Ива, Антония или Вероника

Изабелла Кроткова, 2023

Страшное событие произошло зимней ночью в загородном особняке профессора Веденеева – убит известный художник Андрей Лавровский.Одна из ниточек полицейского расследования ведёт к красавице фотомодели Флоре, дочери профессора: в ту ночь с её сотового телефона, найденного утром на пороге отцовского особняка, совершено несколько странных звонков.Сёстры девушки – Ива, Антония и Вероника – убеждают Флору, что в одиннадцатом часу она звонила каждой из них и, рыдая, признавалась в убийстве. Потрясённая Флора, к своему ужасу, ничего не помнит, поэтому всё категорически отрицает. Обстоятельства против неё, однако есть одно «но» – голоса сестёр очень похожи и выдавать себя за Флору могла любая из них.Пытаясь вырваться из страшной ловушки, девушка сама начинает поиск настоящего убийцы.Пугающие провалы в памяти, преследование красной машины, призрак в серебристой куртке, тайны, интриги, шантаж и, конечно, обжигающая любовь – всё это в новом остросюжетном детективе «Ива, Антония или Вероника».

Глава третья

Когда-то наша семья была очень дружной. Но те времена остались далеко-далеко в прошлом — в том прекрасном прошлом, когда мама была жива. Я помню её высокой, статной, светловолосой и постоянно красующейся перед зеркалом. Она умерла шестнадцать лет назад, двадцать седьмого апреля 2003 года. Я была совсем маленькой, но до конца жизни не смогу забыть страшные крики родителей, доносившиеся из отцовского кабинета. Мы, девочки, сгрудились за неплотно прикрытой дверью — помню, как прилипла к узкой щели рослая и хрупкая семнадцатилетняя Тони. С какими безумными глазами теребила золотистые косички восьмилетняя Ива. Как носилась и верещала крошечная Ника, путаясь у всех под ногами. И как чуть поодаль, держа за руку няню Раису Тимофеевну, безмолвно застыла я. Внезапно раздался жуткий грохот, а потом всё вдруг стихло и по-звериному завыл отец…

Ворвавшись в кабинет, мы увидели леденящую кровь картину — мама лежала на полу бездыханная. Она упала, ударившись головой о край стола, и умерла мгновенно.

С того дня в доме поселилась невидимая боль. Тихая и беспощадная, она просочилась во взгляд отца и грызла его душу, жадно, сочно и беспрерывно. Потом боль ушла, уступив место гнетущей тоске. А ещё позже тоска сменилась холодным безразличием к нам, детям. Равнодушной стеклянной пустотой.

Отец едва не угодил в тюрьму, но доказать его вину не удалось. Скорее всего, он и не был виноват — мама оступилась сама, поскользнувшись на какой-то Никиной игрушке… Ужасно.

Долгих двенадцать лет отец прожил вдовцом, выбираясь из этой боли и тоски, окунувшись в работу и интенсивно занимаясь карьерой. А четыре года назад, став уже известным на всю страну пластическим хирургом, неожиданно обзавёлся новой женой Яной, довольно молодой, довольно стройной, в меру симпатичной и исключительно жадной, ибо, по моему мнению, только жадность может заставить женщину выйти замуж за человека с таким тяжёлым характером и настолько старше себя. Впрочем, избирательное зрение отца замечало только первые три качества молодой супруги.

В течение двенадцати лет его вдовства мы, дети, получали всё что душе угодно, кроме отцовской любви. Он обладал приличным состоянием, доставшимся от родителей (к сожалению, дедушка и бабушка утонули в ненастный день на яхте, когда я ещё даже не родилась), но мы росли как сорная трава. После трагической гибели нашей матери отец потерял к нам всякий интерес, переложив заботы о нас на няню Раису Тимофеевну. Казалось бы, в такой ситуации мы, девочки, должны были крепко сдружиться, однако для этого мы были слишком разными — и по возрасту, и по интересам. Чем дальше, тем сильнее проявлялась наша разрозненность и разобщённость. Мы могли неделями не видеть друг друга, живя в одном особняке.

Антонии, самой старшей из нас, удалось избежать искушений юности. Она отчаянно мечтала вырваться из бездушного отчего дома и, сжав зубы, постоянно корпела над учебниками. Миновали соблазны и тихоню Иву, которая всё свободное время читала, нацепив на нос очки. Впрочем, в силу возраста (нас разделяет только год) Ива частенько становилась поверенной в моих похождениях и любовных приключениях. Она слушала меня как сказочницу Шехерезаду, широко распахнув близорукие серые глаза. В те годы, лет семь или восемь назад, она искренне восхищалась мной или, наоборот, переживала и давала вполне разумные советы. Увы, рассудительность и благоразумие сестры были мне несвойственны, моя рисковая натура требовала новых авантюр, и я продолжала снова и снова влипать в неприятные истории.

