы самопровозглашенный сторонник прогресса начнет ссылаться на прошлое: «Ну суфражистки выиграли суд истории, поэтому совершенно естественно, что открытки, на которых их изображали похожими на оборотней с разинутыми пастями, были результатом женоненавистничества». А что насчет современности? Тот же прогрессивный мужчина не захочет показаться наивным, утверждая, будто ненависть делает женщин уродливыми. Поэтому, если он об этом скажет, мы должны будем воспринимать его слова как метафору, дискурс, мем или, как сказали бы пару лет назад, рофл. В любом случае, ответит он, если ты считаешь проблемой то, что тебя называют уродливой, это лишь говорит о твоем привилегированном положении, исключающем все остальные проблемы.

Женщине старшего возраста просто неприлично жаловаться на моралистический лукизм, с которым ей приходится сталкиваться. Вы не только навлекаете на себя еще более яростную критику, но и рискуете доказать правоту насмешников самим фактом своего высказывания. Например, Карен представляет собой смешение образа человека, который требует «позвать менеджера», и внешности, свойственной женщинам средних лет. В 2020 г. визажист Джейсон Эдкок даже представил миру латексную хэллоуинскую маску за 180 долларов США с лицом Карен, этой «злой белой женщины средних лет». В детстве у меня была хэллоуинская маска Бастинды, Злой Ведьмы Запада. Что ж, больше я не нуждаюсь в маске — я и сама теперь (периодически) «злая белая женщина средних лет». Я стала карикатурой и, протестуя против этого, только усугубляю свое положение. В седьмой главе мы подробнее поговорим о Карен — обсудим взаимосвязь между привилегиями и поведением женщины, а также то, как она отражается в тех или иных высказываниях. Но сейчас перед нами мужчина, Эдкок, сделавший отвратительную маску на Хэллоуин. Она высмеивает лицо женщины, когда та идет за покупками, забирает детей или, упаси боже, жалуется — зачастую вынужденно — менеджеру.

Эдкок утверждает, что образ Карен подходит людям всех габаритов. Она — тиран наших дней. Такой спекулятивный бред напоминает утверждение, что раз не все попавшие на костер за колдовство были немолодыми женщинами, то женоненавистничество и эйджизм не являлись значимыми факторами при охоте на ведьм. Ведьмы, как и Карен, — воплощение женщины, уже лишенной тех качеств, которые определяют ее ценность в глазах мужчин, женщины, которой больше не рады. Как иначе воспринимать обвинения в скандальности и излишнем, черт возьми, присутствии?

В то же время в лицах более молодых женщин не видят готовые, ходячие, говорящие хэллоуинские маски. Ведьма для них — лишь выбранный ими имидж. Современные книги с названиями вроде «Руководство для ведьм: Как призвать успех, изгнать драму и адски зажечь со своим ковеном» изображают ведьму как нечто среднее между сильной героиней и крутой колдуньей-феминисткой. Но ни уродливая красота, ни бунтарство, продающееся в магазинах вместе с кристаллами и благовониями, не разрушит социальный порядок.

Я не знаю, выгляжу ли я (или Кэти Хопкинс) на свой возраст, — этот концепт утратил для меня всякое значение. Известно, что, когда репортер сказал Глории Стайнем, что она не выглядит на свои 40 лет, та ответила: «Именно так и выглядят сорокалетние. Кто бы знал, что вас так долго удастся держать в неведении». Остроумный ответ, но полстолетия спустя сорокалетние снова выглядят не так, как она: заменив вранье о возрасте «работой над своей внешностью», мы откатились назад.

Отказавшись от мысли, что для тридцатилетней женщины нормально выглядеть намного старше своего возраста, мы создали стандарты красоты, достичь которых могут лишь немногие. Когда в 2020 г. вышло продолжение сериала «Секс в большом городе», многие заметили, что внешность героинь, женщин среднего возраста, значительно отличается от внешности героинь сериала «Золотые девочки» 1980 г., которые в первом сезоне выглядели старше, хотя были младше по возрасту. «Удивительно, как изменились наши взгляды на возраст», — замечает в своем посте писательница Флора Хилл, которой чуть за тридцать. Может, изменились не взгляды, а лишь ожидания?

Достижение «правильной» внешности сейчас как никогда — лишь вопрос времени, денег и желания, но старый лукизм в новом обличье представляет ее как пример добродетели, сострадания и заботы. Очень легко становится убедить себя в справедливости лукизма и связанных с ним моральных предпосылок, если думать, что выглядеть как женщина средних лет — это выбор.

