Костя в школе. Класс 9-й

Евгения Сергеевна Теплова (2024)

Третья часть рассказов о школьной жизни Кости Куликова. Он перешёл в 9-й класс, где его ожидают начатки сепарации от родителей, любовная драма, почти детективная история и немалое количество конфузов :)

10-е декабря 2023 года. Пишу гораздо раньше, чем планировал. И дело не в нагрянувшем вдохновении, а в жизненной необходимости — чувствую, что, если не поделюсь всем случившимся хотя бы с неизвестным читателем, «могу и с ума свихнуть».

Счастье

Недели за две до начала учёбы меня одолели сомнения на тему того, как вести себя с Марусей. Сделать вид, будто не было этих ежедневных переписок? Как-то странно. Ходить сладкой парочкой, как Вергилия с Матвеем? Невозможно! А с кем сидеть? Я хотел и дальше сидеть с Никитой. А что после уроков? Каждый день провожать? Она, конечно, недалеко от школы живёт — так тем более сама дойдёт! А на выходных? От слова «свидание» у меня сводило скулы. А если опять всплывёт главная тема нашей поездки в дом отдыха?! Что ж такое? Как со всем этим быть? Хоть переходи в другую школу и пиши оттуда сообщения — на самом деле, идеальный вариант.

25-го августа Маруся сообщила, что вернулась в город, а я ответил, что мы приедем только 31-го. Хотя родители собирались переезжать 30-го. Но когда я понял, что 1-е сентября выпадает на пятницу, за которой последуют те самые выходные, в которые, как ни крути, логично пригласить Марусю на то самое, я начал уговаривать их остаться на даче до 3-го. Насел я крепко. Мама, как ни старалась, не смогла раскусить секрет моей неуёмной любви к даче, но прогноз погоды сыграл мне на руку, и она уступила. Я немного выдохнул и поспешил «обрадовать» Марусю, свалив всё на не убранный вовремя урожай.

4-го сентября я пришёл в школу раньше всех, чтоб Маруся сама решала, как со мной здороваться и так далее. Попросил Никитку тоже прийти пораньше. Якобы чтоб успеть пообщаться. И вот мы сидели вдвоём «на галёрке» в пустом классе и общались: Никитка, зевая, рассказывал о лагере, в котором побывал летом, а я безуспешно пытался сосредоточиться на его рассказе и невпопад качал головой.

— Ну а ты как? — поинтересовался Никита.

— Да как? — пожал я плечами. — Дача и дача. Витечка в августе уехал — совсем скучно стало.

— Так скучно, что ты 1-е сентября продинамил? — подловил меня Никита.

— Ну там надо было маме помочь… — промямлил я.

Никита прищурился.

— Помочь маме?

К счастью, в класс как раз вошли Клещики — с короткими стрижками вместо хвостов. Я поднялся их поприветствовать.

— Вот это сюрприз! — сказал я, глядя на их стрижки.

Клещики явно не радовались.

— Вас что, заставили? — посочувствовал я.

— Ноги нашей не будет в этом вшивом лагере, — пробурчал Сенька.

— Вам идёт, — утешил я. — Да и отрастут.

— А ты чего, накачался, что ли? — сурово спросил Венька.

— Да не особо, — скромно ответил я, счастливый от его вопроса.

На самом деле, папа подарил мне на ДР гантели и штангу, так что я прибавил себе пару килограмм мышечной массы.

— А в пятницу где был? — поинтересовался Сенька.

Мне ужасно надоело врать про помощь с уборкой урожая, который и состоял-то из грядки морковки да десяти свёкл, и лишь загадочно махнул рукой.

И в этот момент в класс вошла она — загорелая, с распущенными волосами ниже плеч, в летнем платье в цветочек. Маруся лучезарно мне улыбнулась, а я, как идиот, лишь хлопал глазами.

— Привет, — поздоровался я в общем хоре.

Поняв, что я не устремляюсь к ней, Маруся села за парту и достала телефон.

— А в остальном как лагерь? — попытался я вернуть непринуждённую беседу, Клещики тоже отмахнулись.

Пришла Танька, молча нам кивнула и села к Марусе. Пожаловали и Вергилия с Матвеем. Вергилия на радостях подбежала меня обнять, не обращая внимания на хихиканье Клещиков.

Даня не опоздал, мы крепко пожали руки.