Глупышка же Ника с головой погрузилась в мистику. Вместо учёбы она вечно творила какие-то пентакли, затем настала пора увлечения хиромантией, и самая младшая сестрица таскалась хвостом за всеми, предлагая погадать на ладони. Но Ника хотя бы не позорила семью, её наивные предсказания не распространялись за пределы дома, а вот меня шатало нехило: рокеры, мотоциклы, ночные клубы с сигаретами и алкоголем, а в этих клубах — мои дурацкие пьяные выходки, эротические танцы на столе и драки парней из-за моей персоны. В общем, я оказалась самым неблагонадёжным отпрыском профессора Филиппа Веденеева.

Наконец отец спохватился, что своим асоциальным поведением я могу всерьёз испортить ему репутацию, и вовремя выдернул меня из засасывающего омута греховных страстей. Сейчас я вполне благопристойная особа, в порочащих связях не замеченная. Ха!.. Впрочем, как все мы, сёстры Веденеевы.

Вторично женившись, отец тут же купил каждой дочери собственное отдельное жильё, но ключей от «Сороки» ни у кого не отобрал и замки не сменил.

Красивый жест. Правда, в гости к семейной чете без особого повода редко кто из нас заезжает. Тони уже три года живёт во Франции, где преподаёт в университете русскую литературу. Ника слишком увлечена своими магическими практиками, теориями снов и сновидений и прочей мутью. Чаще остальных в «Сороке» появляется Ива: в силу своего лёгкого и уступчивого характера она сразу подружилась с Яной.

Я тоже время от времени езжу в Щепнёво — в основном после ссор с Алексом. Чтобы вдохнуть спокойное тепло этого места, его безмолвие и простор.

Яну я терпеть не могу, и, в отличие от деликатной Ивы, относящейся ко всему с пониманием и терпением, меня бесит, когда никчёмная красотка с важностью пингвина хозяйничает в нашем доме. Стоит молодой папиной жене начать неловко и неумело проявлять гостеприимство и радушие, как у меня внутри всё начинает закипать.

В последнее время она чувствует это и, завидев у ворот мой маленький белый Smart for two, скрывается на втором этаже.

Отец при встрече лишь коротко кивает, а бывает, и вовсе не выходит из своего крыла, и тогда я даже не ощущаю присутствия парочки в доме.

Так даже лучше.

Я знаю, что все домашние считают меня этакой попрыгуньей-стрекозой, взбалмошной и пустой, думают, что я не люблю холодное пристанище своего детства, но они не догадываются, что этот дом — как заброшенный корабль, он несёт меня по волнам мечтаний, и я уплываю далеко-далеко от тоскливой реальности. Дом лечит меня. Я могла бы делиться сокровенным с подругами или психологом, но предпочитаю не грузить никого своими проблемами, казаться весёлой и независимой. В минуты уединения мне нужна лишь моя комната, мой бар, мой «Бейлиз» в этом баре и моя уютная веранда.

Да, мой, моя, мои! Я никак не могу смириться с тем, что уже выпорхнула из семейного гнезда, поэтому веду себя вызывающе.

Дом имеет два входа: центральный, через террасу, и задний, со стороны сада.

Я, нацепив маску неприступного высокомерия, всегда шествую с центрального. Если Яна наблюдает сверху, то видит мою лёгкую и уверенную походку модели, не догадываясь, какие кошки в этот миг скребут у меня на душе…

Я попадаю в огромный холл, за ним по широкому переходу — в свою комнату в северном крыле первого этажа. Не спеша раздеваюсь, достаю из бара «Бейлиз», плюхаюсь в кресло на веранде и начинаю потягивать ликёр, глядя на любимый сад — цветущий и шумный, или тихий, засыпанный снегом. Здесь, как на собственном островке, можно грустить, вспоминать, плакать, надеяться, строить планы. Смотреть на ливень или капель, солнце или луну. Они не войдут и не помешают. Они никогда не трогают меня.

Слабое течение воспоминаний вдруг остановилось, зацепившись за одно важное обстоятельство.

В последнее время я приезжаю в Щепнёво только после ссор с Алексом.

И семнадцатого января я могла оказаться там, только если эта ссора произошла.

…Но убить незнакомого человека я не могла ни при каких условиях и обстоятельствах!

Или могла?..