От меня до тебя – два шага и целая жизнь. Сборник рассказов

Дарья Гребенщикова

В жизни человека всегда есть место любви. Часто мы ее не замечаем, часто – ошибаемся и проходим мимо. Не все получается так, как мы хотим. И все же любовь – есть. И смешная, и грустная, и нелепая, но это и есть – счастье.

Массовка

Она была актрисой. Ну, хорошо, она не была актрисой. Да, она просто выходила на сцену в массовке. А что такого? Зритель видел её, и Римма ощущала токи зала, она чувствовала его теплую и страшную глубину, наполненную до отказа в день премьеры, и ряды, уходящие вверх, от партера к бельэтажу, наоборот, казались ей уходящими вниз, ниже оркестровой ямы. Минус бесконечность. Римма всегда выходила на поклонах, и, хотя никто не бросал ей букетов, она раскланивалась, и даже осмеливалась посылать в зал воздушные поцелуи. Забавная какая девушка, сказал молодой режиссер главному режиссеру — почему ты ее не занимаешь? Я ее не вижу, — сказал главный, — да куда полтруппы девать? У нас норму никто не вырабатывает, кроме заслуженных. А я возьму, позволишь? — молодой уже придумал, как забавно будет смотреться Римма на сцене его театра. Главный пожал плечами.

— Римма? Вас ведь, кажется, так зовут? — молодой подсел к ней в служебном буфете. Римма так перепугалась, что разлила стакан, в котором она мешала томатный сок со сметаной. А что? Да вы не волнуйтесь так, — молодой надел ослепительную улыбку, которая еще больше испугала Римму. Я вас хочу пригласить — исполнить роль в моей новой постановке. Театр имени Мочалова, известен вам? Еще бы! — Римма провела пальцем дорожку, и теперь сок стекал на пол, брызгая на штаны молодого режиссера. Ну вот, моя визитка — жду вас.

Сначала долго читали пьесу. Римма стеснялась спросить, о чем она, но понимала, что это — новое направление в искусстве. Дома она сидела в интернете, забивая в поисковик слова, которые ей удалось запомнить, но гугл молчал. Должно быть, сам Виктор Викторович — молодой режиссер, и написал, решила Римма и стала зубрить. Роль была не то, чтобы большой, но и не маленькой. Значительная роль, сказал ей Виктор Викторович. Эманация Всемирного Зла. Слово «эманация» Римме понравилось, а вот «зло» — не очень. Текст состоял из междометий, ахов, вздохов и звуков погремушки, которую полагалось теперь подавать Римме на репетицию. Премьера собрала едва не полстолицы — Виктор Викторович был известен тем, что ниспровергал. Всё абсолютно. Оказалось, — Римма подслушала разговор в курилке, что пьеса, которую они репетировали, называлась «Сыпь» и явилась плодом раздумий Виктора Викторовича над пьесами Антона Чехова, эдакой контаминацией — "Сад трех вишневых чаек». Сестер не было, сада тоже, была, правда одинокая Раневская с топором, Чебутыкин с наганом и кордебалет. Мужской. Римма, подвешенная в люльке на штанкетный подъем, то опускалась, то поднималась, настойчиво дрожа погремушкой. Тени метались по сцене, хохотала какая-то птица, схожая с павлином, а герои всех трех пьес, одетые в черные трико, выкрикивали отрывки из своих монологов. Аплодировали неистово. Сцену забросали цветами, а актер, исполнявший роль Раневской, демонстративно разоблачился на поклонах, сняв с себя боа и платье цвета выдохшегося Шампанского. Когда погасли огни, и актеры разошлись, Римма, забытая в люльке, затосковала. Она сначала робко звала — эй, кто-нибудь?! потом перешла к «спасите и помогите» и вопила так долго, что пришел вахтер, включил дежурный свет, увидел Римму, зябнувшую на сквозняке, развел руки — дескать, рабочих никого нет, терпите, барышня, и ушел. Ночью люльку качало, и Римма, засыпая, думала, что все-таки, она наконец-то стала настоящей актрисой, и слава непременно найдет её. Утром её нашли рабочие сцены, и, дыша банкетным перегаром, спустили люльку, дали выпить Римме водки и даже пустили ее поспать на продавленном диванчике. Спектакль сняли сразу после премьеры «за издевательство над классикой», Виктор Викторович уехал в Новую Зеландию, а Римма, продолжая выходить в массовке, кланялась теперь с некоторым превосходством над публикой — все-таки, она стала — актрисой.