С юмором и серьезно

Владимир Гринспон, 2018

СССР хрущевского, брежневского, горбачевского времени – глазами не просто очевидца, а активного участника событий. Владимир Гринспон и герои его рассказов отправляют читателя из солнечной Одессы 60-х годов в суровый Норильск 70-х и 80-х, из Восточной Германии – в Ливию еще молодого Каддафи, из Грузии – в Индию. На страницах книги веселые советские студенты соседствуют с лихими дельцами черного рынка. Работяги и настоящие асы своего дела живут бок о бок с карьеристами разных масштабов. Крупные производственные свершения идут рука об руку с дефицитом и откровенным воровством. Туристические поездки в соц- и капстраны, заработанные тяжелым трудом или хитрыми махинациями, превращаются в забавные приключения, где на кону порой стоит вся будущая судьба их участников. Герои ходят по лезвию ножа, нарушая всевозможные инструкции и ограничения. Честно, без прикрас, но и без преувеличений показаны межнациональные отношения. Русские, украинцы, грузины, евреи, армяне, абхазы, поволжские немцы – в этом кипящем котле проявляются лучшие качества людей и вековые предрассудки. Комичный эффект вызывают отношения облеченных властью партийных чиновников, большого начальства и «маленьких людей». История жизни конкретного человека в этом сборнике переплетена с судьбой страны. Из мелких бытовых деталей складывается объемная картина эпохи во всем ее величии и противоречивости.

Гарик

(мини трилогия)

Гарик 1. Вражеские голоса

Коммунисты! Подъём!!! Мать вашу…

А было 4 часа ночи 23 ноября 1963 года. Да еще с утра наступала суббота, когда можно вдоволь отоспаться!

А этот паразит орет благим матом на всю квартиру, стаскивает одеяла и пресекает последние попытки уцепиться за ускользающий сон.

Паразит — хозяин трехкомнатной хрущевки, где мы — студенты второкурсники Одесского политеха — снимали восьмиметровую «спальню» с двумя койками на троих.

Спрашивается — почему нам не жить в общаге, как нормальным студентам? Конечно мы, да еще много тысяч одесских студентов от этого варианта не только не отказывались, а были бы счастливы. Да только в нашу судьбу вмешался Великий Пролетарский Интернационализм, что привез со всех концов географической карты наших братьев вроде бы склонных строить социализм в своих странах всерьез (или понарошку), чтобы только припасть к щедрой советской кормушке.

Тем не менее, только в нашем политехническом обучались братья из 32 стран, всех оттенков кожи и разрезов глаз. Не надо объяснять, кто тогда занимал койки в общежитиях, а кто на радость одесситов, ранее пробавлявшихся сдачей койко-мест дикарям, отдыхающим только в летний сезон, покрывал эти места с сентября по июнь. Добавлю еще, что стипендию наши интернациональные братья получали все и всегда. По 90 рубликов в месяц, не считая оплаты проезда и суточных каждый год. А нам, своим, отваливали аж по 28 р. Да и то, если сдашь сессию без троек.

А Гарик — наш хозяин — всё бушевал, клял советскую власть и кричал, что наши «поцы»(в Одессе это слово, переводимое с идиш на латынь как пенис, даже не считалось ругательным и могло мелькать, например, в диалоге трудовика с физруком в присутствии учеников начальных классов)…Наши ПОЦЫ как всегда отстают…возмущался Гарик. Да если б я мог…да если б у меня было…

Гарик называл нас коммунистами не потому что мы состояли в КПСС. Да, мы были комсомольцами, но главная причина клеймения состояла в нашем нежелании, или скорее лени, поносить Советскую власть. Сам он крыл ее с завидной регулярностью, ничего не боясь и никого не стесняясь. Во власти он видел главное препятствие своему экономическому и духовному процветанию.

