Уничтожу тебя, принцесса

Ирина Ирсс, 2023

Арсений Багиров – парень с самой сексуальной ухмылкой и глазами, способными украсть сердце даже снежной королевы. А ещё он тот, кто меня ненавидит.Два года назад он забрал мой первый поцелуй и разбил сердце, когда я узнала, что это всё было ради спора.Я отомстила ему, уверенная, что наши жизни больше не пересекутся никогда. Но вместо этого совершила самую настоящую ошибку. Теперь мы учимся вместе, и он поклялся уничтожить мою жизнь.

Глава 12. Крис

Я не помню, как начала делать записи практически каждый день. Не помню, что когда и про кого записывала дословно. Но я отчётливо помню момент, когда поняла, как это действует на людей. Момент, когда та самая Саша Терентьева, решившая, что имеет право называть меня шлюхой, затаскивать к подвалу толпой и диктовать, что мне надевать, только по тому, что её парень положил на меня глаз, стояла передо мной с невероятно сокрушённым выражением лица и читала в заметке телефона всё, что мне о ней известно.

Я записывала всё, обо всех, даже просто свои мысли, наблюдения, иногда просто писала, насколько ужасный день, как бы поступила с тем или иным человеком, а в самые сложные времена, писала, как ненавижу жизнь. Это стало пристрастием, освобождением, хобби — это стало частью меня.

А сейчас я вижу, как часть меня отображается в выехавшем меню последних приложений и просто прикрываю глаза.

Арсу даже пары секунд не потребовалось, чтобы это найти. Он собирался открыть сообщение про Дану, мгновение и его палец замер, когда он очевидно вчитался в название папок.

Я отворачиваюсь и гляжу только перед собой. Знаю, что он оборачивается и смотрит. Чувствую, как он смотрит. Но мне без разницы, он может сейчас хоть станцевать на моих костях, всё равно не подам вида, что внутри меня всё трясётся.

Кровь стучит в висках, меня тошнит, но я всё равно упорно смотрю в одну точку. Кто-то смеётся, слышу, как Воронец что-то выкрикивает, после чего уже разражается аудитория смехом, Антонова что-то довольно щебечет.

Двадцать минут. Гул голосов становится почти невыносимым, голова пульсирует от напряжения, но мне кажется я даже не моргаю, как удерживаю себя, чтобы не посмотреть, читает Арс или нет. Если увижу, что да, уверена, меня вывернет наизнанку на глазах у всей группы.

Семнадцать минут, всё сливается в одну неразборчивую массу чего-то серого вокруг, меня мутит всё сильнее, когда неожиданно понимаю, что больше не могу находиться здесь и секунды.

Встаю и иду, не обращая внимания, что выкрикивает Антонова, даже не видя прошла мимо Даны или она уже сидит, просто вылетаю прямиком в коридор, ещё пару мгновений, и я набираю полные лёгкие воздуха, распахнув настежь окно.

Не знаю, сколько я так стою, уперевшись руками в подоконник, и пытаюсь надышаться, пока мысли наконец не проясняются. Лбом прижимаюсь к холодному стеклу и прикрываю глаза. Я даже думать ни о чём не могу, в голове абсолютная пустота.

Разворачиваюсь и забираюсь на подоконник, приникая виском к откосу, когда слышу, как открывается дверь, а я даже не выглядывая знаю, кто окажется через несколько секунд передо мной.

Арс встаёт прямо напротив, но на меня не смотрит. В пол, в окно в десяти сантиметрах от меня, в стену, в другой конец коридора, будто никак не может собраться или подобрать слов, а потом…

Я никогда ещё не видела, чтобы люди с таким разочарованием смотрели мне в глаза.

— Знаешь, в чём твоя проблема, Рогозина? — заговаривает он, всё ещё глядя так, будто один мой вид может причинить ему мучения. — Ты не останавливаешься даже под угрозой того, что твои игры могут обернуться против тебя, — а затем вдруг подходит ко мне, упирая руки в подоконник. — Не наигралась? — спрашивает Арс, склоняя голову и заглядывая мне в глаза.

Я понимаю, что он спрашивает про Дану и что уже знает, как я попросила Мира организовать на неё спор, но проблема в том, что он ждёт от меня раскаяния, а я его не испытываю. Поэтому единственное, что делаю, продолжаю просто смотреть на него.

Арс сокрушенно качает головой, отводя на мгновение взгляд в сторону, а когда возвращает, в его глазах то ли жалость, то ли сожаление, но в любом случае это относится всё ко мне.

— Что ты хочешь от меня услышать? — мой голос настолько пустой и безразличный, что царапает слух.

Арс едва заметно качает головой, когда пожимает плечами.

— Зачем?

Он всё так смотрит на меня, будто ему необходимо услышать какую-то вескую причину или оправдание. Что-то, что отговорит его меня ненавидеть. Я же усмехаюсь и сажусь прямо, сама упираясь ладонями в подоконник. Наши руки почти касаются друг друга, когда заглядываю ему в глаза.

Это самый несуразный вопрос, который мог задать парень, сделавший со мной тоже самое два года назад.

— Просто потому, что хочу? — пожимаю плечами.

Не знаю, что именно его поражает больше мой ответ или полное отсутствие признание вины, но Арс в очередной раз выглядит так, будто я ему отвратительна.

Он не злится, это что-то другое, более сильное, чем даже ненависть, оно похоже на чувство, напоминающее боль.

— Ты знала, что их мама была больна? — внезапно спрашивает он.