Как «пытаться не выглядеть на свой возраст» превратилось в «быть собой настоящей»

Во многих справочниках по менопаузе / середине жизни / этому времени, которые мне доводилось читать, женщины на обложках, мои сверстницы, не были похожи на меня. Они выглядели моложе, хотя на самом деле были даже немного старше, и я думаю, неслучайно. Нельзя сказать, что они были молоды, но тем не менее они были аккуратными, хорошо сохранившимися — как говорится, «в форме». Их внешность показана такой, чтобы, насколько это возможно, не задеть других женщин за 40. Они как будто говорят: «Да, мы уже перешли эту линию, но, пожалуйста, не судите нас строго». Мне кажется, на фотографиях они не хотят быть желанными — они просят прощения.

Такие справочники не представляют собой руководство, как казаться двадцатипятилетней. Скорее как быть лучшей версией себя, максимально использовать то, что имеешь, и лишь то, что можешь себе позволить. «Это для вашего же блага», — уверяют они, но стоит копнуть чуть глубже, и вы увидите в их утверждении скрытый моральный императив. «Новые возможности, открывающиеся перед женщинами, очень быстро превращаются в новые обязательства, — пишет Вульф в 1990 г. в «Мифе о красоте». — Лишь маленький шаг отделяет “можно сделать все ради красоты” от “нужно сделать все ради красоты”». Слова Вульф справедливы, особенно сейчас, когда обязанности стали восприниматься как самовыражение, а подчинение — как бунт.

«Миф о красоте» был определяющим текстом для нашего поколения. Возможно, в нем не слишком корректно использована статистика об анорексии и повторяются уже известные факты, но основные мысли и по сей день остаются правдивыми и важными: ненависть к своему телу — ужасная ловушка; у нас нет выбора, быть красивыми или нет, если альтернатива предполагает неприятие и исключение из общества; пластическая хирургия связана с ужасной и неоправданной болью; чем больше можно изменить в женском теле — тем выше требования к женщинам; миф о красоте не позволяет молодым женщинам отождествлять себя со старшими. С момента публикации книги ни одно из этих утверждений не было опровергнуто, но каждое из них подменялось псевдофеминистическими рассуждениями, приправленными женоненавистничеством: никто не обязан чувствовать себя «как в ловушке» в своем теле; никому нельзя отказывать в выборе, ведущем к освобождению; психологическая травма от невозможности сделать пластическую операцию ужасна и недопустима; чем больше изменений можно внести в тело женщины, тем менее стигматизированной она будет; женщины старшего возраста не понимают этих важных вещей. Куда им? Они застряли в 1990 г. — как раз на моменте публикации «Мифа о красоте».

В отчете за 2019 г. Британская ассоциация эстетической пластической хирургии (БАЭПХ) пишет, что 92 % всех зарегистрированных пластических операций было сделано женщинами. Вполне логично, что именно мы больше всего нуждаемся в «ремонте». Прошло почти 30 лет с тех пор, как Вульф описала, каким образом пластическая хирургия выдается за нечто прогрессивное. БАЭПХ тем не менее не стесняется хвастаться: растущий спрос на операции отчасти «обусловлен открытостью знаменитостей, например Джейн Фонды, недавно признавшейся, что в течение нескольких лет она делала операции, чтобы улучшить свою внешность и продлить карьеру». Для меня это ошеломляющее признание. Выходит, что, если вы женщина, желающая сохранить свою карьеру и имеющая на это средства, вас обязательно нужно разрезать, а потом сшить обратно. Но у актуального в наши дни феминизма это практически не вызывает никакой ярости. Американская национальная организация женщин в 2009 г. выразила недовольство в ответ на предложение обложить косметические операции дополнительным налогом, а полученные средства направить на финансирование здравоохранения. По их словам, так женщин пытаются наказать за попытку избежать старения. Их рассуждения верны и логичны, но в то же время показывают, как то, что изначально было временной мерой, позволяющей смириться, а не бороться, вошло в норму и даже стало тем, «чего хотят женщины». В свою очередь, нормализация хирургического вмешательства стала преподноситься как «открытость». Прошедшим процедуру женщинам разрешили «признавать» факт операции, как будто проблема была в пластической хирургии, а не в том, как с ними обращались мужчины.

Никто не хочет стыдить женщину за те решения, которые она принимает, играя по чужим правилам, но, критикуя правила, вы можете быть восприняты как критик самих игроков. Этот трюк распространен во многих сферах, где женщина делает выбор, — от традиционной работы по дому до проституции. Стоит усомниться в условиях, в которых делается выбор, ограничивающий женщин или приносящий им вред, и вас сразу же обвиняют в нападках на самих женщин и их право выбора, приписывая вам какой-то необъяснимый страх или неприязнь к детям, сексу или силикону. Становится невозможным подвергать сомнению что-либо, кроме открытых выражений мужской ярости, иначе вас обвинят в «отрицании агентности» женщин. Главной целью по-прежнему остается быть собой, а право быть собой гораздо более священно, чем любые сокрушения поколения X по поводу разобщающей классовой политики женщин, которым впрыскивают в лицо яд.

