Парфянская стрела. Роман

Игорь Леонидович Костюченко

Начало Великой Отечественной войны, лето 1941 года. Выполняя приказ Л.П.Берии, майор госбезопасности Петр Волохов пытается найти часть золотого запаса Испанской республики, пропавшую во время эвакуации из Барселоны в 1937 году. Волохов не предполагает, что судьба приготовила ему ловушку, которая властно ломает его характер и убеждения.

Глава шестая

Катрин

Выяснить до конца отношения с Катрин Волохову помешал путч, который в конце мая подняли анархисты в Барселоне.

На улицах выросли баррикады. Брусчатка у собора Гауди была вся выломана и уложена на брустверы в ближайших переулках. Анархисты захватили кавалерийские казармы и распугали толстых, похожих на котов, крыс, которые кормились отбросами солдатских кухонь.

Дерзкие и шумные бойцы с красно-чёрными повязками на рукавах пытались устанавливать свои порядки два дня. На третий день регулярная армия Испанской республики с боями пробилась сквозь баррикады к центру города.

С фронта сняли несколько интербригад, в том числе и бригаду товарища Падре. Войска подавили мятеж.

Затем зачинщиками путча занялась Сегуридад, служба безопасности республиканского правительства Ларго Кабальеро.

Пётр Николаевич не видел Катрин все эти три дня, когда Барселону было не узнать. Опустели улицы. Ветер нес к морю черные полосы, пахло гарью. На бульварах больше не продавали цветов. В кабачках не пели. Куда-то пропали шарманщики со своими скрипучими шарманками. И добыть порцию паэльи стало большой проблемой.

Зато много на улицах много и часто стреляли. Пальба слышалась в разных районах города. Барселона сражалась.

Волохов искал Катрин все эти дни, в которые бурлила ненавистью и кровью Барселона. Но так и не нашел.

А Катрин была где-то в предместьях на баррикадах. Волохов случайно узнал об этом от Мигеля, видевшего её у кавалерийских казарм, откуда выходил под красно-чёрными знаменами на позиции к Бадалоне отряд анархистов Андре Ромеро.

«Что может быть логичнее, — иронично думал тогда Пётр Николаевич. — Пробитое пулями знамя. И девушка рядом с несгибаемым борцом против тирании».

Волохов видел нечто подобное в парижском музее — картину Делакруа «Свобода на баррикадах». Сплошная поэзия для взбалмошной дамочки, вздумавшей обожествить своего кумира.

«Зачем я так? — оборвал себя Волохов. — Это просто боль. Или зависть. Или то и другое вместе. И потом, что дурного в желании погибнуть за правое дело? Абсолютно ничего, конечно. Только этот вопрос не снимет главного. И боли не убавит».

Пётр Николаевич увидел Катрин на шестой день после путча, поздно вечером. Она ворвалась в его номер и прямо с порога заявила о том, что сидеть сложа руки преступно.

Она кричала о том, что они расстреляют его, как уже расстреляли на кладбище Санта-Роха многих арестованных.

— Кого расстреляют? За что? — спросил Волохов Катрин.

В её глазах была пустота. Вопрос Волохова, казалось, потряс её. Она даже не поняла, о чем её спрашивали.

— Кто? Андре Ромеро, — сказала Катрин, — Надо спешить. Иначе мы не успеем…

— Что?

— Спасти его, черт побери!

И Катрин стала говорить сбивчиво, бессвязно, взволнованно — Волохов никогда не видел ее такой. По её словам, после разгрома анархистов Ромеро не удалось вырваться из города. Мигелю удалось укрыть его в квартале Баррио Чино на конспиративной квартире. Но по следу Ромеро уже шли сыщики республиканской полиции. И они могли арестовать Андре с часу на час.

— Хорошо, хорошо, Катрин, успокойся, — сказал Волохов, — Они не найдут его.

— Правда?

— Да, обещаю.

Катрин с надеждой и мольбой смотрела на него, как на мессию. Как на человека, подавшего ей флягу с водой в безводной пустыне. Из-за этого молящего и униженного взгляда Волохов не смог отказать Катрин.

Конечно, он мог просто умыть руки и остаться в номере. Ничего не предпринимать. Сыщики республиканской полиции покончили бы с Ромеро. Но смерть неистового анархиста ему лично была не нужна, несмотря на ревность, которую испытывал Волохов к бородачу-каталонцу. К тому же, сказал себе Волохов, этот анархист может ещё пригодиться в деле, если поставить его под свой контроль и навязать выгодные для работы на Москву правила игры.