Был он довольно колоритной личностью. Не смотря на инвалидность-у него были маленькие неработающие ноги — результат детского полиомиелита, он был полон энергии и грандиозных замыслов. Передвигался на костылях, в основном усилием рук, подволакивая вслед за телом ноги. Голова с резко выдвинутой вперед верхней челюстью, с торчащими, обычно не прикрытыми крупными, желтыми от курева, верхними зубами, резко очерченными скулами, густыми черными с проседью кудрями производила впечатление своеобразной, с долей уродинки, красоты и силы. Происхождения он был пестрого, что для Одессы вполне обычно. Там было много от отца немца. От матери он унаследовал кровь греческую с примесью румынской. А если вспомнить, что женат он был на Людмиле-полуцыганке полурусской, то определить национальность их общей дочери трехлетней Светки мы и не пытались. Отвращение к правящему слою рабочих и крестьян ему добавляло и то, что его дед по материнской линии был купцом первой гильдии, имел высокие награды от царя — батюшки и жил в огромном особняке на Пушкинской, где в описываемый период с комфортом располагался Музей Западного и Восточного Искусства.

Гены деда-купца особенно не давали покоя их обладателю, толкая на предприятия, на грани аферы с периодическими коммерческими взлетами и падениями.

Биография Гарика включала в себя и несколько лет колонии для малолетних и определенный период вполне взрослой тюрьмы. Да и понятно, что с пылкой душой предпринимателя-авантюриста избежать знакомства с этими заведениями в советское время было непросто.

Кроме дохода от крохотной пенсии по инвалидности и наших скромных вложений в его семейный бюджет он пробавлялся чисткой обуви, на право заниматься которой имел законный патент от презираемых властей.

Были у него еще более-менее постоянные виды «бизнеса», как-то разведение собак (с нами в квартире жили две суки-боксерша Нора и терьериха Гейша), хранение вещичек, иногда забрасываемых его друзьями по не столь отдаленным местам «до реализации» или до выхода…на пару тройку лет. Квартира была населена живностью и не приносящей явного дохода. Рыбки в аквариуме, канарейка в клетке, старая кошка и неизвестно откуда взявшийся уж… В подполе на кухне, где проходили трубы отопления, сидело полдюжины кур несушек. Кошка с ужом не ладили и часто громко шипели друг на друга. Когда к шипению добавлялся шум свары подключались обе собаки, вовсю свистел кенар, кудахтали в подполе куры, заливалась от восторга Светка, ругалась ее мать и всё накрывал хриплый мат Гарика…Прекрасная обстановка для занятий. Да кто в 18 лет обращает внимание на такие пустяки!

Не взирая на наши протесты и позднее время, Гарик уже присевший на уголок кровати, размышлял вслух.…Да если бы мне дали винтовку, обеспечили семью после моего расстрела, я б его, лысого гада ей богу бы убил. И не задумался. И был бы героем!!! Он сидел и бормотал, а мы, утратив последние остатки сна с возрастающим интересом слушали его откровения.

Вообще-то поговорить он был мастер. Знал уйму анекдотов. Пересыпал свою речь колоритными одесскими прибаутками и легким матерком, к месту. Да и случаи из жизни его были поучительными, забавными и порой неожиданными. Помню, он со злостью и досадой стал ругать способ вывоза мусора из дворов, когда пару раз в неделю приезжала мусорка, шофер звонил в колокольчик, как в школе на последнем звонке, и из всех квартир вываливали радостные жильцы с ведрами полными накопившихся отходов. Наше недоумение по поводу его критики он прояснил рассказом из недалекого прошлого.

Мы с Вовкой Буцыком со Слободки — неспеша начал Гарик — купили у одного старого еврея секретный рецепт состава липучки, для борьбы с мухами. Заплатили ему аж 200 рублей, огромную сумму. Зато его липкая бумага была лучшей в Одессе и шла нарасхват! Мы сидели ночь у меня в полуподвале на Дерибасовской 1 и валиком, что накатывают фотки на глянцеватель, наносили на тетрадный лист этот состав. Там была патока, немного муки, клей, и пара секретных добавок…А что стоили тетрадки!? Копейки…На покрытый этим «сиропом» лист мы клали другой лист без «сиропа» так чтобы липучка была внутри. Так вот эти два листа люди на следующий день у нас брали по рублю, и таки были счастливы.