В книге 2011 г. «Быть женщиной» Кэйтлин Моран, еще одна женщина 1975 года рождения, критикует саму идею «работы над внешностью». Она вспоминает, как в 35 лет наблюдала за богатыми женщинами старшего возраста, выглядящими абсолютно одинаково: «Взглядом вы переходите от одного поколения к другому — от безмятежных двадцатилетних девочек к солидным дамам 40, 50 и 60 лет — и замечаете, ко всему прочему, что с годами их лица становятся все более испуганными. И это у них, столь привилегированных и благополучных, в то же время переносящих такие болезненные, дорогостоящие процедуры… В этот момент вы чувствуете, что находитесь в комнате, полной страха. Женского страха». Систематизация Моран, идущая от «безмятежных» к «напуганным», напомнила мне цитату из публикации Жермен Грир «Женщина-евнух» (The Female Eunuch): «Молодые и симпатичные женщины не представляют, с каким количеством насилия сталкиваются остальные представительницы их пола, ведь молодость и красота пока позволяют им избегать этой участи». Несмотря на то что я не полностью согласна с этой цитатой (у молодых женщин тоже есть проблемы), оба высказывания хорошо показывают, как «мужской взгляд» навязывает жизненному циклу женщины нарратив упадка. В рамках этого нарратива мы бесконечно проигрываем, а любая попытка сопротивляться только подчеркивает наш статус проигравших.

Через десять лет после выхода «Быть женщиной» Моран изменила свое мнение о «работе над внешностью» и сама прибегла к ботоксу. Свое решение она объяснила тем, что процедура стала менее заметной и более эффективной, чем десять лет назад, а ее целью было не казаться моложе и красивее, а выглядеть не так «грустно», поскольку ее самоощущение должно отражаться во внешности. Я общалась с Лорой (49 лет), которая оправдывает ботокс похожим образом: «Ты как будто вечно недовольна, если уголки рта опущены. Конечно, форма рта у всех разная, но я понимаю, что мой с возрастом может стать именно таким. Мне придется больше улыбаться, чтобы показывать, как я на самом деле себя чувствую».

Может, то же самое происходит со мной? Может, я тоже выгляжу недовольной — по крайней мере, с учетом того, как считывается женская мимика в современной среде? То, что женщины моего возраста делают выбор в пользу ботокса, стараясь выглядеть «менее грустными», заставляет меня вспомнить все те годы, когда нам приходилось мириться с требованием мужчин подарить им улыбку. Сколько бы нам ни было лет и какие бы эмоции мы ни испытывали, наши лица должны приносить успокоение. Перед кабинетом хирурга не выстраивается очередь из мужчин среднего возраста, надеющихся выглядеть менее агрессивно, зло или разбито. Ботокс может помочь (и поможет) некоторым из нас избежать клейма ведьмы среднего возраста, «злой на весь мир, потому что ее кожа обвисла», но разве проблема состоит не в ограниченном эмоциональном диапазоне, допустимом для женщин независимо от их возраста? Если мы не можем понять, радуется женщина или грустит, только из-за морщин на лбу и обвисшей кожи на подбородке, мы скорее должны вырабатывать чуткость и эмпатию к эмоциям друг друга. «Изменения, естественно приходящие с возрастом и отражающиеся на женском лице, воспринимаются как нарастающее чувство злости», — пишет Фиби Мальц Бови. Это связано не с естественным выражением лиц женщин, а с их неестественно низким статусом.

За последние 30 лет мы перестали ненавидеть пластическую хирургию. Вместо этого мы начали делить процедуры на три типа: антивозрастные, то есть позволяющие нам выглядеть молодо и симпатично (тщеславная и обманчивая цель), те, что делают нас похожими на самих себя, счастливых и настоящих (вроде как приемлемо), и те, что мы делаем, чтобы на нас не забили и не уволили (понятно, но ужасно). Все это не помогло немолодой внешности стать приемлемой. Наоборот, к работе, иронически названной Норой Эфрон «самообслуживанием», добавилась форма своеобразной моральной гимнастики: вам милосердно позволят быть частью практики, когда-то признанной симптомом притеснения женщин, если вы придумаете ей удачное интеллектуальное или экономически выгодное оправдание. В то же время отказ от участия в этой практике вызовет еще более яростную критику в ваш адрес (ведь она признана непритесняющей).

Я понимаю чувство отчужденности, возникающее вместе с осознанием: я выгляжу не так, как я себя представляю. Я понимаю, почему попытка вернуть свой «истинный облик» придает сил. Желание поддержать угасающий свет в целом свойственно людям. Но аргумент о сохранении «настоящей себя» в битве со временем связан для меня с куда более страшной уловкой: женоненавистническим представлением о том, что женщина, имеющая ценность, не выглядит, как вы.