Потому Волохов и заставил себя помочь Катрин. Успокоив Катрин, он отправился к своему знакомому — начальнику местного отделения Сегуридад Энрике Хименесу.

В служебном кабинете старины Энрике не оказалось. Волохову удалось разыскать его к вечеру в уютном домишке под черепичной крышей, который прятался среди олив.

Смеркалось. Несмотря на поздний час, Хименес сидел за тарелкой украинского борща. Он пил русскую водку и закусывал бутербродом с красной икрой.

Подобных гастрономических пристрастий вряд ли можно было ожидать в доме мрачного астурийца, гордившегося своим пролетарским происхождением. Но Волохова это ничуть не удивило.

Хименес в конце двадцатых работал в Москве, в Коминтерне. Был женат на своей секретарше, которая родилась на Брянщине. Волохов вышел на него по оперативной разработке. Нужны были кадры для работы на Пиренеях. Волохов тщательно изучал все досье испанских коминтерновцев, готовясь к работе в Каталонии.

Отказавшись от угощения Хименеса, Волохов сразу заговорил об аресте Ромеро. Он заметил, что эта тема только испортила аппетит астурийца.

Хименес вытер толстые губы расшитым красными петухами рушником и отправился в соседнюю комнату за портфелем, в котором он приносил домой некоторые бумаги. Донесения и списки арестованных Хименес разбирал по ночам, вне сутолоки своих служебных апартаментов, вечно переполненных озабоченными контрразведчиками.

Испанец положил перед Волоховым машинописный лист, заполненный текстом до половины.

— Читайте, — сказал Хименес.

Того, что было напечатано в двух абзацах, оказалось более чем достаточно для того, чтобы Петр Николаевич внимательно и серьезно посмотрел в широкое лицо Хименеса, сразу переставшего дожевывать веточку петрушки.

— Глупая провокация. Вы с ума сошли. Если все это затеяли именно вы, — быстро и холодно заговорил, смотря в глаза Хименесу, Волохов.

— Мы ничего не придумали, компаньеро. Зачем? Он нам не нужен. Но у нас есть неприятный факт. Шпионаж в пользу Франко. Агент выявлен. Все улики. Что с ними делать? Ничего? О, не получится! Меня самого поставят к стенке ребята из Мадрида. Барселона — очень маленький город.

Волохов ещё раз перечитал то, что было написано в поданной Хименесом бумаге: «Ваш приказ о внедрении наших людей в ряды анархистов и троцкистов исполняется с успехом. Выполняя ваш приказ, я встретился в кавалерийских казармах Барселоны с господином Н. — руководящим членом организации анархо-синдикалистов. Я ему сообщил все ваши указания.

Он обещал мне послать в Барселону новых людей, чтобы активизировать работу. Благодаря этим мерам организация анархистов станет в Барселоне реальной опорой нашего движения. Пастух».

Волохов понял: люди из Сегуридад действительно могли расшифровать текст, написанный шифром, который использовали для секретных документов франкисты. Код был получен агентурой Орлова от верного человека, внедренного в генеральный штаб Франко, и только неделю назад передан для работы Сегуридад.

— Это подлинный текст, он не успел отослать его франкистам. Мы перекрыли после путча все дороги, — сказал Хименес. — Я сам обнаружил шифровку в его бумагах. Он написал ее специальными чернилами…

— Симпатическими, — задумчиво уточнил Волохов.

— Да-да, компаньерос, этими самыми. В брошюрке между строк.

— В какой брошюрке?

— В тонкой, в бумажном переплете. Там было написано про него самого. Какой-то журналист написал из Москвы. Хорошо написал. Как про героя. Я даже зачитался. Плохо, когда враг слишком смел.

«Смелости ему не занимать. Интересно, как он поведет себя на расстреле», — про себя ядовито подумал Волохов, возвращая документ Хименесу.

Шифровка была слишком серьезной уликой. Она ставила черный крест на жизни Андре Ромеро. Сейчас его смерть стала бы для Волохова обстоятельством, усложняющим работу.

Излишней была бы гибель Ромеро и для Орлова. Французские газеты и так подняли вой из-за разведывательных операций советской разведки в Испании. Буржуазная пресса переполнена измышлениями о том, что якобы НКВД вольно ведет себя на Пиренеях. Как дома, в СССР.