А потом был классный час, Игорь Иванович что-то рассказывал, а я смотрел на Марусину спину, и сердце моё таяло.

Но со звонком она вдруг исчезла из класса, а я остался. И так мне стало одиноко, что я отправился на поиски. Но мы где-то разминулись, и на следующей литературе я снова любовался спиной в цветочек. Так и прошли все уроки. И на английском я метался между горячим желанием пообщаться и пока ещё реальной возможностью вернуть всё в прежний, комфортный режим, о котором я так мечтал в конце августа.

— And what about your summer holidays, Mr. Koulikov?

Стрекозе оказалась не чужда самоирония, и время от времени она обращалась ко мне таким образом (и только ко мне).

— I was working hard, — ответил я ни с того ни с сего.

Стрекоза округлила огромные глаза, не зная, верить мне или нет. Но я сделал такое серьёзное лицо, что она поверила.

— Where, I wonder?

Я не знал, как будет «огород», и сказал «in the garden».

— Amazing, — восхитилась Стрекоза.

(С тех пор она при всяком подходящем случае величает меня Mr. Hard Worker).

Со звонком я впал в полный ступор, вытащил телефон и уставился в вотсап, в котором, естественно, не было ни одного нового сообщения.

Маруся ушла, не попрощавшись, и мы с Никиткой потопали следом.

— А ты что, со Скворцовой завязал? — не сдержал любопытства Никита.

— В каком смысле? — прикинулся я веником.

— Во всех!

— Всё в порядке, как обычно.

— Как обычно? — переспросил Никита.

— Именно, — подтвердил я.

— Ну хорошо. Мне казалось, вы как-то… гм… продвинулись.

— Ты что, думал, мы будем как Матвей с Вергилией? — И я натужно рассмеялся.

— Ну да, — пожал плечами Никита.

— Ты ошибся.

— Ну и славно, — заключил Никита без особой радости, а даже как-то обречённо.

— А вы с Танькой летом не общались? — перевёл я стрелки.

— С чего бы? — Никита даже не возмутился.

Я не стал докапываться — это было б нечестно. И мы закрыли обе темы.

Домой я возвращался с ноющим сердцем: правильно ли я поступил? Маруся расстроилась или, наоборот, рада, что я не стал ничего афишировать? «Ладно, дальше — как пойдёт», — решил я для себя.

Но день ото дня определённости не прибавлялось. Маруся стала много общаться с Танькой и на переменах не скучала. А так как в школу мы пока ходили без сменки, то и в раздевалке не пересекались. Чтоб чересчур не отдаляться, я время от времени подкатывал к ней с невинными вопросами и, само собой, не наедине. Например, садился рядом на скамейку перед физрой и посмеивался над ещё более располневшим Бочкой. То есть общались вроде нормально, но ощущение недоговорённости сохранялось.

Скрываться приходилось от Вергилии — я знал, что получу нагоняй при первом удобном случае.

— Я не поняла, что у вас происходит? — настигла она меня как-то после уроков — похоже, специально подкараулила.

— Ничего. Всё как обычно, — ответил я.

— Как обычно?

— Именно.

«Дежавю», — подумал я.

— То есть вы оба свободны? — прищурилась Вергилия.

— В каком смысле?

— Не прикидывайся идиотом.

— Как скажешь. А почему ты спрашиваешь?

— Потому что ты ничего не замечаешь, а за Марусей ухаживает Кирилл из Б класса.

— Прям-таки ухаживает? — не поверил я.

— Если точнее, не скрывает своего интереса, — уточнила Вергилия.

— Ну и пусть не скрывает, — рассмеялся я.

Я вспомнил этого Кирилла. С Ваней он и рядом не стоял — волноваться не о чем.

— Дохихикаешься, Куликов, — пригрозила Вергилия.

— Ну ты ж приглядишь за ними? — продолжал шутить я.

— С какой стати? — возмутилась Вергилия.

— Ты не обижайся, — я положил руку ей на плечо — Вергилия была уже на полторы головы ниже меня, — но я не хочу как вы с Матвеем, не моё это, понимаешь?

— Очень надо на дурака обижаться, — насупилась она. — Пока ты думаешь, как на тебя Клещики посмотрят, Венька уже с Алисой в кино ходит — мы их позавчера там встретили, и Венька, представь себе, ничуть не смутился. А вы с Жариковым так и будете, как шерочка с машерочкой….

