Многочисленные Катерины
Колин уверен, что способен обрести счастье лишь с девушкой по имени Катерина. Но… Катерина IV предпочла ему другого парня. Катерина X предложила быть друзьями. Катерина XVIII бросила его по электронной почте. А Катерина XIX просто разбила ему сердце. Чтобы пережить очередное расставание, Колин решает отправиться в небольшое путешествие вместе с лучшим другом. И заодно разработать формулу, которая сможет определить будущее любых отношений. Возможно, ему даже представится шанс испытать ее на практике и ответить на главный вопрос: подчиняется ли любовь математике?
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Многочисленные Катерины предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава 5
Два часа спустя после того, как они проехали самое большое в мире деревянное распятие, Гассан снова заговорил об этой штуковине.
— Ты что, не знал, что это распятие находится в Кентукки? — прокричал он, правой рукой держа руль, а левой рассекая воздух за открытым окном.
— Нет, от тебя впервые услышал, — ответил Колин. — Зато я знаю, что самая большая в мире деревянная церковь находится в Финляндии.
— Неинтересно, — сказал Гассан.
Критичные оценки Гассана помогали Колину понять, что интересно другим людям, а что — нет. До того как он познакомился с Гассаном, подсказать ему никто не мог, потому что окружающие, за исключением родителей, либо терпели, либо игнорировали его. А в случае Катерин сначала терпели, а потом игнорировали. Благодаря списку того, что было неинтересно[14], Колин почти мог поддерживать нормальный разговор.
Двести миль и одну остановку спустя они наконец покинули Кентукки и оказались на полпути из Мемфиса в Нэшвилл. Ветер, дувший в открытые окна, высушивал пот, но нисколько не охлаждал воздух, и Колин теперь мог думать только о кондиционере.
И тут он заметил нарисованный вручную плакат, возвышавшийся над полем хлопка, кукурузы, сои или еще чего-то там[15].
ЗА ПОВОРОТОМ — МОГИЛА ЭРЦГЕРЦОГА ФРАНЦА ФЕРДИНАНДА, ИЗ-ЗА УБИЙСТВА КОТОРОГО БЫЛА РАЗВЯЗАНА ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА.
— Этого не может быть, — тихо пробормотал Колин.
— Слушай, по-моему, нам нужно где-то остановиться, — сказал Гассан, не слушая его. — Это шоссе, конечно, классное, но чем мы южнее, тем жарче становится, а я уже и так мокрый, как блудница в церкви.
Колин потер затекшую шею и поклялся, что больше ни одной ночи не проведет в машине, — денег у них было достаточно, чтобы заплатить за отель.
— Видел знак? — спросил он.
— Какой еще знак?
— Указатель к могиле эрцгерцога Франца Фердинанда.
Гассан повернулся к Колину, широко улыбнулся и легонько стукнул его по плечу:
— Отлично, парень! Кстати, обедать пора.
На стоянке у ресторана «Хардис» в Карвер-каунти, штат Теннесси, Колин вылез из машины и позвонил маме:
— Привет, мам, мы в Теннесси!
— Как ты себя чувствуешь, сынок?
— Ну, получше, наверное. Не знаю. Тут жарко. Мне, э-э-э… никто не звонил?
Мама молчала, и он почувствовал, как она жалеет его.
— Нет, прости, дорогой. Я скажу, чтобы тебе звонили на мобильный.
— Спасибо, мам. Пойду пообедаю в «Хардис».
— Приятного аппетита! Не забудь пристегиваться ремнем. Я тебя люблю!
— И я тебя!
Проглотив чудовищно жирный бургер в пустом ресторане (не бургер, а настоящий монстробургер), Колин спросил кассиршу, которая, по всему видно, злоупотребляла обедами на работе, как им добраться до могилы Франца Фердинанда.
— Кого-кого? — спросила она.
— Эрцгерцога Франца Фердинанда.
Кассирша несколько секунд тупо смотрела на него, но потом в ее глазах мелькнул проблеск понимания.
— А, так вы Гатшот ищете, да? Ну, деревню эту?
— Гатшот?
— Как выедете со стоянки — сворачивайте направо. Через две мили будет развилка, там заправка, но она не работает. Дальше опять направо, потом миль десять-пятнадцать пусто, ничего не будет, а как подниметесь на холм, увидите Гатшот.
— Гатшот? — переспросил Колин.
— Гатшот, штат Теннесси. Там эрцгерцог и похоронен.