Вот и смотри-сколько накатаем ночью листиков, столько рублей на следующий день имеем…Так что эти несчастные 200 рублей за секрет мы отбили махом. А эти поцы придумали собирать мусор машинами. И убрали со дворов помойки. И где теперь эти мухи? Так и накрылся наш бизнес!

Мы уже в третий раз пытали его, зачем этот хипеж среди ночи, а он всё волновался и бормотал угрозы лысому, так он называл всегда Хрущева, и обижался, что наши как всегда в ж… и т. п.

Наконец он очнулся и выдал-Вы тут дрыхнете! А в Америке Кеннеди грохнули!!!И тут мы вспомнили, что Гарик любил по ночам крутить «Спидолу» и слушать чуждые голоса.

Вот так я узнал о главном преступлении двадцатого века.

Гарик 2. Или Беглый каторжник

Однажды, придя с занятий, мы обнаружили в нашей неслабо заселенной квартире нового гостя. Средних лет мужичок, маленького роста, круглолицый, с остреньким носиком и глазками пуговками, он расхаживал по комнатам, накинув поверх клетчатой ковбойки пуховый платок жены Гарика. На нем были брюки, явно от рабочей спецовки и сандалии на босу ногу. Как потом оказалось это было все, в чем он появился в доме Гарика, который отрекомендовал его как проверенного кореша и объявил, что кореш поживет пока у него. Вновь прибывший протянул всем маленькую ладошку лодочкой и представился — Витя. Стали гадать, куда Витю определить на ночлег. В главной комнате стояла большая кровать с панцирной сеткой и никелированными шарами предназначавшаяся как раз «для гостей». Но в это время она была занята приехавшей из провинции тещей Гарика-толстой ворчливой старухой. Одну спальню занимал Гарик с женой и двумя дочерьми. Ничего не оставалось, как выделить Вите коврик при входе в нашу студенческую обитель, кинув поверх старый полушубок.

Об обстоятельствах своего временного гостевания у Гарика Витя поначалу не распространялся, предпочитая забавлять нас историями одесской жизни и анекдотами. Рассказчиком он был талантливым, хорошо подавал национальные акценты и одесский колорит. Судя по тематике он, как и Гарик, часть своей жизни провел в «ограниченном колючкой пространстве». Да и беседы Гарика с корешем вились, в основном, вокруг этой темы. Иногда они даже довольно красиво тянули лагерные песни. От них мы впервые услышали «Таганку» и «Я помню тот Ванинский порт». Особенно оживлялись они в момент обсуждения «этих паскуд», в категорию которых попадали все представители правоохранительных органов.

Присмотревшись к нам, и видимо удостоверившись в нашей лояльности, Витя постепенно поведал нам свою судьбу. Не сразу, отрывками, которые потом как в мозаике сложились в картинку. По основной профессии Витя был парикмахер — самоучка. Где он учился мастерству осталось за кадром, но нам казалось, что он стал брадобреем в зоне ввиду хилости и бесполезности на серьезных работах. Была и квартира и парикмахерская с рабочим местом. Да вот дурные привычки и тяга к напиткам привели его в больницу, откуда он вышел с букетом заболеваний от эпилепсии до модной в те годы вялотекущей шизофрении и полным запретом заниматься любимым делом. Да и логично. Что мог устроить человек с опасной бритвой в момент припадка «падучей болезни»!? А тогда еще в мужских залах парикмахерских не так стригли, как брили клиентов. Витя любую другую работу презирал, да и не был обучен, поэтому проболтавшись без дела с год и получив пару предупреждений от милиции, был привлечен по статье за тунеядство и благополучно получил два года исправительных работ. Определен он был в отдаленный совхоз где, наглотавшись за полгода прелестей сельского разнорабочего — куда пошлют — рванул в город. Дома его неусыпно ждал участковый, могли стукануть соседи, жаждущие продления жизни «без Вити». Так что оставалось безвылазно сидеть у Гарика в ожидании поворота судьбы.