— Какая шерочка? — не понял я.

Вергилия махнула рукой и ушла.

Когда начались дожди и мама всучила мне сменку, я, чтоб не пересекаться с Марусей в раздевалке, придумал освоить настольный теннис — в спортзале как раз поставили пару столов. Папа купил две ракетки, и я уговорил Никиту составить мне компанию.

Но вскоре на горизонте замаячил её день рожденья. А вместе с ним и ненавистный вопрос — «что ты хочешь сказать своим подарком?». На сей раз я знал ответ: я хочу сказать, что мы не просто друзья, но усугублять не готов. И какой подарок соответствует такому посылу? Наверное, три розы как раз будут означать, что всё по-прежнему. А лучше пять — то есть мы подросли, но только количественно. Да, всё сходится.

Ситуация осложнялась тем, что Марусин ДР выпадал на субботу. Я давно понял, что её мама не любитель принимать гостей, так что отмечают они обычно в ресторанах узким семейным кругом. Я, само собой, позвоню поздравить, а в понедельник вручу букет.

Но вопрос о подарке пришёлся очень кстати, когда понадобилось завести очередной ни к чему не обязывающий разговор. Потому что пять роз — неплохой вариант, но снова дарить их при всём честном классе так себе удовольствие. А вот если б она книжку заказала, было бы просто идеально.

— У тебя ко дню рожденья пожеланий случайно нет? — спросил я у Маруси на перемене.

Она искренне удивилась и помотала головой.

— Не поможешь значит? — изобразил я огорчение.

— Так не интересно, — улыбнулась Маруся.

— Интересно, чтоб я помучился?

— Не мучайся, — пожала она плечами.

— Не получается.

— Ну извини.

Я особенно не расстроился. Вариант «пять роз» вполне устраивал. И кто же тянул меня за язык, когда я решил спросить у мамы, нет ли у неё в запасе какой-нибудь гениальной идеи (опять же имея в виду книжную новинку). С чего я взял, что ничего хуже корзинки цветов придумать всё равно невозможно? Наивный!

— Я как раз хотела тебе кое-что предложить! — обрадовалась мама и, выдержав паузу, за которую я успел осознать всю глубину своей ошибки, выдала: — Билеты в театр! На «Алые паруса», в воскресенье после дня рожденья. В субботу встретитесь, вручишь цветы и билеты, она как раз успеет сориентироваться. Давай прямо сейчас куплю, а то уже мало мест осталось.

Я не сдержал глухой стон. «Это не совсем то, что я хотел сказать своим подарком, — подумал я, — а точнее — совсем не то!» И на сей раз решил крепко держать оборону.

— Не, мам, я не готов. И в субботу я к ней не поеду — она не приглашала.

Мама мгновенно сменила радостное воодушевление на горестное возмущение.

— Что значит — «не приглашала»? А как она должна тебя пригласить? «Костя, приезжай меня поздравить»?

— Не знаю. Но у неё наверняка свои планы. Может, они за город уедут. А у меня матч в одиннадцать.

— Значит, позвони утром и спроси: «Ты не против, если я через час заеду поздравить?»

— Ни за что, — упёрся я («ни за что» обычно приводит маму в исступление, и дискуссия закругляется). — В понедельник я подарю ей цветы и, если ты посоветуешь книжку, то ещё книжку в придачу.

— Ты цветы дарил в пятом классе! — воскликнула мама. — А сейчас девятый!

— Ну, тогда я поспешил. А сейчас самое время.

Мама закатила глаза.

— Поразительно, неужели и это передаётся генетически?

— Что — это? — уточнил я.

— Да-да, что — «это»? — Папа спешил к нам из прихожей. — Чем ещё я наградил сыночка?

И тут же схлопотал испепеляющий взгляд. Но у него давно выработалась защита от испепелений.

— Что мамочка на сей раз придумала? — обратился он ко мне.

— Предлагает подарить Марусе билеты в театр, — пожаловался я. — На «Алые паруса».

— Мама у нас неисправимый романтик, — улыбнулся папа.

— По-твоему, билеты в театр — это неисправимая романтика? — не по-доброму сощурилась мама.

— Нет, это не романтика, — с издевательским спокойствием отвечал папа, — а стереотипные представления о ней.

— Где-то я это уже слышала! Двадцать лет назад. Нестереотипные — это пригласить девушку напечь тебе блинов!

— Идеально! — согласился папа.