— Значит, два раза повернуть направо?
— Ну, вроде да! Желаю удачно провести время!
— Гатшот, — повторил Колин. — О’кей, спасибо.
Дорога, по которой они ехали, казалось, недавно была эпицентром землетрясения. Колин ехал очень осторожно, но Сатанинский Катафалк все равно скрипел и кряхтел на бесконечных колдобинах и ямах.
— Может, нам не обязательно глазеть на этого твоего эрцгерцога? — спросил Гассан.
— Мы же путешествуем! Ищем приключений! — передразнил его Колин.
— Слушай, а в Гатшоте хоть раз видели живого араба?
— Ой, не будь параноиком, а? — Колин ненадолго задумался. — Вообще-то та женщина в «Хардис» была довольно приветлива.
— Да, но она назвала Гатшот деревней, — сказал Гассан, подражая выговору женщины. — Если «Хардис» — городская забегаловка, то в деревню мне как-то не очень хочется.
Гассан продолжал тарахтеть, Колин улыбался и смеялся в нужных местах, но на самом деле думал о том, с чего бы это внезапно вспомнившийся ему вчера эрцгерцог, погибший в Сараеве в начале прошлого века, взял да встретился им на пути. Это было иррационально, а Колин терпеть не мог иррациональности. Потом он стал размышлять, не сможет ли, посетив могилу эрцгерцога, узнать что-нибудь о своем пропавшем кусочке. Но Колин, конечно же, отдавал себе отчет в том, что оказался здесь не по воле судьбы.
Он вспомнил изречение Демокрита, еще одного ученого грека: «Человек всегда и во всем винит природу и судьбу, хотя судьба не что иное, как эхо его характера, страстей, ошибок и слабостей».
В Гатшот, штат Теннесси (НАСЕЛЕНИЕ 864 ЧЕЛОВЕКА, как гласил дорожный знак), его, Колина Одинца, привела вовсе не судьба, а его характер и пристрастия, слабости и ошибки.
Дорога здесь была чуть-чуть получше. По обе стороны в серую даль тянулись бесконечные поля низкорослых растений, и лишь изредка среди них возникали рощица, пастбище или огороженный выгон для скота.
Наконец Колин заметил у дороги двухэтажное здание из шлакобетона, выкрашенное в кокетливый розовый цвет.
— Кажется, это Гатшот, — сказал он, кивнув в сторону здания.
Здание оказалось магазином. На нем висел нарисованный вручную плакат:
КОРОЛЕВСТВО ГАТШОТ — МЕСТО ВЕЧНОГО УПОКОЕНИЯ ЭРЦГЕРЦОГА ФРАНЦА ФЕРДИНАНДА
ХОЛОДНОЕ ПИВО
СОДА
НАЖИВКА ДЛЯ РЫБЫ
Колин остановил машину около магазина, расстегнул ремень безопасности и сказал Гассану:
— Ага, сода и наживка для рыбы — это как раз для эрцгерцога.
Гассан расхохотался:
— Ушам не верю, Колин шутку отмочил! Похоже, это место действует на тебя волшебным образом. Жалко, что здесь нам предстоит умереть страшной смертью. Нет, серьезно. Араб и полуеврей входят в магазин в Теннесси. Готовая фраза для анекдота про геев!
Тем не менее он вошел в магазин вслед за другом.
Стоявшая за прилавком девчонка — длинный прямой нос и карие глаза размером с малую планету — оторвалась от журнала «Жизнь знаменитостей» и вежливо произнесла:
— Как дела?
— Ничего так? А у тебя? — спросил Гассан.
Колин в это время задумался над тем, найдется ли среди читателей журнала «Жизнь знаменитостей» хоть один достойный человек[16].
— Неплохо, — ответила девчонка.
Они обошли магазин, шаркая по пыльному полированному паркету и притворно интересуясь продуктами, напитками и живыми миногами в аквариумах, которые, очевидно, и были наживкой.
Присев за стойкой с чипсами, Колин подергал Гассана за футболку и, сложив руки рупором, прошептал:
— Поговори с ней.
Точнее, не прошептал, потому что так и не освоил до конца искусство шепота, а просто сказал это чуть тише обычного.
Гассан поморщился и в ответ прошептал по-настоящему:
— Площадь Канзаса в квадратных милях?
— Восемьдесят две тысячи двести, а что?
— Просто забавно, что это ты знаешь, но не умеешь разговаривать шепотом. Связки, что ли, бережешь?