С поворотом Гарик обещал ему пособить своими испытанными и проверенными способами. Так впервые нам пришлось в течение полугода наблюдать работу «общественной организации по правам человека» в суровых условиях тоталитарного соцреализма. Мы уже раньше были посвящены в эту тему когда Гарик не без гордости рассказывал как он вырвал у ненавистной власти эту трехкомнатную квартиру в прекрасном районе на Второй с половиной станции Большого Фонтана, всего в пяти остановках трамвая от центра!

Жил раньше Гарик с семьей из пяти человек на улице Дерибасовской, в доме под номером 1, вернее под домом. Его жилище представляло из себя двадцатиметровую комнату без намека на удобства в полуподвале с одним оконцем, смотрящим в яму, и вечно сырыми стенами. Так бы и жили они без какого-либо просвета, постепенно загибаясь от ревматизма, чахотки и прочих спутников сырого подвала, если б не горячая, бьющая энергией натура Гарика. Стал он «бомбить этих гадов» как он сам называл сов инстанции жалобами, просьбами и требованиями. Получив ожидаемый отказ от районного начальства, он катал жалобу на них в область, далее в Республиканские и союзные инстанции. Пройдя всю цепочку по линии советской власти, повторял всё по партийной цепочке. Благо в те, хоть и тоталитарные, времена система работы с обращениями, жалобами и предложениями трудящихся была поставлена строго. Каждый запрос регистрировался и на него ОБЯЗАТЕЛЬНО должен быть отправлен ответ. Гарик показывал нам пухлую, полуторакилограммовую папку с запросами и ответами. Увлекательное и поучительное чтиво. Роман в документах. После отказных бумаг из партийных райкомов и обкомов шли запросы по линии Собеса, протоколы обследования условий проживания, постановления и отказы и т.д. Даже прокурорские проверки и запросы отдельных депутатов Гор-и Облсоветов. Отдельный интерес представляли сами жалобы, написанные довольно грамотным языком. Некоторые даже со специально прописанными нотами надрыва, отчаяния и намеков на суицид. Попадались стихи на украинском, видимо часть своего неполного семилетнего образования Гарик получил в украинской школе. Запомнилась одна строчка из довольно длинного-на страницу-стиха… «На що мэнi Радяньска влада яко гноiть мэнэ у пiдполлi…».

Наконец, после двух с лишним лет сражений, Одесский Горисполком посчитал более разумным для себя отдать инвалиду квартиру, чем еще неизвестно как долго строчить обязательные отписки. Я их, сволочей, на измор взял! — подвел черту под этой историей Гарик — победитель.

Будем освобождать Витю, сказал он, — я им устрою, как сажать корешей по совхозам!

Он позвал пришедшую из школы свою старшую дочь, вернее падчерицу, пятиклассницу Тоньку, велел вырвать листок из тетрадки и принести ручку и чернильницу. Попутно дав ей тумака за то, что не сняла с шеи «эту гадость» — так он называл пионерский галстук — начал диктовать ей жалобу. Пусть пишет дитё, а то мой почерк сразу срисуют и припрутся за Витей. Для начала он запустил с пяток жалоб в местные инстанции. Упор делался на то, что Витя весь насквозь больной. Вторым «козырем» была имевшаяся у Вити грамота и звание Почетного донора. В те времена откосить от работы иногда можно было, только сдав пол-литра кровушки. За это полагался бесспорный отгул, талон на обед, в меню которого входил обязательный стакан красного крепкого. Из-за стойкого отвращения к работе и такой же неистребимой любви к отгулам и красному сладкому у Вити набежало аж двадцать с лишним литров отданной кровинушки, а это влекло автоматическое почетное звание и грамоту. В жалобах на несправедливый приговор вскользь говорилось и о сотнях спасенных жизней советских тружеников и о неблагодарной стране, что так обошлась с героем.