Красота — это обязанность. Что значит быть женственной — и что значит быть женщиной

Оставайся молодой и красивой,

Ты должна быть красивой,

Оставайся молодой и красивой,

Если хочешь любимой быть.

Эл ДубинОставайся молодой и красивой(Keep Young and Beautiful)

Психолог Энн И. Герике считает, что женщины тратят гораздо больше времени, денег и сил на попытки сохранить молодость, чем мужчины, потому что воспринимают ее как одну из форм «эмоциональной заботы». Таким образом, «поддержание» презентабельной наружности не только позволяет женщинам среднего возраста сохранить статус «качественного куска мяса», но и поднимает статус мужчины до премиального. Красота, как и пол, раскрывается через взаимоотношения между людьми: женщины должны оставаться вечно молодыми, чтобы мужчины могли продолжать обманываться насчет своего возраста. Вирджиния Вулф писала в «Своей комнате»^[18]: «Все эти века женщина служила мужчине зеркалом, способным вдвое увеличивать его фигуру». Будет справедливо добавить, что то же зеркало способно уменьшать его возраст. Очень важно понимать: поддержание молодости и красоты — это наша обязанность. На первом Марше за освобождение женщин в Лондоне 6 марта 1971 г. феминистки решили транслировать запись песни 1933 г. «Оставайся молодой и красивой» из граммофона, лежащего в детской коляске. Это была остроумная иллюстрация положения женщин, для которых стандарты красоты, женственности и сексуальной привлекательности не вопрос выбора, самовыражения или желания, а моральный долг. Этот долг вечно находится в противоречии с социальной, экономической и физической реальностью. Женщины в принципе не могут победить, но при этом каждый проигрыш выглядит не только жалким, но и возмутительным, заслуживающим наказания в виде исключения из числа тех, кого ценят и любят.

Через полвека после марша 1971 г. его посыл был искажен. Более того, «долг» перед «мужским взглядом» теперь преподносится как «долг» перед якобы осажденной женственностью, которую поддерживает новый феминизм. Результат все тот же: если женщине не удается «оставаться молодой и красивой», она становится кривым зеркалом, само существование которого подвергает сомнению стандарты красоты, позволяющие другим женщинам считать себя женщинами. Особой проблемой становится то, что атаки на женственность и атаки на женщин сливаются в псевдофеминистической риторике. Создается впечатление, будто феминистки старшего поколения никогда не занимались глубоким анализом власти, а все их аргументы против губной помады и подтяжек лица сводятся к тому, что это глупые и недостойные женщины занятия.

В 2020 г. во время президентской гонки в США Александрия Окасио-Кортес^[19] опубликовала видео, вызвавшее волну положительных откликов. На видео она покрывает лицо различными косметическими средствами и одновременно разносит патриархат.

«Неверно считать, — говорит она, нанося сыворотку с витамином С, — что если вам небезразлична косметика или если вы интересуетесь красотой и модой, то вы легкомысленный человек». С ее стороны было хорошей идеей поднять эту тему. Сказать, что увлечение косметикой — это просто увлечение косметикой, все равно что утверждать, будто увлечение футболом — это лишь интерес к мячам и ногам. Безусловно, и футбол, и косметика имеют свое политическое значение. Однако затем она начинает объяснять, почему обсуждать подобные вещи важно. «Женственность придает сил, но в политическом контексте мы часто сталкиваемся с критикой и придирками в адрес имиджа женщин». Она выдвигает любопытный и неоднозначный аргумент. В женственности действительно есть сила, но кто ею пользуется, кто ее контролирует?

Окасио-Кортес предлагает переосмыслить изначальный аргумент феминисток против женственности. Женщин не заставляют быть женственными из-за того, что это один из способов их принизить. Напротив, женственность — причина, по которой вас принижают. Такой подход — попытка снова посмотреть на женственность как на «форму самовыражения», для которой нет разницы между теми, кому она навязывается, и теми, кому в ней отказывают, хотя власть между этими двумя группами распределяется неравномерно. Пожалуй, заниматься подобной реабилитацией женственности проще, когда вы молодая и красивая. Но действительно ли это вызов угнетающим нас нормам, или просто искажение аргументов, позволяющее уйти от ответственности за те случаи, когда мы извлекаем из этих норм пользу?