Те же репрессии, убийства, провокации. Испания — полигон для экспорта красной заразы в Европу. Так писали газеты во Франции и в Германии, в Англии и Португалии, в США. Гибель Ромеро, добровольно отдавшего золото, станет еще одной темой для истерии в прессе — лишнее пятно на сотрудников Орлова. «Центр не одобрит такую топорную работу», — подумал Волохов.

За годы работы в органах НКВД Петр Николаевич привык равнодушно, без эмоций, как к простой необходимости, относиться к потере людей, к их гибели. Это было следствием борьбы, тайной, никогда не прекращавшейся войны. Без потерь не выигрывают сражений.

Но Петр Николаевич не любил, когда люди выбывали из боя вот так неожиданно, непредсказуемо. С Ромеро он связывал некоторые расчеты для дальнейшей работы, ведь, судя по результатам Мигеля в последней операции, Ромеро охотно шел на контакт. Планы Волохова могли рухнуть в одночасье с арестом анархиста. И, наконец, это обстоятельство Волохов тоже не желал сбрасывать со счета: Катрин.

— Хорошо, — сказал Петр Николаевич. — Допустим, Ромеро — враг. Проблема закрыта. Но вы не можете ограничиться только одной уликой. Пусть даже и такой весомой. Надо провести расследование.

— Мы проведем. Обязательно. Напрасно погорячились ребята. За этим Ромеро следовало бы понаблюдать. У него широкие связи.

— Несомненно. Возможно, для пользы дела было бы неплохо выпустить его из-под ареста.

— Нет, поздно. Франкисты тоже не дураки. «Пятая колонна» не поверит ему. Теперь. Придется передавать бедолагу в Мадрид. Там знают, что делать с такими, как он. Мы повезем его завтра на рассвете. Хотите сопровождать, компаньеро?

— Пожалуй, да. Не хотелось бы, Энрике, чтобы твои ребята по пути в Мадрид нарубили дров с этим парнем. Я пойду с ними. Но не на рассвете. Через два часа. В ночь.

— В ночь? В горы? Глупо! Тропы узкие, легко сбиться с маршрута. Что, если небо закроют облака и выйти к стоянке грузовика не получится? И потом… Франкисты. Горцы любят караулить наших на тропах. По ночам случаются перестрелки. Засада — штука неприятная. Что скажешь?

— Мне наплевать, Энрике, на твои горы, — астуриец, возомнивший себя рыцарем плаща и шпаги, начинал все больше раздражать Волохова, — Я сказал, что мы пойдем ночью. Се-го-дня. Через два часа. И мне наплевать на твой маршрут. Мы дойдем до грузовика. Как? Не твоя забота. Поведу группу я. Лично.

— Ладно. Если ты так хочешь, компаньеро, — развел руками Энрике Хименес. По большому счету его не слишком заботила судьба анархиста. Хименес вновь принялся за остывающий борщ, махнул рукой и пробубнил с набитым до отказа ртом.

— Веди его куда хочешь. Я сообщу в Мадрид, что это была твоя идея, компаньеро!

— Валяй, — резко бросил, уходя из дома Хименеса, Волохов.

— Нет, эти русские слишком горячий народ, — проворчал Хименес, вгрызаясь в сахарную косточку.

Над горной грядой в окрестностях Барселоны в черном небе сверкали яркие и холодные звезды.

Они шли по козьей тропе — пять мужчин в пилотках с болтавшимися на ветру кистями, пять компаньерос, увешанных оружием, флягами с водой, рюкзаками с притороченными к ним скатками армейских плащ-палаток.

Петр Волохов шел в этой колонне замыкающим. Это место в строю, он занял после короткого разговора с Мигелем, обливавшегося потом, то ли от быстрой ходьбы по скалистым откосам, то ли от нервного напряжения. Группа должна была выйти к серпантину на другую сторону долины, которая простиралась за отрогом гряды. Двигались по компасу, с трудом выбирая правильное направление на тропинках, прорезавших плато густой сетью.

Перед коренастым, сильным, крепко сбитым, но близоруким, в круглых очках-рондо Мигелем, сжимавшим карабин маленькими ладонями, вышагивал компаньеро Ромеро. Он шёл молча, изредка оборачивался. Поглядывал куда-то назад, словно ожидал, что в той стороне, куда он смотрел, покажутся еще какие-то люди.

Оглядывался в ту сторону и Мигель, но он ничего не замечал. За их небольшой, но выдерживавшей довольно быстрый темп ходьбы группой никто не следовал.

Конец ознакомительного фрагмента.