Работа над ошибками правосудия шла своим чередом, а мы получали от общения с Витей всё новые неизведанные ощущения и личный опыт. Мы научились вполне квалифицировано оказывать первую помощь при припадке эпилепсии. Вызывать скорую к беглому никому и на ум прийти не могло. Правду сказать, случались эти неприятности не часто. Так же нам пришлось усвоить, что теперь можно экономить на покупке одеколона «после бритья», так как ни один пузырек, как бы мы его не прятали, не избежал бесславной кончины в Витиной утробе. Но самым большим его «хобби» была тяга к маленьким беленьким пилюлькам под названием кодеин. Как разъяснил нам с ученым видом любитель таблеток от кашля, название КОДЕИН происходит от латинского КОДА, что переводится как хвост, или конец. Так вот, хлопцы, — поучал нас профессор Витя, — кодеин это охвостье переработки опиума! За это я его так обожаю. А так как Витя был в нашей компании «старшим товарищем», безропотно и с охоткой выполнял роль придворного парикмахера, то и мы помогали ему чем могли. Давали выспаться на кровати в дневное время, подкармливали иногда из нечастых продуктовых передач от родных. Главное же, что его грело — мы помогали ему добывать пилюли счастья, отпускаемые в аптеках исключительно при наличии рецепта. Валера — один из нашей троицы — отличался умением очень точно выполнять самую мелкую ручную работу. Чинил бытовые приборы, подчищал ошибки в чертежах без следов, в общем, был мастак. Он — то и взялся изготавливать рецепты на кодеин, мастерски выполняя штамп поликлиники, треугольную печать «для рецептов» — и всё это на отдельной глянцевой бумажке в зеркальном отображении печатными, близкими к типографским буквами. Потом оставалось оттиснуть влажный рисунок на прямоугольном листке и создать полную иллюзию рецептурного бланка с нужными штампами. А уж заполнял рецепт сам «больной», постоянно изощряясь в придумывании фамилий врача и пациента. Схватив долгожданный рецепт, мелочь и накинув что — ни будь из наших вещей, он отправлялся за трофеем в аптеку, следя за тем, чтобы аптеки не повторялись. Было опасение, что проверка в какой-то из них обнаружит подлог и усилят бдительность. Придя домой, он насыпал в горсть с десяток морфийных охвостьев, забрасывал в рот, запивал водой и через 5-10 минут разлегшись на кровати пел песни, философствовал о жизни и глуповато улыбался. Мы смотрели на всё это с пониманием, не осуждали. К счастью, ни один из нас даже не подумал попробовать это сомнительное удовольствие.

Месяца через два его начала навещать жена, дородная деваха лет тридцати, работающая поварихой в какой-то столовке. Видно у них с Витей совместная жизнь напоминала войну с перемириями. Иногда придя с занятий, мы заставали их сидящих обнявшись с глуповатыми улыбками на удовлетворенных лицах. Но чаще заставали ворчливую перебранку на вечные темы. Марго-так называли повариху-может это и было ее настоящее имя-ругала Витю никудышным, бездельником и бедняком. На одно только и способен, — сообщала она нам с хитрой миной — тут уж ты мастер! И толкала его в шутку бедром. Мелкий супруг отлетал метра на два и огрызался: — что тебе этого мало!? Смотри и этого не будет. Куда денешься? Марго, живописно покачивая бедрами, прохаживалась перед нами: — а что молодые, я еще ничего? А ну потрогайте-какая ж….,какие груди? Ведь не пропаду, а? Мы в три голоса хвалили ее достоинства, правда, не проверяя предлагаемый товар наощупь. То-то слушай молодых, — бросала она Вите — и вдруг нарочито пригорюнившись, начинала причитать: — ох и погубил ты девицу невинную, красу ее молодую…и всхлипывала в платочек. Витя, восприняв такую наглоту за чистую монету начинал закипать и после матерной тирады вопрошал: а кто три года за проституцию тянул!? А…невинная девица. Да я тебя тогда и знать еще не знал. После зоны уж взял тебя, шалаву. Правда, перепалки эти были несерьезными, так для разрядки обстановки.