На данном этапе было бы неплохо дать определение понятию «женственность». Впрочем, это пока невозможно. Что это, набор стереотипов? Врожденная склонность к определенным качествам? Кукольно-розовый конец спектра? Или просто синоним всего «женского» в человеке независимо от его репродуктивных органов? Для многих (предполагаю, временно) это культурно обусловленные привлекательные стереотипы о женщинах и девочках. Высокие каблуки — это женственно, масса неоплачиваемой работы по дому — нет (хотя прислуживание — это определенно женственно, поэтому дела по дому, выполняемые на каблуках, вполне подходят). Молодость — это женственно, средний возраст — нет. Если женственность хрупкая, недопонятая и стигматизированная, то главная угроза для нее — женщины постарше. Больше, чем кто-либо, мы самим своим существованием рушим представления о неизменных женских качествах, выходящих за рамки женской биологии. Мы не нарочно, просто такова наша суть.

Старый, «неженственный» феминизм предлагал определять женственность как набор произвольных различий между «женской» и «мужской» группами населения с целью контроля (сексуальной эксплуатации) второй над первой. Джанет Рэдклифф Ричардс пишет: «Вся шумиха вокруг женственности (и отчасти мужественности), очевидно, не связана с фундаментальной разницей между полами. Скорее с тем, чем они […] должны стать и что для этого должно быть предпринято». С этой точки зрения восприятие мужественности и женственности связано не с выбором или самовыражением, а с насаждением и закреплением низкого статуса женщин относительно мужчин. В таком случае феминистическому движению было бы логично задаться целью отделить женственное от женского и доказать, что сам концепт женственности ничего не значит. Но эту цель разделяют не все.

Мое поколение учили с недоверием относиться к старому феминизму в вопросе критики женственности. Ее принято было считать не последовательной с политической точки зрения атакой на стереотипы и роль пола в социальной иерархии, а произвольной атакой на вполне безобидный стиль жизни. «Современная феминистка, — пишет Наташа Уолтер в своей книге «Новый феминизм» (The New Feminism) 1999 г., — уверена в себе и готова как принять, так и преодолеть старые представления о женственности. Она может женственно одеваться, быть женственной в своем желании иметь семью, но при этом оставаться феминисткой, если выступает за равноправие». Казалось, это новый вызов — преодолеть поверхностные заблуждения, заставившие наших предшественниц так возмущаться по поводу желания женщин немного принарядиться. Эта идея укоренилась в популярном феминизме, хотя ее основоположники уже успели из нее вырасти. В 2020 г. вышла антология «Феминистки не носят розовое (и другие мифы)»^[20], которая свела сложный анализ принуждения, перформанса и соучастия к грубой карикатуре. В книге 2004 г. «Не сестра моей матери» (Not My Mother’s Sister) профессор Астрид Генри цитирует эссе 1992 г. бывшего члена группы активистов: «В те безрассудные дни нам, девчонкам, было легко отмести рассуждения старых феминисток — этих обрюзгших, диких нерях». Эхо этого высказывания мы встречаем в утверждении Уолтер: «Старый миф о том, что все феминистки — одетые в комбинезоны социалистки, давно пора похоронить». Оригинальная, основательная критика женственности проявляется уже в 1792 г. в книге «В защиту прав женщин» (A Vindication of the Rights of Woman), но почти не встречается в современных работах. С тех пор стремление разрушить социальную иерархию подменилось невнятным, расплывчатым обещанием «жить вне бинарности» (но — внимание — не отказаться от бинарности).

Все это довело популярный феминизм до состояния аналитической противоречивости. С одной стороны, стереотипы проявляются в игрушках и маркетинге больше, чем когда-либо. Эта проблема наряду со странным ритуалом предродовой вечеринки по случаю выяснения пола ребенка осуждается как старыми, так и молодыми феминистками. Вместе с тем женственность, как ни странно, остается неприкосновенной. Несколько женщин среднего возраста, с которыми я разговаривала, признаются, что, по их ощущениям, со времен их молодости все меньше стереотипов стало навязываться мальчикам и все больше — девочкам. «Удивительный исторический сдвиг: раньше девочкам, как мне казалось, было свойственно гораздо большее разнообразие. Там, где девочки обладали большей свободой, ее стало меньше, и в то же время ее стало больше у мальчиков. У всех девочек в школе моей дочери должны быть длинные волосы. Если это не так — они не девочки. Я вспоминаю свои школьные дни, и мне кажется, что нам было проще».