— Давай, Кость, перенимай ценный опыт. — И мама, бросив на стол кухонное полотенце, ушла. Папа, вздохнув, поплёлся за ней.

— Ты хочешь в театр? Скажи!

— Не хочу.

— Ну вот всегда так.

«Действительно, всегда так», — вздохнул и я.

Хотя я понимал, что мама с Марусей похожи и что Маруся наверняка обрадуется такому подарку, но идти в театр вдвоём — брр. Я вообще только с классом туда ходил, причём каждый раз воевал с мамой по поводу внешнего вида.

Может, не в театр, а в кино? А чем, спрашивается, кино лучше? Только тем, что наряжаться не надо. Терпеть не могу эти решения. А советоваться больше не с кем — Никитка тут не помощник, а Вергилия дожмёт «Алые паруса». И я решил забить, проявить характер, отстоять своё мнение. «В таких вопросах не должно быть ничего через силу, — напомнил я себе собственный вывод из поездки в дом отдыха. — Однажды мне захочется встречаться с ней на выходных, держать за руку и всё такое. А пока не хочется, и никто в этом не виноват. Включая папу».

На следующий день мы с Никиткой увидели Марусю и Таньку весело болтающими с тем самым Кириллом. Я и бровью не повёл.

— Тебя не напрягает этот тип? — неожиданно спросил Никита.

— Ни капли.

— Чего он к ним привязался? В их классе мало девочек, что ли?

— Да какая разница.

— Не нравится мне такое нахальство, — продолжал ворчать Никита. — Мы к их девочкам не лезем.

— А оно нам надо? — усмехнулся я.

— Может, поговорим с ним? — ещё больше удивил Никита.

— Да что ты так волнуешься? Мне вообще показалось, что его Танька интересует, а Вергилия сочинила про интерес к Марусе, чтоб меня припугнуть.

— И что? Чем Танька хуже?

— В смысле? — не понял я.

— Ладно, забей.

После уроков мы, как обычно, отправились играть в теннис. А стол оказался занят. И не кем-нибудь, а Танькой и Кириллом. При этом оба играли как профи. Мы с Никитой синхронно спрятали ракетки за спиной, а то ещё предложат двое на двое — тут-то мы и опозоримся. Но они нас не замечали.

Я Таньку такой и не представлял: в этой специфической стойке, с ракеткой наготове и взглядом хищницы. Как загасит Кириллу — я даже шарик из виду потерял. Потом Кирилл ей ответил тем же, а она взяла! На расстоянии метров двух от стола! Мы с Никитой растерянно переглянулись. Второй стол был свободен, но нас туда не тянуло. Мы уже пятились к выходу, когда Танька нас всё-таки заметила. Заулыбалась. Но Никита уже был в дверях, и я, помахав Таньке рукой, последовал за ним.

Никитка был мрачнее тучи.

— И тут он! И как нам, спрашивается, играть?

— Ну они ж не виноваты, — заступился я. — А вообще удивительно — столько лет учимся в одном классе и даже не знали, что она настольным теннисом занимается.

— Я знал.

— Откуда?

— Да не помню. У неё разряд.

— Круто. Ей идёт ракетка. Но не будут же они каждый день играть.

— Почему нет…

Пришли в раздевалку, а там Маруся.

— Вы уже поиграли? — спрашивает.

— Мы? — растерялся я. — Нет, столы заняты. Мы подождём немного.

— А-а, — протянула она, собралась и ушла.

Мы с Никитой уселись на скамейку, и вдруг Никита то ли нервно засмеялся, то ли заплакал.

— Ты чего? — испугался я.

— Идиот! — И Никита с размаху треснул себя по лбу ракеткой. У меня самого в голове зазвенело.

— Эй, эй… — И я предотвратил очередной удар.

— Надо пойти его выбить, — сказал он.

— Кого? Кирилла?

И тут до меня начало доходить.

— Погоди выбивать, всё образуется, — я похлопал его по спине. — Выкладывай, что к чему.

И Никита рассказал, что летом, после поездки в дом отдыха, Танька пригласила его в цирк, потому что ей подарили два билета, а пойти было не с кем. Ну и закрутилось. Две недели они встречались каждый день, а потом разъехались кто куда, переписывались, а за неделю до школы Никита сдрейфил и перестал сам писать. Она обиделась, а теперь ещё вот.

