Кто жизни не знает

Владилен Олегович Елеонский, 2019

Это история про романтичного юношу, который поступает в советскую школу милиции, чтобы стать сотрудником уголовного розыска и помогать людям в беде, однако вовсе не успешная учеба приводит в конечном итоге к раскрытию в нем дедуктивных способностей.

Глава девятая

Прошло некоторое время, и вдруг дело приняло совершенно неожиданный поворот. Папой Харитонова оказался высокопоставленный начальник в аппарате областного управления внутренних дел. Кто-то кому-то что-то сказал, и в одно прекрасное утро сержанты взяли нашего Андрея Викторова под белы рученьки и потащили к начальнику курса. Разгорелся нешуточный скандал.

Оказалось, что Харитонов шепнул отцу, что у него есть враг, который его люто ненавидит, это Андрей Викторов. Сержанты третируют Викторова за курение в казарме по ночам, но откуда узнают? Викторов решил, что его еще со времен сдачи вступительных экзаменов выдавал Харитонов, и, воспользовавшись ураганом, выместил на нем зло.

Папа и сын долго думали, как могло такое произойти, и придумали. По их версии выходило, что после того, как начался ураган, Викторов ослабил болты на муфте поливочной системы гаечным ключом с таким расчетом, чтобы ураганный ветер, сорвав трубу с муфты, покалечил Харитонова.

Викторов, в самом деле, неоднократно делился своими подозрениями в курилке. Поначалу он не мог понять, откуда сержанты знают, что он ночью курит в казарме. Угловое окно, у которого он постоянно пристраивался, выходит на лужайку, а дальше — лишь одна березовая роща. Плац расположен с другой стороны, там, конечно, мог пройти дежурный, но вряд ли кто-то будет бродить по ночной лужайке рядом с лесом лишь для того, чтобы поймать нарушителя-курильщика.

К тому же Викторов всегда вначале выглядывал из окна, осматривался и закуривал только тогда, когда убеждался, что на лужайке никого нет, при этом он предусмотрительно прятал огонек от зажженной сигареты в ладонь, как это, если судить по фильмам, делали солдаты на фронте. Сержанты никак не могли знать о том, что Викторов курит, если только не сидели каждую ночь в засаде в березовом лесу, наблюдая за нашими окнами, но в такое невозможно было поверить, — не идиоты же они, в самом деле. Им что, делать больше нечего?!

Тем не менее, на следующее утро Касатонов точно знал, курил Викторов ночью или нет, и если курил, то неизменно следовало наказание — наряд вне очереди. Все это крепко его злило, и он пошел на хитрость, — вставал ночью к окну и делал вид, что курит, а на самом деле сигарету не зажигал.

Результат следовал тот же самый — наряд вне очереди. Наш замечательный Викторов, с детства читавший романы Агаты Кристи, Эдгара По и сэра Артура Конан Дойла сделал вывод, что его сдает кто-то из обитателей комнаты. Он стал наблюдать, кто из ребят не спит, когда он курит у окна или якобы курит.

— В общем, парни, жук он еще тот, но я его вычислил. Все сопят, дышат, а он лежит, гад, и дыхание затаил, сквозь приспущенные ресницы за мной подсматривает.

— Кто?

— Харитонов! Я ему устрою…

Вот такой разговор состоялся в курилке. О нем многие знали, и, наверное, кто-то передал слова Викторова Харитонову, после чего он, конечно, пожаловался папе на Викторова, мол, это он намеренно его травмировал.

Все с недоумением вопрошали друг друга:

— Неужели Викторов способен на такую месть?

Мы склонялись к мысли, что сведение счетов таким способом было на него совершенно не похоже. Он устроил бы открытые разборки в присутствии ребят, такие вещи он очень любил, а тайком подводить кого-то под цугундер, тюремный или больничный, — нет, это было явно не его амплуа!

Однако чужая душа — потемки, мало ли что человека клюнуло в темечко в один интересный момент, и вот он сделал то, что сделал, рассчитывая, что его знают лишь с одной стороны, и дело останется нераскрытым. Вот на этом все и сошлись.

Когда Викторов вернулся после разбирательства, все забросали его вопросами, однако и без всяких расспросов было понятно, что дело плохо. Андрей был очень расстроен.

— Не делал я этого, верите, парни?

— Верим, конечно, но тогда кто?

— А я откуда знаю? Эх, меньше языком болтать надо было! Язык мой — враг мой, доигрался, в общем. Это же надо было такое придумать!.. Да разве я так ему отомстил бы? Надавал бы в морду и все дела. Зачем мне было болты крутить? Да и где взять гаечный ключ? Пальцами болты не отвинтишь. В общем, кранты мне, парни. Завтра за мной приезжает машина, повезут в город к начальнику школы. Если просто исключат, считайте, что счастливо отделался, потому как папаша Харитонова настаивает на возбуждении уголовного дела.

— Ты же ни в чем не виноват! — не выдержав, сказал я.

— Да ты что, Тобольцев, маленький, что ли? Кто будет разбираться? Нашли крайнего, вот и вся история.

Мне стало жалко его. Он беззлобно чинил мне мелкие пакости, постоянно подкалывал, живя по принципу, что, мол, так веселее, однако в целом был парень неплохой, компанейский и в трудную минуту всегда поддерживал, этого у него было не отнять.