Постепенно превращаясь в существ, которые все меньше выглядят и ведут себя «по-женски» — с волосами на лице, широкими талиями, грубой кожей, большей независимостью, — современные женщины среднего возраста опять доказывают несостоятельность понятия женственности. Вот только делаем мы это в тот момент, когда женственность уже полностью реабилитирована и воспринимается как сила, которую нужно сделать доступной для всех. Из-за повсеместного распространения так называемой «гендерной идеологии» некоторые женщины старшего возраста сегодня извиняются за сам факт своего старения. «Во время менопаузы женственность трещит по швам, и то, что казалось естественным, теперь приходится реконструировать», — пишет Дарси Штайнке в «Жизни на менопаузе». Вместо того чтобы считать это проблемой женственности как явления, она встает на сторону Джудит Батлер, смотрящей на гендер как на нестабильную, «неустойчивую во времени идентичность». Выглядит все это так, будто вам дали кукольное платье, которое придется носить всю жизнь, но оно явно для вас маловато. «Женственное» платье никогда вам не подходило, и кроме того, гардероб реальной, естественно стареющей женщины просто в нем не нуждается. Но вы все равно продолжаете винить свое тело, порвавшее швы на этом маленьком платье.

Пока сторонники гендерной идеологии фокусируются на внешней, фетишизированной женственности, старение, отражающееся на внешности женщин, будет рассматриваться как ужасный провал, неспособность исполнить свой долг перед мужчинами. Женщины старшего возраста мешают возрождению женственности как легкой, бесстыжей, обогащенной сывороткой с витамином С силы. Само существование их обвисших, нежеланных тел портит людям жизнь. Во времена моей молодости, пока я еще не стала мишенью для подобных насмешек, открытые сексисты обзывали женщин старшего возраста «стремными бабищами». Теперь к ним присоединились люди более либеральных взглядов и даже «феминисты», утверждающие, что таким образом они не нападают на женщин, а реабилитируют «стигматизированные» представления о них. Не стоит винить женщин за стремление быть молодыми сексуальными девчонками, героинями их фантазий. Лучше винить женщин старшего возраста за подрыв этих фантазий, смеясь над их (определенно ханжески) подведенным ртом и (очевидно говорящей о нетерпимости) прической.

«Мифология искушения, — пишет Жермен Грир в «Перемене», — полна прекрасных дев, превращающихся в адских старух, чьи атрибуты на деле не страшнее, чем самые обыкновенные атрибуты старения». У нас особо не получилось сдвинуться с мертвой точки. Произошел своеобразный ребрендинг: прекрасные девы стали феминистками, а адские старухи — консервативными занудами, которые цепляются за прошлое и изо всех сил пытаются втиснуться в понятие «женщина», несмотря на то, что место уже занято молодыми и симпатичными. Куда нам теперь идти? Исследуя проблему невидимости женщин средних лет, Дороти Норс вспоминает вопрос, который однажды задала феминистке старшего возраста: что самое странное в старении для женщины? «И она ответила: “Женщины? Я больше не женщина”. И потом от души рассмеялась. Что еще ей оставалось делать?»

«Какое-то проклятие»

В книге «Незнакомка в зеркале» Джейн Шиллинг описывает, как она, будучи еще подростком, сравнивала фото своей матери в том же возрасте с сорокалетней женщиной, стоящей перед ней:

«Нежная игривость ранних фотографий пропала. […] Казалось […] какое-то проклятие было наложено на златовласую девчонку, изображенную в альбоме — с котенком, терьером или очаровательным французским другом по переписке. Как будто злой волшебник запер ее в панцире огрубевших конечностей и рябой кожи, и только близорукие глаза Бетт Дэвис, смотрящие сквозь толстые линзы очков, были по-прежнему узнаваемы. Но о чем бы ни говорили ее фотографии, я была уверена, что меня это проклятие не коснется».

Девочка из книги Шиллинг не понимает, как кто-то может вставать по утрам, рассматривать себя в зеркале, даже просто дышать, когда выглядит как ее мама. Культура, которая продолжает восхвалять юность и красоту в женщинах, находит под предлогом самовыражения все более запутанные способы защиты лукизма и приравнивает старение к отвратительным политическим взглядам. Это культура, в которой мужчины получают возможность разделять и властвовать. Она вселяет в молодых девушек страх перед пожилыми женщинами и заставляет винить их в снижении собственного статуса. Она вынуждает нас бежать от нашего будущего и скрывает существование связывающей всех нас женской нити. Мы говорим себе: «Меня это проклятие не коснется», но ровно до того момента, пока не понимаем, что и сами превратились из Белоснежки в Злую Королеву. Как пишет философ Клэр Чемберс: «Красота разрушает женскую солидарность, которая могла бы привести к росту сознательности и сопротивления. Из-за красоты женщины постарше лишаются своих прав и возможностей. Если бы не она, старость могла стать для этих женщин процессом, увеличивающим их власть и статус».