Колин начал объяснять, что при шепоте голосовые связки тоже используются, но Гассан закатил глаза, а потом стал рассматривать картофельные чипсы, поэтому Колину пришлось взять все на себя.
Он подошел к стойке и робко произнес:
— Привет! Мы бы хотели увидеть эрцгерцога.
Девочка, читавшая «Жизнь знаменитостей», улыбнулась. Ее чересчур длинный нос теперь уже не так бросался в глаза. У нее была широкая улыбка, в искренность которой хотелось верить, и Колину захотелось рассмешить ее, чтобы она улыбалась подольше. Но желание быстро прошло.
— Экскурсии начинаются в начале каждого часа, цена одиннадцать долларов, но, если честно, этих денег экскурсия не стоит, — монотонно произнесла она.
— Мы заплатим, — сказал Гассан, внезапно оказавшийся за спиной Колина. — Просто этот парень очень хочет увидеть эрцгерцога. — Он наклонился вперед и театрально прошептал: — Понимаешь, у него нервный срыв.
Едва он выложил на прилавок двадцать два доллара, как девочка сунула их в карман шортов.
— Жарко на улице, — заметила она.
— Мы что, уже на экскурсии? — спросил Колин.
— Ага. И к моему глубочайшему сожалению, я и есть ваш экскурсовод.
Она вышла из-за прилавка.
Невысокая. Худая. Внешность не то чтобы привлекательная, но глаз все же цепляла.
— Давайте познакомимся. Колин Одинец.
— Линдси Ли Уэллс, — ответила девчонка, протягивая ему миниатюрную ладошку; ногти были выкрашены в розовый цвет с металлическим отливом.
Колин чуть сжал ее пальцы, как требовал этикет, и Линдси повернулась к Гассану.
— Гассан Харбиш. Мусульманин-суннит. Не террорист.
— Линдси Ли Уэллс. Христианка-методистка. И тоже не террористка.
Девчонка снова улыбнулась.
Колин думал о К. XIX и своем пропавшем кусочке, но улыбку этой девчонки невозможно было не заметить. Такая улыбка могла примирить войска и исцелить рак.
Они долго молча шагали по траве высотой по колено, которая росла за магазином. Трава щекотала чувствительную кожу Колина, и ему хотелось спросить, нет ли здесь тропинки, по которой можно пройти, но он знал, что Гассан сразу начнет говорить о «зитцпинклерстве», и поэтому молчал, хотя ему было не очень-то приятно. Он подумал о Чикаго, где можно прожить много дней, ни разу не ступив на незаасфальтированную землю. Но, признаться, он очень скучал по тротуарам.
Линдси Ли Уэллс бодро шагала впереди (типичная читательница «Жизни знаменитостей», даже не разговаривала с ними), а Гассан плелся рядом с Колином и, как ни странно, тоже молчал.
Чтобы пресечь возможные разглагольствования друга о «хлюпиках», Колин решил перейти в наступление.
— Я уже говорил сегодня, что тебе нужно учиться в колледже? — сказал он с вопросительной интонацией.
Гассан закатил глаза:
— Ну да, да, знаю. Слушай, хватит об этом! Ты учился на «отлично», и погляди, что с тобой стало.
Ничего остроумного в голову не пришло.
— Тебе надо начать учебу в этом году. Не можешь же ты вечно откладывать. Не обязательно записываться прямо сейчас, крайний срок пятнадцатого июля. (Колин справился об этом в Интернете.)
— Да, откладывать вечно я и правда не могу. Не хочу повторяться, но ты, наверное, не понял: я люблю тупо смотреть телик и толстеть. Это и есть дело моей жизни, Одинец. И знаешь, почему я люблю путешествия, чувак? Это тоже безделье, но под видом активности. И вообще, мой папа университетов не кончал, а у него денег куры не клюют.
«А зачем курам клевать деньги?» — машинально подумал Колин, но вслух сказал:
— Твой папа не сидит сложа руки. Он работает по сто часов в неделю.
— Ну да. Спасибо папе — благодаря ему мне не нужно ни работать, ни учиться.
Колин пожал плечами. Он не понимал друга. Зачем вообще жить, если хотя бы не попытаться сделать что-нибудь выдающееся? Как странно верить в то, что Бог, он же Аллах, даровал тебе жизнь, и всю эту жизнь посвятить тому, чтобы пялиться в телевизор.