А обстановка вокруг Витиного дела не прояснялась. Валом валили отписки, напечатанные будто под копирку — обстоятельства дела проверены, нарушений не установлено. Да понятно, ворчал Гарик-все жалобы спускают в Одесскую прокуратуру, а у них ответ давно готов. Надо выходить на Москву!

А здесь были свои сложности. Дело в том, что вся корреспонденция поступавшая на почту и адресованная в гос — и парт учреждения Киева или Москвы шла для проверки прямиком в Одесский обком КПСС и до верхов не доходила. Письма передавали с проводниками, чтобы бросили в Москве, со знакомыми и т. д. А недремлющая творческая мысль Гарика придумала для особых случаев экстра вариант. Вот теперь и пришло время пустить его в ход. Автор варианта появился с большим полноразмерным конвертом и попросил Валеру своим красивым почерком написать адреса. Сверху после слова «куда» шло: г. Москва. Общий отдел ЦК КПСС. Обратный адрес был: Одесский Обком КПУ. Общий отдел. Вложив в конверт добрую кипу прежней переписки с инстанциями и сопроводив всё это желчными комментариями насчет местной бюрократии, Гарик попросил нас придумать, как опечатать конверт сургучом. Ответ нашелся быстро. Расплавленные круги сургуча по углам и в центре конверта мы придавили «орлом» юбилейной монеты в один рубль. На застывшей поверхности торжественно застыл герб СССР. Теперь настала очередь жены Гарика Людки. Она повесила на ремне через плечо клеенчатую как у почтальонов сумку и отправилась на Главпочтамт, где под видом обкомовского курьера благополучно сдала срочную и особой государственной важности депешу. О чем получила квитанцию с пометкой — ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ БЕСПЛАТНО. Пусть эти жабы теперь перед ЦК попляшут да попробуют им отписывать…,брюзжал Гарик, добавляя усиливающие его негодование обороты.

Еще через два месяца из Верховного Суда СССР пришла долгожданная бумага:

Приговор в отношении……… отменить. Из мест отбывания освободить и тому подобное, что положено в таких случаях.

На протяжении всей своей жизни, особенно в трудные ее времена, я нередко вспоминал эпизоды школы выживания, преподанной нам этим, вроде бы слабым, ничего не значащим человеком. Нет нерешаемых проблем. Есть упорство, ум и воля!

Продолжение следует.

Гарик 3.Или «Ветеран»

Как-то зимним вечером я в быстром темпе стеклофонил курсовую по черчению. Работал быстро, без перерывов. Курсовую дали только до утра, а чертежи были довольно замысловатыми, требовали точности и аккуратности. Для тех, кто не застал этот способ копирования, поясню, что процесс представлял собой копирование чертежа с одного листа ватмана на другой при помощи стекла — на нем размещались оригинал и копия, оригинал снизу, и электрической лампочки под стеклом. Она позволяла ясно видеть чертеж сквозь ватман. Всё сооружение представляло собой стекло на спинках двух стульев и табурет под ним с настольной лампой без абажура. Вот такой был тогда студенческий «КСЕРОКС». Оставалось только аккуратно проводить линии соответствующей толщины над проступающими в свете лампы. Работа чисто техническая, позволяющая отвлекаться на музыку из радиоточки или слушать теленовости.