Как мы знаем, в политике внешность тоже имеет значение. «В век, поклоняющийся внешней красоте и приравнивающий ее к внутренней добродетели, — пишет ученая и специалист по истории колдовства раннего Нового времени Энн Ллевеллин Барстоу, — уродливая женщина казалась злодейкой и, следовательно, ведьмой». Но мы живем в более изощренное время. Оно по-прежнему одержимо красотой и идеей контроля над женщинами, но откровенное женоненавистничество считается уродливым, поэтому, чтобы продолжать контролировать женщин по мере их старения, необходимо идти окольным путем. Конечно, было бы слишком грубо называть женщин ведьмами просто из-за их неспособности сохранить юность и красоту. Вместо этого мы проводим связь между обвисшей кожей и озлобленностью, плохой прической и скандальностью, но при этом никогда не утверждаем, что женщина, похожая на ведьму, реально ею является (маска Карен может изображать кого угодно). Однако — и в этом вся хитрость — связь между немолодой внешностью и отличающимися, неудобными взглядами, неприемлемыми для доминантной культуры, все же существует.

С одной стороны, мысли и чувства женщин среднего возраста действительно воспринимаются необъективно, потому что мы больше не похожи на себя в молодости. С другой — те из нас, кто больше не обладает такими качествами, как женственность, фертильность и желанность, действительно видят мир иначе, ведь наши отношения с этим миром меняются, когда меняется наше место в нем. Поэтому для тех, кто хочет сохранить статус-кво, очень важно воспользоваться красотой так, чтобы не позволить женщинам доверять друг другу. Из-за этого мы не прислушаемся к мудрости женщин старшего возраста, которую они обрели, будучи уже не Белоснежкой, а Злой Королевой. Опыт, изменивший их мировоззрение, должен был помочь нам, но вместо этого используется против нас.

Вот пример: летом 2021 г. газеты радостно сообщили, что главные онлайн-тролли — женщины средних лет. Но это неправда. Очевидно, что для виртуального мира, где в качестве мести публикуют интимные фото, затравливают подростков до того, что они совершают самоубийство, а также «сливают» адреса жертв, чтобы спровоцировать физическую расправу над той же Джоан Роулинг, кривляния женщин вроде меня представляются довольно безобидными. Зато, как оказалось, мы (возможно, чаще, чем остальные) отпускаем нелестные комментарии о жизни некоторых инфлюэнсеров в соцсетях. Конечно, в газетах был сделан вывод, что мы озлоблены из-за своей угасающей красоты. В газете The Telegraph можно было встретить цитату вышедшего на пенсию психотерапевта, доктора Шери Джейкобсон: «В определенный момент женщины понимают, что их молодость уже не вернется, поэтому, когда блогеры пропагандируют недоступный для них стиль жизни, это может вызвать их зависть». Эстер Уолкер в своей колонке для inews старается рассмотреть тот же вопрос с позиций самоанализа: «Конечно, я в молодости тоже могла думать о людях плохо, но молодость меня утешала — упругая кожа, свежие глаза. […] Секрет в том, чтобы понять, что плохие мысли исходят изнутри, а не извне. […] Ваша злоба — просто побочный продукт обратного взросления». Ее посыл очень напоминает центральную идею «Белоснежки и Охотника»: «Дамы, не будьте ведьмами с зеркальцем, плетущими интриги против Кристен Стюарт!»

В социальных сетях не меньше, чем в сказках, актуальна вера в то, что женщины среднего возраста в ответ на изгнание с патриархального «мясного рынка» становятся озлобленными ведьмами, нацеленными на уничтожение молодых девушек. Если бы только эти мерзкие завистливые коровы заткнулись и тихо наслаждались [своими] обвисшими грудями и менопаузой! Конечно, свалить все на «зависть» очень легко, ведь это позволяет не замечать настоящий побочный эффект нашего изгнания с «мясного рынка»: мы и сами перестаем воспринимать себя как «мясо». Когда тебе всю жизнь говорят, что женщина перестает существовать, как только ее «ценность» падает, каково же вдруг увидеть, что жизнь продолжается! Как пишет Уолкер, «это трудный переход, но он позволяет женщине раскрыться: стать полноценным человеком, ранее спрятанным под слоями искусственности, цельной личностью, которую нельзя заставить исчезнуть, как бы ее ни игнорировали». Мы видим, что обратная сторона «потери рыночной стоимости» — возникновение условий, в которых тебе нечего больше терять, если ты откажешься играть по правилам рынка. С точки зрения главных поборников этих правил, такой отказ делает женщин среднего возраста опасными, способными сбить молодых с их истинного пути.

«Ты понимаешь, что уже не так хороша, как раньше, — рассказывает моя пятидесятилетняя подруга Джульет. — Ты больше не можешь расплачиваться своей внешностью. Сначала от этого было немного грустно. Потом, поразмыслив о пережитом мной стрессе, я почувствовала себя свободной. Раньше мне приходилось тянуться к каким-то стандартам, стараться быть привлекательнее, чем я была на самом деле. В голове постоянно крутились мысли о том, что отчасти по этой причине меня хотят и ценят. Теперь я понимаю, что факт падения моей ценности напрямую связан с тем, что мне больше нет до этого дела. Моя истинная ценность заключается в моей сущности, а не внешности. Осознав это, я стала ценить себя гораздо больше. Уважать себя, невзирая на мнение других людей, теперь гораздо важнее, чем раньше: в 20, 30, даже в 40 лет. Природе ненавистна пустота, так ведь? Когда уходит красота, что остается?»