А я с трудом сглатываю, понимая, что он собрался делать. Конечно, я об этом не могла знать, поэтому он даже не ждёт ответа, когда сам себе кивает.

— У неё была сердечная недостаточность, а Алиш был единственным, кто работал в их семье. Не прошло и двух месяцев, как он сел, их мама умерла, — продолжает Арс говорить спокойно, будто просто делится чем-то. А я ненавижу его. Ненавижу то, как он смотрит в этот момент с надеждой на что-то. Мои пальцы впиваются в подоконник, в груди что-то закручивается и тянет, чувствую, как напрягаются скулы, пытающиеся удержать бесстрастное выражение лица. Ощущение, будто бы если сейчас вина прорвётся, она сожжёт меня дотла. Но я её чувствую, так остро чувствую. Камнем каким-то, утопающим всё глубже и глубже в солнечном сплетении. — Дана осталась совсем одна, а я… — Арс качает головой, прежде чем устремить в меня такой взгляд, будто пытается увидеть что-то конкретное. — А я, мать вашу, всё не понимал, зачем ты вообще с ней так поступила. Как дурак наивный всё ждал, когда ты поймёшь, что страдает невиновный человек. Каждое, мать его, заседание я ждал и ждал тебя. Но, — тут он усмехается, — ты ведь даже ни на одном не появилась, потому что тебе было тупо плевать.

Неосознанно качаю головой. Это неправда. Я просто не могла. Не могла видеть, что натворила, а как остановить не знала. Единственный выход — признаться. Но если бы это касалось только моих родителей? Я просто не представляла, как им сказать, какая подлая на самом деле у них дочь. Процесс был запущен, Лисицын все силы в него вложил, бодаясь с их крутым адвокатом, поднял на уши в тот день связи в центральном отделении. Как я могла признаться, что это всё из-за того, что я — просто влюбившаяся наивная дура?

Я всё продолжаю качать головой, когда Арс в противовес кивает.

— Просто, потому что ты захотела, — выносит вердикт, а затем отталкивается от подоконника и достаёт мой телефон из кармана. — Я даже знать не хочу, Крис, зачем тебе это нужно, — говорит он про записи. — Но вот это — оно будет справедливо по отношению ко всем, чтобы просто показать, какой ты человек, — его голос повышается, прежде чем он наклоняет голову и спрашивает: — Так почему я не должен это никому показывать?

Потому что ты уничтожишь меня.

Потому что ты — единственный, кто это может сделать.

Потому что я слишком жалкая, чтобы признаться себе, что все эти мелочи, которые до сих пор храню, были ложью, предпочитая обманывать себя, что со мной это и правда всё могло произойти, а ты сейчас собираешься разрушить последнее.

Но я ничего из этого не говорю. Я не собираюсь его просить не делать этого. Я не собираюсь искать себе оправданий за то, какая я и зачем мне это всё было нужно.

Не собираюсь рассказывать, что после него я всех ненавижу. Не собираюсь рассказывать, что так ненавижу чувство вины и ту беспомощность, которую испытывала, не зная, как исправить ситуацию, что решила всегда иметь ответный удар, прежде чем нанесут мне, чтобы больше ни к кому не обращаться за помощью.

А уж к нему… Я лучше потеряю всё, чем буду просить его хоть о чём-то.

— Ты же уже всё решил. Ты сам этого хочешь. Ждёшь…

Я вздрагиваю, когда Арс подаётся вперёд, впечатывая кулаки в подоконник возле моих рук.

— Мать вашу, пару слов, Крис, — надавливает он. — Скажи, что остановишься! Скажи, что жалеешь!

Арс с такой отчаянной нуждой ждёт от меня этих слов, что мне самой приходится сжать пальцы в кулаки, когда качаю головой.

— Не жалею, — говорю тихо.

У меня внутри что-то натягивается с этими словами, чтобы не прорвалось ни одной лишней эмоции в голос. С губ Арса срывается какой-то надрывный смешок, он опускает на мгновение голову, а я чувствую, как сильнее сжимаются его кулаки возле моих рук. Он пару раз кивает, прежде чем не разжимает руку, кладя у моей телефон.

— А ты ещё удивляешься, почему так просто от тебя отвернулись все пацаны здесь? — спрашивает Арс, поднимая голову и заглядывая в глаза. Вот сейчас могу точно сказать, что смотрит он на меня всё же с жалостью. — У тебя же ни друзей, ни подруг здесь нет. Никто изначально и не собирался по-настоящему отстаивать твою честь. Так… рисануться, бонус себе заработать перед тобой, — продолжает он. Его голос так гладок и чист, будто он не наносит удар за ударом, говоря то, что я и сама знаю. — Они же тебя просто все боятся, Крис, и не удивительно почему, — Арс коротко кивает в сторону телефону, — но не больше, чем боли. Мне просто нужно было показать на самом отчаянном, что я сильнее, чтобы они быстренько переметнулись. По-настоящему до тебя никому нет дела. Ты же — отрава, Крис, это знает даже учительница, которая лишний раз даже не желает с тобой связываться. Единственные, кому до тебя ещё есть дело, это те, кому не без разницы на твою красивую оболочку, — Арс отталкивается от подоконника, а я голову поднимаю, продолжая выдерживать его взгляд и стискивать всё сильнее кулаки. — Но и это всё до поры до времени, пока тебя не отравит собственный же яд.

Арс отступает спиной назад несколько шагов, как раз в тот момент, когда раздаётся звонок.

— Соберись, Рогозина, полемика только что пообещала быть весьма интересной.