Килувыйлейб

Игорь Ворона, 2023

Однажды мы с подругой заглянули в кулинарию ресторана «Метрополь» на Садовой улице. Сладкоежки Санкт-Петербурга знают это место. Кроме всевозможных тортов, пирожных, сладких штруделей и роскошных десертов там всегда можно найти винегрет, студень и потрясающие слоёные пирожки с мясом. Но моё внимание в тот день приковал бутерброд с непроизносимым названием. Я всегда любила положить кильку на ржаной хлеб со сливочным маслом, а сверху яйцо и пёрышко зелёного лука, но понятия не имела, что этот бутерброд называется «килувыйлейб». Я настолько влюбилась в это слово, что рискнула предложить своему соавтору назвать в честь бутерброда наш сборник рассказов. Потому что в каком-то смысле у нас тоже получился бутерброд. Точнее, бутерброды из жизненных историй. А уж с какой начинкой получилась каждая история, решать читателю.

В Израиль с любовью

Моей дорогой тётушке

— Юлия Златкина —

Когда затеянный в марте ремонт квартиры затянулся до лета и приобрёл масштаб стихийного бедствия, я поняла, что нужно эвакуировать население. Населением был мой четырнадцатилетний сын. Неожиданно принимающей страной оказался Израиль, а принимающей стороной — проживающая там моя тётушка. Вместе с приглашением я получила информацию о медузах в море, которые непременно должны появиться в июле, и пожелание получить в подарок пару веников. Из первого следовало, что приглашение действительно до июля, из второго — что не всё так просто на Святой Земле. Дабы не посрамить Отечество, я полдня пробегала в поисках веников, достойных пересечь границу, и ещё полдня, чтобы скрыть эту парочку от глаз вылетающих и прилетающих пассажиров.

Когда мы приехали в аэропорт, у стойки регистрации уже выстроилась очередь, состоящая в основном из бывших соотечественников и небольшого количества туристов. Первых от вторых отличала уверенность в завтрашнем дне. С вениками были одни мы, хотя не исключено, что кто-то из этих людей в совершенстве владел мастерством упаковки. Так или иначе, минут через двадцать я отдала своего мальчика сопровождающему, помахала рукой и, глубоко вздохнув, поплелась в пыльную квартиру, размышляя, что с удовольствием прикинулась бы сейчас одним из веников. В расчётное время прибытия позвонила тётушка и сообщила, что прилетел весь рейс, кроме Вани. От неожиданности я села, но сказала, что надо ждать. В это время Ваня на плохом французском пытался объяснить пограничникам, владеющим в совершенстве ивритом, кому в этой стране понадобились два веника из России. Я не знаю, как они договорились, но Ваню с вениками выдали заплаканной тётушке ещё минут через сорок, когда весь рейс не только прилетел, но и получил багаж. Видимо, столько времени понадобилось пограничникам, чтобы убедиться, что веники не взрывоопасны.

Вечером по скайпу тётушка констатировала, что ребёнок безнадёжно худой, и наутро его ждали макароны по-флотски, два вида салата и чай со сладостями. Но это было не самое страшное… Самое страшное случилось на следующий день. Оказалось, что мой сын не читал Солженицына! Я попыталась утешить тётушку тем, что Ваня неплохо разбирается в мобильных устройствах и компьютерах, и в случае чего мог бы… Тётушка, ясное дело, заклеймила меня позором, однако через неделю недорогое, но очень функциональное мобильное устройство было подарено на день рождения моему обожаемому двоюродному братику Вове.

Мы с Вовкой всегда нежно любили друг друга, как брат и сестра, со всеми вытекающими последствиями. Последствия вытекали и смешные, и грустные, и, как водится, самые разные. В конце концов, мы были не виноваты, что Вовка родился на двадцать дней раньше и мне, как младшей, всегда доставалось чуточку больше любви. Тем более что это обстоятельство с лихвой компенсировалось тётушкой, которая всегда была остра на язык. Все тётушкины остроты я простила ей лет десять назад, когда мы с Вовкой выпивали на моей кухне приготовленную и переданную заботливой тётушкой «пейсаховку» — водку, настоянную на красном перце, укропе и чесноке, закусывая её жареной картошкой с лисичками. Правда, тем же вечером тётушка позвонила и передала мне привет, сказав, что лисички следовало потушить и что так они гораздо вкуснее. Из этого я заключила, что милая тётушка здорова, и Вовка повёз в Израиль целый пакет лисичек для тушения. Вовка до сих пор не женат… Правда, мне тоже похвастаться нечем. Как-то у тётушки созрел план фиктивно нас поженить и отправить в Германию. План в общих чертах был одобрен моей мамой. Я вздохнула и язвительно напомнила обеим, что не умею готовить лисички. На самом деле у меня просто был другой план, выслушав который, моя мама — всегда уравновешенная, интеллигентная женщина — молча покрутила пальцем у виска. Со временем оказалось, что мама была права, и тётушкин план был намного лучше. По крайней мере, в Германии я отпустила бы Вовку жениться по-настоящему, да и сама, может, не засиделась бы. А то, что я засиделась, это был факт. Женщине в сорок уже неприлично быть одной. Да и ни к чему. К этому времени она почти подняла детей, научилась готовить, забивать гвозди и останавливать по несколько скачущих коней в день. И мужчина ей нужен исключительно для наслаждения жизнью. То есть для компании.

Тем временем Ванька равномерно толстел, по вечерам купался в море, ещё свободном от медуз, и одновременно с местным колоритом постигал тонкости родственных уз. В шаббат он был вывезен на природу и представлен друзьям семейства. Всё шло хорошо, пока к шашлыкам не подали салат. Как положено, тарелка с салатом пришла к Ваньке первому — гость. И тут гость лоханулся и смачно погрузил ложку в середину тарелки! Полагаю, что ложка уже лежала в середине и сама уже почти зачерпнула салат, поэтому вытащить её моему мальчику показалось нерезонным. Тётушка зажмурилась от стыда, и вечером меня ждала лекция по правилам этикета. Понятно, что моё напоминание о том, как подростками мы с Вовкой любили есть руками, Ваньке не помогло. Вовка был где-то рядом, но матери не возражал. Я его понимала: не в Германии.

Ещё дня через два тётушка прошлась по теме «искусство и культура конца XIX века», и Ваня запросился домой. Стена Плача, куда они отправились на третьей неделе пребывания, стала для него буквально наглядным пособием. На фотографиях из Иерусалима в Ванькиных глазах, всегда живых и весёлых, застыла вековая еврейская печаль. Было очевидно, что, помимо Солженицына, правил этикета и обзора искусства конца XIX века, я забыла рассказать ему главное — историю нашей семьи, — и теперь Ваня больше всего мечтал, чтобы медузы приплыли раньше июля.