Потом Колин подумал о том, что он, рискнувший отправиться в путешествие, чтобы избавиться от мыслей о девятнадцатой Катерине, бросившей его, и сейчас шагающий по южному Теннесси, направляясь к могиле эрцгерцога, которого застрелили в Сараеве, вряд ли имеет право считать что-либо странным.
Он стал искать анаграмму для слов «что-либо странное» — от боли ноет… — и вдруг на самом деле взвыл от боли, споткнувшись о кротовую нору. Он даже не успел вытянуть руки, чтобы смягчить падение, — просто повалился вперед, будто ему выстрелили в спину.
Первыми о землю ударились его очки. Затем — лоб, и конечно, его тут же вспорол маленький острый камешек.
— Ой! — вскрикнул Колин.
— Черт! — бросился к нему Гассан.
Когда Колин открыл глаза, он увидел мутные силуэты Гассана и Линдси. От девочки сильно пахло фруктовыми духами. Колин вспомнил, как они называются, — «Curve». Однажды он подарил их Катерине XVII, но ей они не понравились[17].
— Кровь течет, да? — спросил Колин.
— Хлещет, как из поросенка, — сказала Линдси. — Не шевелись.
Она повернулась к Гассану и попросила:
— Дай футболку.
Но Гассан затряс головой. Наверное, из-за сисек, решил Колин.
— Надави вот сюда, — показала девочка на лоб Колина, но Гассан продолжал трясти головой. Тогда Линдси сказала: — Ну ладно. — И она сняла блузку.
Колин прищурился, но, кроме мутных пятен, все равно ничего не смог разглядеть.
— Думаю, с этим лучше повременить до второго свидания, — сказал он.
— Извращенец! — возмущенно фыркнула она, но по голосу Колин догадался, что она улыбается. Девочка осторожно обтерла блузкой его лоб и щеку, надавила на ранку над правой бровью, а потом прикрикнула: — А ну, перестань вертеть головой! Нам нужно удостовериться, что у тебя нет повреждения позвоночника или субдуральной гематомы. И то и другое маловероятно, но нужно быть осторожным, потому что ближайшая больница — в часе езды отсюда.
Колин закрыл глаза и постарался не морщиться, а Линдси давила на рану все сильней.
— Прижми блузку вот сюда. Я вернусь через восемь минут, — сказала она Гассану.
— Может, врача позовем? — предложил Гассан.
— Я фельдшер, — ответила Линдси и отвернулась.
— Вау, и сколько же тебе лет? — удивился Гассан.
— Семнадцать. Ну ладно, вру. Я только учусь на фельдшера. Восемь минут, честное слово.
Она убежала. Если быть точным, Колину нравился не запах ее духов. Ему нравился тот аромат, который витал в воздухе даже после того, как Линдси ушла. В английском нет подходящего слова, но Колин вспомнил, как это называется по-французски: sillage — след или шлейф, остающийся, когда запах уже исчез.
Гассан сел рядом с ним и осторожно надавил на рану:
— Прости, что не пожертвовал своим бельишком.
— Из-за сисек? — спросил Колин.
— Ну, знаешь, я предпочитаю сначала узнать девушку поближе, а потом уже сиськи показывать. А где твои очки?
— Когда Линдси сняла блузку, я и сам подумал об этом, — сказал Колин.
— Значит, ты ее не разглядел?
— Не разглядел. Увидел только, что у нее фиолетовый лифчик.
— Фиолетовый, угу, — кивнул Гассан, и Колин тут же вспомнил, как К. XIX склонилась над ним на кровати в фиолетовом лифчике в тот момент, когда сообщила о своем решении бросить его. Он подумал о Катерине XIV, которая носила черный лифчик и черное все остальное. О Катерине XII, первой из Катерин, носившей лифчик, и вообще обо всех Катеринах, чьи лифчики он видел (если не считать бретелек, о четырех, если считать — о семи).
Многие считали его мазохистом, которому нравится, когда его бросают. Но на самом деле это было не так. Он просто не мог предвидеть, куда заведут отношения, и теперь, лежа в траве с разбитой головой и не имея возможности как следует разглядеть, что его окружает, наконец осознал свою проблему: близорукость. Будущее было для него туманным, оставаясь при этом неизбежным.
— Нашел, — сказал Гассан и неуклюже попытался надеть очки на Колина.
Но надеть очки на чужую голову очень сложно, и Колин в итоге сам водрузил их на переносицу, радуясь обретенному зрению.
— Эврика! — тихо сказал он.