— Ну что скажешь — поздняк метаться? — обречённо спросил он.

— Посмотрим, — многообещающе сказал я.

— Что посмотрим? — уточнил Никита. — Как они в теннис рубятся?

— Тебе надо с ней поговорить, — заявил я со знанием дела.

— Не хочу.

— Тогда написать! Точно!

Я достал телефон и загуглил письмо Онегина к Татьяне.

Я к вам пишу — чего же боле?

Что я могу ещё сказать?

Теперь, я знаю, в вашей воле

Меня презреньем наказать.

Никита недоумённо поднял бровь.

Но вы, к моей несчастной доле

Хоть каплю жалости храня,

Вы не оставите меня.

Сначала я молчать хотела…

Я осёкся, а Никита рассмеялся.

— Сорри, не то. Сейчас.

И я открыл другую ссылку.

Предвижу всё: вас оскорбит

Печальной тайны объясненье.

Какое горькое презренье

Ваш гордый взгляд изобразит!

Я прочёл несколько строф про себя и продолжил вслух:

Чужой для всех, ничем не связан,

Я думал: вольность и покой

Замена счастью. Боже мой!

Как я ошибся, как наказан…

— Чувствуешь? — пихнул я Никитку. — Как раз то что нужно! Вольность — не замена счастью!

Я знаю: век уж мой измерен;

Но чтоб продлилась жизнь моя,

Я утром должен быть уверен,

Что с вами днем увижусь я…

— Ты серьёзно? — ухмыльнулся Никита.

— Абсолютно, — заверил я. — А хочешь, давай сами:

Я к вам пишу, чего же боле?

Я вёл себя как идиот.

Теперь, я знаю, в вашей воле

Мне дать от во́рот поворот.

— Как идиот значит? — обиделся Никита. — А ты себя как ведёшь?

— Аналогично, — сознался я.

— Может, Вергилию задействовать?

Я немного расстроился, что моя гениальная задумка и не менее гениальный экспромт отвергнуты, но вариант с Вергилией действительно был вполне рабочим.

— Да, я поговорю с ней, — пообещал я.

— Спасибо.

И тут Никита поднял взгляд на кого-то за моей спиной и сделался окончательно несчастным. Я, не оглядываясь, смекнул, что к чему, и протянул ему руку, чтоб попрощаться.

Никита пожал и придержал, видимо, не желая оставаться с Татьяной наедине. Но я безжалостно его покинул. А вечером написал и убедился, что всё путём. Что ж, дураки учатся на своих ошибках, а умные — на чужих. До «Алых парусов» я ещё не доумнел, а вот кино — почему бы и нет. Тем более если Венька с Алисой туда ходят.

И я попросил маму посоветовать. Я бы мог и сам изучить афишу, но знал, что мама подойдёт к выбору более ответственно.

Мама выбрала нам «Повелителя ветра» — биографический фильм о кругосветном путешествии Фёдора Конюхова на воздушном шаре. Долго сокрушалась, что не романтично, но ничего достойного больше не нашлось. Она сделала последний безнадёжный заход насчёт «Алых парусов», но я был непреклонен.

— Это, конечно, не очень солидно для дня рожденья, — вздохнула мама, — но надо с чего-то начинать. Это что, первое свидание выходит?

Судорога свела мне челюсть.

— Пожалуйста, не говори больше это слово, — попросил я очень настойчиво.

— А что такого? — не поняла мама.

— Ужасное слово.

— Странный ты, — пожала она плечами. — В кино никакой еды не покупай — Маруся не оценит, если ты будешь хрумкать во время сеанса, а вот после можно зайти в кафе. Я подберу что-нибудь подходящее поблизости.

Я чуть не заплакал: во-первых, надо найти кафе, не сообщая о том, что это мамин выбор, потом сидеть вдвоём, выбирать блюда и с серьёзным лицом делать заказ, а официант будет его принимать, пряча снисходительную улыбку.

Несколько дней я прикидывал, как бы избежать всех этих ничем не заслуженных мук. Думал заболеть на выходные, но не хотел жертвовать футболом.