На этот раз у меня было что послушать и поинтереснее. За соседним обеденным столом выпивали и закусывали Гарик со своим близким другом Мишей. Миша тоже был инвалидом. Правая нога у него заканчивалась чуть выше колена, так что без костылей он передвигаться не мог. На них он и приходил время от времени к Гарику по делам, или выпить и поговорить. Общих дел у этих двух слабо ходящих персон было, видимо, не мало. Знали мы только об одном — Миша хранил «свои бумаги» у Гарика в подполе, где сидели куры. Бумагами были бланки и корочки аттестатов зрелости, дипломов институтов, техникумов, даже консерватории и т. п. продукции. Так как Миша был активным распространителем этого товара, хранить у себя он его не мог и Гарик за двадцать процентов с оборота оказывал другу эту мелкую услугу. У Миши было два прозвища — Миша с Дерибасовской (по месту дислокации) и Миша-Шампанеус (за пристрастие к шипучему напитку). Миша вообще-то с удовольствием пил водочку, но проходя «критическую точку» содержания промилей в венах, выграбастывал из карманов смятые в клубок деньги, широким жестом швырял их на стол. «Шампанского»!!! — извергал он забытый клич гусаров или подгулявших купчиков прошедших веков. Наступал праздник для Людки, жены Гарика. Она смахивала купюры со стола в подол и снаряжала старшую дочь в гастроном за парой бутылок шампанского. В Одессе тогда оно стоило чуть дороже сухого, 2 рубля с мелочью. Наутро на вопрос проснувшегося Шампанеуса о деньгах она на голубом глазу отвечала:-Что ты Миша, там еле-еле на две шампанских и было. Миша чесал затылок, принимал похмельную и шел зарабатывать на следующую порцию шампанского. Был он крепким сорокалетним мужичком с шарообразной короткостриженой головой и простецким русским лицом.

Выпивали друзья обстоятельно, не спеша. Вот я слышал — задумчиво начал Миша очередную тему — что инвалидам дают «Москвича» с ручным управлением…Гарик парировал:

— Да, таки дают, только инвалидам войны. Мне один Герой Союза жаловался, что даже ему сказали ждать. Их приходит на Одесскую область всего два в год, а инвалидов войны сотни, может кто-то и дождется очереди, но немногие.

— А я тоже хочу! Чем я не инвалид! Миша слегка заводился под благодатным действием «Московской». Я может тоже на войне пострадал!

Но Гарик охладил его пыл:

— Какой ты к хренам инвалид войны! Сам по пьянке под трамвай попал. Тоже мне, инвалид войны нашелся! Да кто знает-то, как мне ногу оторвало!? Может бомбой, кипятился Миша. Давай, Гарик, узнай, что да как. Подам бумагу, может пролезет?

Следующий год мы время от времени были свидетелями «Битвы за МОСКВИЧ». Рожденная за рюмкой идея развивалась по всем канонам жанра уже хорошо освоенным Гариком под лозунгом: дави на власть пока не сдастся!

Первым пробным шаром было простое заявление в Гор собес с просьбой рассмотреть возможность помочь несчастному инвалиде автомобилем «Москвич» с ручным управлением. Был получен вежливый ответ: выделяются такие машины только инвалидам ВОВ и, ввиду крайне малого количества, мы можем поставить Вас на очередь при предоставлении документов, подтверждающих статус инвалида войны. Ответ совсем не смутил товарищей по борьбе. Была изложена на бумаге следующая трогательная история: Миша, молодой курсант Одесского Артиллерийского Училища, в начале войны стоял в карауле на территории училища и при налете вражеской авиации не покинул свой пост. В результате чего лишился ноги от взрыва авиабомбы. Артиллерийское училище выбрано было совершенно случайно. Просто оно находилось в 100 метрах от дома Гарика, располагавшегося в Артиллерийском переулке. Но выбор оказался крайне удачным. Через определенное время соискатели «Москвича» получили очередной вежливый ответ:

— сожалеем, но мы не можем подтвердить информацию о Вашем, уважаемый Михаил Архипович, ранении, так как весь архив Одесского Артиллерийского Училища с 1941 по 1944 гг был утрачен в результате боевых действий и оккупации г. Одесса немецко-фашистскими захватчиками.