Что бы там ни говорили об озлобленности и зависти, больше всего переживают из-за своей внешности не женщины среднего возраста, а те, кому еще есть что терять. Те, кто не представляет (как когда-то Джейн Шиллинг), как можно вставать по утрам, когда выглядишь старой. Наша ненависть к своей внешности сильно преувеличена, но слишком выгодно подменять наш справедливый гнев в отношении социальной и экономической маргинализации, приходящей с возрастом, глупой обидой на утраченную сексуальность. Меня и правда расстраивает происходящее со мной, но не по тем причинам, о которых думают мужчины. Если мы сможем донести это до молодого поколения женщин, как сильно это изменит их отношение к нам и к своим телам? Как это повлияет на солидарность всех женщин и их уверенность в себе?

Согласно проведенному в 2020 г. Комитетом по вопросам женщин и равенства полов исследованию образа тела, молодежь ненавидит свое тело чаще, чем люди среднего возраста и старше, а женщины — чаще, чем мужчины. Меня это совсем не удивляет. Популярный феминизм десятилетиями требует сделать стандарты красоты «более инклюзивными». Тем не менее сейчас, когда я иду по торговому центру или вижу рекламу в журнале, женские тела выглядят еще моложе, тоньше и податливее, чем раньше, во времена моих собственных подростковых страданий. Создается впечатление, что слияние понятий «молодой» и «прогрессивный» заставляет воспринимать несовершеннолетние, недокормленные, полностью депилированные тела как нечто отличное от старого регрессивного идеала. Конечно, теперь для всего найдутся свои специальные термины, обычно заканчивающиеся на «-шейминг». Из-за них кажется, будто обеспокоенность, которую может высказывать женщина старшего возраста в отношении красоты, пластической хирургии или порноиндустрии, вызвана завистью Злой Королевы. Пока женственное жеманство ошибочно принимается за силу, тех, кто все еще надеется «однажды стать достойными», будет легко убедить, будто все, что им мешает, — это завистливые женщины постарше, лишенные прежних возможностей. Как же убедить их, что эта «сила» иллюзорна — при нашей-то внешности? Как заставить их верить старым ведьмам?

Негативное отношение к своей внешности наносит больше вреда молодым женщинам, чем нам, ведь для нас худшее уже позади. Злой колдун наложил проклятие, а мы продолжаем вставать по утрам как ни в чем не бывало. Если бы только молодые женщины знали, что так будет и дальше! Что, если бы мифы о красоте и зависти не мешали коммуникации, и что, если бы молодые женщины направили свои силы на настоящего врага, а не на себя в будущем?

Как бы мы ни называли наших ведьм, мы застряли на общепринятой версии сказки, и пока до нас не дойдет, что Белоснежка в будущем станет Злой Королевой, мы будем отдалены не только друг от друга, но и от того, кем нам предстоит стать. Представьте мир, в котором все иначе. В котором многочисленные полки зелий, обещающих «вылечить» старение, воспринимаются как нечто абсурдное; в котором мы вольны сочувствовать себе на каждой стадии нашей жизни и лишены потребности укрываться в фантазиях. Как говорит Джульет: «Время проходит, и красота перестает быть важной, все равно ее уже не вернуть. Но что приходит на ее место? Эмпатия. А на прочую чушь времени не остается».

Примечания

14

Вульф Н. Миф о красоте: стереотипы против женщин. М.: Альпина нон-фикшн, 2018.

15

«Ученик» (The Apprentice) — американское реалити-шоу, в котором оцениваются деловые навыки группы участников. Шоу выходило на канале NBC с 2004 по 2017 г.

16

Даль Р. Свинтусы. М.: Самокат, 2015.

17

«Мамаша с винишком из пригорода» (suburban wine mum) — устоявшееся в соцсетях оскорбительное описание замужней женщины средних лет с детьми, живущей в пригороде и пьющей вино, отдыхая от семейных обязанностей. Образ высмеивает среднестатистическую взрослую женщину среднего класса.

18

Вулф В. Своя комната / пер. Дарьи Горяниной. М.: Манн, Иванов и Фербер, 2019.

19

Александрия Окасио-Кортес — американский политик, общественная активистка, член палаты представителей США с 2019 г. Состоит в Демократической партии.

20

Феминистки не носят розовое (и другие мифы): сборник. М.: АСТ, 2019.