В субботу всё утро собирался с духом, чтоб позвонить. Даже порывался сочинить стихотворное поздравление, чтоб отправить через вотсап и обойтись без звонка. Но голова туго соображала, и ничего достойного не сложилось. Пришлось брать потной рукой телефон и набирать номер. Поздравил, нажелал всяческих успехов, поинтересовался, какие планы на сегодня. Оказалось, я угадал — они действительно собирались праздновать с семьёй за городом. «Во сколько отправляетесь?» — спросил я в надежде, что после футбола к ней не успею. «В два», — был ответ. Я неслышно вздохнул. «У меня матч в 11, — бодро сообщил я. — Ты не против, если я забегу после этого на минуту поздравить?» Она, естественно, была не против.

Самые жуткие выходные на свете! Когда они закончатся, я буду счастливейшим человеком на свете.

Я обрадовал маму, что отправлюсь к Марусе после футбола, и попросил купить букет, пока я на футболе. Мама, конечно, согласилась. После матча я переоделся, мама вручила мне корзиночку с цветами и пристроила туда конверт с распечатанными билетами. Видимо, ей было так неудобно за билеты в кино, что она успела ещё и книжку раздобыть. Но я сказал, что приберегу её на Новый год, а то перебор.

Без лишней скромности скажу, что Маруся была счастлива моему приезду и удивлена подарку. Она смотрела на билеты и в чём-то сомневалась.

— Уже смотрела? — попытался угадать я.

Она помотала головой.

— Нет, конечно, он только вышел.

— Значит, пойдешь?

— Пойду, — неуверенно ответила Маруся.

— Вот и отлично. Ладно, я побегу, хорошо тебе отпраздновать!

— Спасибо.

Она явно хотела что-то спросить, но стеснялась.

— А ты… гм… пойдёшь? — она наконец поборола смущение.

Я рассмеялся, чтобы сгладить неловкость.

— Это на твоё усмотрение.

— Тогда до завтра? — улыбнулась Маруся.

— До завтра.

Что ж, как говорила бабаня, хорошее начало полдела откачало.

В воскресенье я за полчаса до сеанса приехал в кинотеатр «Пять звёзд» на Новокузнецкой. Стоял и нервно оглядывался вокруг, нет ли Веньки, или Вергилии, или ещё кого из знакомых. Знакомых не нашёл, а незнакомым не было до меня никакого дела. Только охранник начал ко мне присматриваться, так как я подозрительно озирался по сторонам. Но, когда пришла Маруся, понял причины моего волненья.

Мы, конечно, оба немного смущались — как-никак первое то самое. Я маленько оконфузился, попытавшись найти раздевалку, зато наши места в зале нашёл быстро. Естественно, перед нами уселся высоченный парень с огромным пакетом попкорна, а чуть позже к нему присоединилась девушка. Он тут же закинул руку ей на плечи, и они начали радостно хрустеть попкорном, хихикать, вот-вот поцелуются. Мне ужасно захотелось сбежать. По старой привычке я снова злился на маму. Мелькнула мысль, что лучше было бы пойти в театр, но я не стал на ней останавливаться. «Предложить Марусе пересесть или не надо?» Я вертелся по сторонам, не встречаясь глазами с Марусей: свободные места были, но вдруг кто-то опаздывает — позору не оберёшься, если нас попросят их покинуть. Наконец свет погас, началась реклама. Я немного выдохнул.

Сам фильм заставил меня забыть о соседях, а соседей — перестать жевать. Хорошо, что я знал, что Фёдор Конюхов до сих пор жив, а то бы переволновался за него. Краем глаза видел, что Маруся пару раз прослезилась.

— Интересно, — сказал я, когда мы вышли из зала, — что из этого правда, а что нет.

— А мне кажется, не принципиально, — задумчиво ответила Маруся. — В любом случае это очень трудно и рискованно.

— Ну да, — согласился я.

— Я раньше слышала о его путешествиях и осуждала за эти никому не нужные риски, — поделилась Маруся.

— А теперь?

— Поняла, что он не может иначе. Родные, возможно, имеют право осуждать, но не я.

— Да, наверное, так, — снова согласился я, довольный тем, что фильм произвёл впечатление. (Кстати, я потом прочёл интервью Конюхова, и оказалось, что на самом деле ему пришлось даже труднее, чем в фильме).

Мы вышли на улицу, и я попытался вспомнить дальнейший маршрут. Вроде вспомнил.

— Зайдём в кафе, — сказал я не то утвердительно, не то вопросительно.

— Ты голоден? — будто расстроилась Маруся.

— Да не, не особо.

— Я тоже. Может, погуляем просто?

— Конечно.

— Куда глаза глядят, — улыбнулась Маруся.