Нас снова повезли на уборку лука. Погода была отличная, сияло синее небо и светило ласковое сентябрьское солнце.

Мы опять работали в паре с Сашей Ти. Работать с ним было одно удовольствие, уборка шла споро, с огоньком, нас хвалили командиры, а я не переставал думать об этом странном деле. Неужели Викторов в самом деле ранил Харитонова?

Во время обеденного перерыва, когда приехала полевая кухня, я наскоро побросал в желудок содержимое котелка и пошел по колее трактора, в кузов которого мы выгружали из корзин лук. Пройдя шагов двести, я по следам заметил то место, где нас застал ураган. В пятидесяти шагах слева от него все еще светлела опрокинутая бочка на колесах, а справа в ста шагах от нее в ярких солнечных лучах серебрилась нитка поливочной системы. В том месте, где была соединительная муфта, оборванная секция грустно чернела пустым зрачком.

Перешагивая через убранные луковые грядки, я подошел к этому чертову колесу и стал его рассматривать. Вот точно такая махина, сорвавшись с муфты, едва не задавила нас с Сашей!

Восемь отверстий муфты, предназначенные для болтов, были пусты. Я нагнулся и стал внимательно осматривать пыльную землю. Два болта, покрытых свежей черной краской, видимо для того, чтобы предотвратить ржавление, я нашел сразу, остальные никак не находились, а потом я вдруг нашел нечто еще более интересное.

В пыли валялся гаечный ключ четырнадцать на шестнадцать, обыкновенный ключ, только губки его хранили частички синей и белой краски. Как я ни вглядывался, ни вертел его в руках так, чтобы свет падал на внутренности губок, никаких следов черной краски я так и не отыскал.

Я засунул ключ в бриджи и двинулся по полю вдоль нитки, вначале в одну сторону от обрыва секции, затем в другую. Меня интересовали болты, которыми были соединены секции. Все они были диаметром шестнадцать миллиметров, и все были покрыты либо белой, либо синей краской. Ни одного болта, покрытого черной краской, я не нашел, как ни старался. Выходит, что болты, окрашенные в черный цвет, использовались при соединении только одной этой секции, видимо, совсем недавно ее поменяли на новую, вот и использовали другие болты, и именно эту новую секцию сорвало ураганом. Почему?..

Я взволнованно нащупал ключ в кармане. Кажется, этот обыкновенный с виду гаечный ключ — ценная улика!..

В этот самый момент я заметил Касатонова. Он направлялся ко мне и, энергично жестикулируя, звал к себе.

— Тобольцев, я тебя обыскался, — строго сказал он, когда я, запыхавшись, подбежал к нему. — Срочно уезжаем в лагерь!

— А лук?

— Руководство школы дало срочное задание, — следует немедленно очистить от хлама одно из складских строений под новый лагерный учебный корпус.

В тот день мое хождение по следам закончилось, а на следующий день мы снова поехали в поле, и когда наступил обеденный перерыв, я решил продолжить свое импровизированное расследование. Викторова еще не увезли в город, начальник школы был занят чем-то срочным, ему было не до него, поэтому Андрея вместо уборки лука в ожидании приказа из Шатска захомутали во внеочередной наряд по столовой.

Я пошел по полю. В этот раз бочка уже не лежала на боку, а стояла на колесах, и сорванная ураганом секция была возвращена на место. У муфты, подставив легкую металлическую лестницу, копошился румяный, кровь с молоком, разбитной парень. Он, чертыхался и, держа погасшую папиросу во рту, красил болты соединения в белый цвет.

Внизу на земле на куске брезента лежал раскрытый набор гаечных ключей, однако я сразу заметил, что ключ четырнадцать на шестнадцать отсутствует. Кармашек для него был пуст.

— У вас ключа четырнадцать на шестнадцать не хватает.

Он покосился на меня через плечо, и я увидел красный глаз, опухший то ли от недосыпания, то ли с похмелья.

— Я его потерял, браток.

— Во время урагана?

— Ага.

— Вы болты поливочной системы подтягивали?

— Подтягивал, да ураган помешал.

— И болты этой секции тоже подтягивали?

— Да.

Я внутренне напрягся. В тот день именно эта секция была ближе всего к трактору, который принимал собранный лук.

Он снова покосился на меня, на этот раз подозрительно.

— А ты забыл чего?

— Я во время урагана потерял фотографию любимой девушки.

— Ух, ты! Как же ты так?.. Ох, уж эти девушки! Нет, не видел я никакой фотографии. Красивая?

— Не то слово.

Мне стало не по себе. Что же получается?

В тот день Викторов не таскал лук, а принимал его в кузове трактора, сдвигал и разравнивал, оттуда ему, конечно, было хорошо видно, кто где работал. Он заметил, как монтажник обронил ключ, а может быть незаметно взял его из чехла, воспользовавшись суматохой, которая началась в тот момент, когда так неожиданно поднялась буря.

Зная, где находится Харитонов, Викторов рассчитал, что трубчатая секция, сорвавшись, может задеть его, только не учел, что труба могла зацепиться за бочку с водой. Для воплощения плана требовалось всего лишь ослабить болты муфты. Лестницу монтажник, удирая от урагана, скорее всего, бросил неподалеку, так что сделать это было несложно, а поднявшаяся пыль скрыла действия Андрея от посторонних глаз.