Катерина XIX: конец конца
Она бросила его восьмого числа двенадцатого месяца, когда до годовщины их отношений оставалось всего-то двадцать два дня. В тот день они окончили школу — школы, правда, были разными, — и их родители, которые были старыми друзьями, заказали для них столик в ресторане. Больше всего Колину нравилось, что они должны были остаться наедине. Предвкушая это, он побрился и побрызгался дезодорантом «Ливень», который нравился Катерине, и она всегда прижималась к его груди, чтобы насладиться ароматом.
Ближе к вечеру Колин заехал за Катериной на Сатанинском Катафалке, и они поехали на юг на Лейкшор-драйв; окна в машине были открыты, и было слышно, как волны озера Мичиган бьются о каменистый берег.
Колину всегда нравилась панорама Чикаго. Хотя он был атеистом, при виде четких силуэтов небоскребов, первых в Америке, он испытывал то, что по латыни называется mysterium tremendum et fascinans — мистерией благоговейного страха и восхищения, от которой что-то переворачивалось в животе.
В деловом центре города им пришлось потратить десять минут на поиски паркомата, и в конце концов Колин, к неудовольствию Катерины, заплатил восемнадцать долларов за место в подземном гараже.
— Могли бы и на улице припарковаться, — сказала она, вызывая лифт.
— Ну, деньги у меня есть. Мы и так задержались.
— Зачем тратить деньги зря?
— Раз так, хочу сразу предупредить: я собираюсь потратить пятьдесят долларов на суши, — ответил он. — То есть потратиться на тебя.
Дверцы лифта открылись. Колин вошел вслед за Катериной, прислонился к деревянной стенке и раздраженно вздохнул. Они почти не разговаривали до тех пор, пока не вошли в ресторан. Заказанный родителями столик был около туалета.
— За окончание школы и прекрасный ужин, — сказала Катерина, поднимая стакан кока-колы.
— За конец привычной жизни, — ответил Колин, и они чокнулись.
— Боже, Колин, это же не конец света!
— Именно. Это конец света, — мрачно заявил он.
— Похоже, ты боишься, что не станешь самым умным студентом Северо-Западного университета? — Катерина вздохнула, и он внезапно ощутил острую боль в животе.
Теперь-то он понимал — это был первый знак того, что скоро кусочек его пропадет.
— Почему ты вздыхаешь? — спросил он.
Подошла официантка с прямоугольным подносом; на подносе были маки по-калифорнийски и негири с копченым лососем. Катерина взяла палочки, Колин — вилку. Он мог поддержать беседу на японском, но так и не выучился есть палочками.
— Почему ты вздыхаешь? — снова спросил он.
— Да просто так, отстань.
— Нет, скажи.
— Ну… ты все время боишься, что тебя бросят или обойдут, и ты ни капли благодарности не испытываешь за то, что имеешь в жизни. Ты с отличием окончил школу и будешь бесплатно учиться в прекрасном университете. Ладно, может, ты больше не вундеркинд. Ну и хорошо. По крайней мере, ты уже не ребенок. Ну, теоретически.
Колин жевал. Ему нравилась водоросль, которой были обмотаны роллы: в меру жесткая, с терпким привкусом соленой океанской воды.
— Ты не понимаешь, — сказал он.
Катерина положила палочки на край блюдца с соевым соусом и с безграничной досадой посмотрела на него:
— Почему ты все время так говоришь?
— Потому что это правда, — ответил он.
Катерина ловко орудовала палочками, но она не понимала его.
Колин не был вундеркиндом — он оставался им.
Он хотел спросить Катерину, любит ли она его по-прежнему, но поборол в себе это желание, потому что больше слов «Ты не понимаешь» ее раздражали только слова «Ты меня любишь?».
Через семь секунд он все-таки решился:
— Ты все еще любишь меня?
— Да ладно тебе, Колин! Школа позади, мы счастливы. Радуйся!
— Ты боишься мне признаться?
— Я люблю тебя. — Она ни разу не говорила ему эти слова в таком порядке. — А из слова «суши» можно сделать анаграмму? — спросила она.
— Ус… ус… — замялся он.
Катерина улыбнулась:
— Ты не устаешь от моих дурацких вопросов?
— Нет. Я от тебя никогда не устаю, — сказал он. Ему захотелось добавить, что иногда ему кажется, будто она его не понимает, что он переживает, когда они ссорятся, и что она давно не говорила, что любит его. Но он промолчал.
— Придумал бы к «усу» еще что-нибудь, и мы могли бы поиграть в «Представь ситуацию».