— Чьи глаза? — уточнил я.

— Твои.

Я кивнул, и мы пошли, куда глядели мои глаза. Я хотел выйти на набережную, но почему-то не сумел, и мы бодро шагали по незнакомым переулкам. Этого района я не знал: тут было очень пёстро — несметное количество ресторанов, магазинчиков, много церквей.

— Ты ещё вырос, — заметила Маруся. — А помнишь, как волновался?

— Ещё бы!

И мы начали вспоминать всякое разное. Я сам не заметил, как взял её за руку. И чего я, спрашивается, боялся? От чего бегал?

Заморосил дождь, но мы оба были готовы к такому повороту и накинули капюшоны. Когда переходили трамвайные пути, Маруся завидела вдалеке трамвай.

— Я никогда в жизни не ездила на трамвае — поедем? — предложила она, и мы побежали на остановку. Трамвай нас обогнал, но дождался.

Он оказался почти пустой. Мы сели в конец и молча любовались вечерней Москвой. Так и ахнули, когда трамвай проехал по мосту через реку. По стёклам бежали капли, а внутри было так уютно, что хотелось ехать бесконечно. На остановке зашла бабуля и села напротив нас. Строгость на её лице вскоре сменилась умилением.

— Дай вам Бог счастья, — сказала она нам на прощанье, я тогда воспринял её слова как добрый знак.

Но долго ехать не получилось, трамвай вскоре приехал на конечную — Чистые пруды. И я предложил идти по бульварному кольцу (так мы бы точно не заблудились и не было риска опозориться из-за незнания Москвы). Когда добрели до Никитского, живот уже ныл от голода и ноги ослабли. И мы свернули к Марусиному дому.

— Если ты в школе стесняешься, это нормально, — сказала Маруся, когда мы прощались в её дворе.

— Не обижаешься?

— Нет. То есть теперь уже нет, — рассмеялась она.

И тут меня, ослабевшего, ветер качнул в её сторону, и мы поцеловались. Не знаю уж, что меня привело в больший восторг — сам поцелуй или факт его свершения, но домой я летел как на крыльях, несмотря на голод и дождь.

И когда я наконец добрался и рухнул на банкетку в прихожей, то ничего не мог поделать со своим лицом.

— Спасибо хоть скажешь? — спросила счастливая за меня мама.

— Спасибо. Бабаня была права — ты гений.

— А кто б спорил? — донёсся из комнаты папин голос.

Мы с Никиткой продолжали сидеть вместе, но все перемены проводили вчетвером или по двое. Никогда я не ждал с таким нетерпением окончания уроков, чтоб закинуть за спину Марусин рюкзак и прогуляться пятнадцать минут до её дома, а потом ещё постоять минут тридцать, чтоб поболтать и не только. Однажды случился конфуз — её папа зачем-то вернулся домой посреди рабочего дня, подошёл поздороваться.

— Рад знакомству, — сказал он мне по-деловому. — Шустрая мышка, — пошутил он над Марусей, и она густо покраснела.

После этой встречи мы стали перед прощанием заруливать в соседний двор, а то в её дворе стало как-то нервно.

Да, и мы встречались каждые выходные. И где только ни гуляли. И я звал её на все матчи, и она приезжала, а я бегал как чумовой и забивал с оттяжкой. Стоило мне завладеть мячом, как я чувствовал, что могу сделать с ним всё, что вздумается: любые финты удавались.

В конце октября начались осенние каникулы, и мы не пропускали ни дня, несмотря на снега и дожди. Особенно запомнилась среда, 1-е ноября — выдался невероятно тёплый день: южный ветер, тихое осеннее солнце, жёлтые листья на асфальте, и много людей, радующихся такому подарку. Мы поставили себе цель пройти пешком всё Садовое кольцо и таки прошли, сделав лишь паузу на обед, который состоял из вкуснейших бургеров.

Но когда мы прощались, Маруся показалась мне грустной.

— Устала? — справился я.

Она покачала головой.

— Тогда что?

— Это всё моя противная тревожность, — пожаловалась она. — Твердит, что такое счастье не может длиться долго.

— Да не слушай ты её, — отмахнулся я. — У моей мамы тоже тревожность, а счастью уже больше лет, чем мне.

Судя по Марусиной улыбке, аргумент получился весомый. Только вот тревога безо всяких аргументов оказалась правее.