Получив ТАКОЙ ответ, заговорщики устроили небольшой банкет с приглашением всех обитателей квартиры. — Ну, теперь-то они от нас никуда не денутся — потирал руки Гарик. Хрен они докажут, что ты не тот инвалид. И начал прикидывать адреса первоначальных жалоб, писем второго эшелона и «на всякий случай». Как полководец планирующий битву он проверял резервы, прикидывал возможные ходы противника, отдавал приказы. Досталось и на нашу студенческую долю несколько поручений: разузнать адреса Комитета Ветеранов ВОВ, Общества Красного Креста и его отделения в СССР, Комитета защиты прав трудящихся и т. д. Одного поручения мы так и не смогли выполнить — не нашли адреса ООН. Решили послать, при необходимости, просто по адресу: США, Нью-Йорк, ООН. Конечно отправив со знакомым мореманом, чтобы опустил в ящик на Западе.

Попозже, в разгар сражений, мы получили еще одно задание — сфотографировать Мишины ладони с предварительно затемненными чернилами местами мозолей. На черно-белой фотографии чернила вполне могли сойти за кровь. И мозоли превращались в «кровавые», приобретенные их владельцем ввиду постоянного контакта с ненавистными костылями. Задание было с честью выполнено при помощи старенького фотоаппарата «Зоркий», фотографии увеличенного формата призывали не тянуть со спасением героя.

Растроганный Миша даже предложил нам скидку на Вузовский диплом. Предложил на выбор любой Одесский ВУЗ с печатями и подписями членов госкомиссии и ректора.

— Что вы гробитесь пять лет за поганый диплом. Попросите у родителей 200 рублей, забирайте «корочки» и займитесь делом! Хлопцы вы толковые, а дел я вам найду возок и маленькую тележку.

Толковыми он нас начал называть после того как за три бутылки «Биомицина» — так в Одессе тогда называли крепленое вино «Бiлэ мiцнэ» по рубль двадцать семь за 0.7-сторговал у нас состав средства для выведения спец чернил с паспортов и других документов. Его случайно открыл наш товарищ Валера, когда Гарик попросил помочь его очередному корешу Гиви из Поти избавиться от мешавшего штампа в паспорте. Да, конечно, о регистрации брака. Штамп служил помехой для заключения брака с согласившейся одесситкой побывать его женой ровно на то время, которое понадобится Гиви чтобы прописаться на ее метрах. Довольно распространенная в то время услуга. Валера поднял всю доступную литературу по этому вопросу, несколько дней расспрашивал всех знакомых, кто мог хоть что-то знать о способах борьбы за чистоту паспортных страниц. Перепробовал массу способов — от уксусной эссенции до выкатывания текста свежесваренным и очищенным яйцом…Сам штамп он убрал довольно быстро, а вот спец чернила коими было записано, где и на ком женат, не поддавались. Наконец, через два или три дня опытов, отчаявшийся «алхимик» залил страничку паспорта с остатками злополучного штампа смесью, куда входили, чуть ли не все рекомендованные ему снадобья, и лег спать. Каково было наше удивление, когда утром он не обнаружил на листке и следов спец чернил. В остальном страничка не пострадала, была торжественно высушена и водворена на место. Слухи об успехе нашей «лаборатории» долго не давали успокоиться Мише. В его «работе с документами» это была золотая жила. И после долгих уговоров секретный состав «патентованного средства» был передан за вышеупомянутую цену.

Время шло. История с «Москвичом» стала забываться. Но где-то поздней осенью следующего года к нашему подъезду торжественно подрулил ярко-голубой «Москвич 403», долго сигналил под окнами, и когда все жильцы из квартиры Гарика, да и из некоторых еще, высыпали во двор, отворилась передняя водительская дверца, показались два потрепанных костыля, а за ними широченная улыбка, разлившаяся по лоснящемуся удовольствием Мишиному лицу.

Банкет «ПОБЕДЫ» заслуживает отдельных глав.