Игру изобрела Катерина. Колин подбирал анаграмму, а Катерина придумывала ситуацию, в которой эти слова могли бы встретиться.
— Ладно, — сказала она. — Обойдемся усом. Значит, один парень поехал рыбачить и поймал сома. Сом, конечно, отравлен пестицидами и всякой дрянью, но парень все равно везет его домой, потому что решил, что, если хорошенько его зажарить, ничего не будет. Он его моет, чистит и оставляет на кухонном столе, потому что ему позвонили. Поговорив, он кладет трубку, возвращается на кухню и видит, что его маленькая сестренка держит в руке большой кусок сырого сома и жует. А потом показывает на голову этой рыбины и говорит: «Вот это ус!»
Они засмеялись, и у Колина улучшилось настроение.
Позже они на цыпочках прошли в его дом. Колин поднялся наверх, чтобы сказать маме, что он вернулся, умолчав, правда, о Катерине, хотя это, возможно, было важно. Они забрались в постель, стянули рубашки и стали целоваться. Потом Катерина спросила:
— Ты правда расстроился из-за того, что окончил школу?
— Не знаю. Я не уверен, что моя жизнь стала бы лучше, если бы я все сделал по-другому — например, поступил бы в университет в десять, как, кажется, хотел папа. Мы тогда наверняка не были бы вместе. И я бы не познакомился с Гассаном. Многие вундеркинды пашут, пашут, пашут — и загоняют себя в тупик еще похлеще, чем я. Но некоторые становятся Джоном Локком[18] или Моцартом… А у меня больше нет шансов стать Моцартом.
— Кол, тебе всего семнадцать… — Катерина снова вздохнула.
Она часто вздыхала, но ничего плохого не могло случиться, потому что было так приятно, когда она клала голову ему на плечо, а он убирал шелковистые светлые пряди с ее лица. Опустив взгляд, он увидел фиолетовую бретельку ее лифчика.
— Это как в той истории про зайца и черепаху[19]. Я усваиваю все быстрее, чем другие, но они тоже учатся. Стоит чуть замешкаться, и они догоняют. Я знаю, что мне семнадцать. Но мое время уже прошло.
Катерина засмеялась.
— Нет, правда, — сказал он. — Есть же исследования. Вундеркинды достигают пика в двенадцать-тринадцать лет. А что сделал я? Год назад выиграл телевикторину? Это и есть след, который я оставил в истории человечества?
Она села и пристально посмотрела на него. Потом прикусила нижнюю губу и произнесла:
— Колин, может, проблема в нас?
— О, черт, — огрызнулся он.
Так все и началось.
А когда все закончилось, Катерина продолжала шептать, а Колин молчал — потому что шептать не умел и ему не хотелось разбудить родителей. Была еще одна причина — у него сперло дыхание. Ему казалось, что их расставание — единственное, что происходило сейчас на всей этой темной, безмолвной планете. И одновременно — будто его не происходило вовсе. Он задумался над тем, что все важное, непостижимое и трагическое — парадоксально. Это неправда, когда человек говорит «мне не больно», испытывая удары судьбы. Больно, и еще как! В животе его словно ледяной ком смерзся.
— Я очень сильно тебя люблю и хочу, чтобы ты любила меня так же, — сказал он тихо.
— Тебе не нужна девушка, Колин. Тебе нужен робот, который умеет говорить только «Я тебя люблю».
Ему стало еще больнее, а потом под ребрами кольнуло, и он физически ощутил, как пропал кусочек его самого.
Катерина постаралась уйти как можно быстрее, чтобы не причинять ему боли, но когда она сказала, что ей пора, он расплакался. И тогда она прижала его голову к своей груди.
Колин чувствовал себя смешным и жалким, но все же хотел, чтобы так продолжалось как можно дольше; он не сомневался в том, что ее отсутствие причинит ему еще более острую боль, чем само расставание.
Но она все же ушла, и, оставшись один, он принялся искать анаграммы для слов «мой пропавший кусочек», тщетно пытаясь уснуть.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Многочисленные Катерины предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
14
Среди многого прочего ни малейшего интереса не вызывали: пупиллярный сфинктер, митоз, архитектура барокко, анекдоты про физические формулы, британская монархия, грамматика русского языка и роль соли в истории человечества.
17
«Пахнет так, будто я потерла шею малиновой жвачкой», — сказала она. Но это была неправда. Просто у духов был запах малиновой жвачки, и очень приятный, кстати.
