Нырнуть без остатка

Катя Саммер, 2021

Мы из разных миров. У него есть все – успешная карьера в спорте, богатые родители и невеста с обложки модного журнала. У меня не осталось ничего, даже крыши над головой. Он быстрыми гребками рук собирается первым доплыть до олимпийского золота, а я мечтаю просто выжить. Нам нельзя, не нужно даже смотреть друг на друга, но судьба постоянно сталкивает нас. Что пытается доказать?

Глава 10

Никита

Глаза у нее огромные. Только эта мысль перекрывает злость на смертника, который ломился к ней в дверь, а теперь лежит на коврике в коридоре. Мне даже руки особо марать не пришлось — штормило его сильно, сам лбом косяк схватил и отключился.

Как она здесь живет?

— Пустишь? — прошу.

Я и так зайду, но лучше бы с ее разрешения.

Девчонка застывает, смотрит в упор. Ее трясет немного, но она не вопит и не рыдает. На миг прикрывает дверь, снимает цепочку и впускает меня, отойдя чуть в сторону.

Ее взгляд оживляется, начинает скакать по комнате — пустой стол, незаправленная кровать, трещина на стене, которую заметно под обоями. Убого здесь все, но стерильно чисто и аккуратно: скатерть и простынь белоснежные, рубашки в углу идеально выглажены, хоть и висят на вбитых в стену гвоздях, даже пахнет приятно — скорее всего, геранью, что стоит на окне. Аромат прямиком из моего детства.

Не спрашиваю, куда сесть — здесь только кровать. В этой конуре не больше десяти квадратных метров! Так вообще легально жить? Я опираюсь на подоконник. Мне не по себе, будто скребется что-то внутри. Я ведь никогда и ни в чем не нуждался.

Рада наконец выдыхает — теперь я вижу ту девчонку, которая вечно язвит в ответ. Она с ногами забирается на кровать в пушистых носках с веселым узором, что не вписывается в ее образ. Она же вся в черном — черный, больше похожий на форменный плащ, черный с белым воротником свитер, как из старых советских фильмов, и штаны… тоже черные.

Она слегка бьется затылком о стену, смотрит в потолок.

— Чай будешь? Больше ничего нет.

Отбирать у нее даже чайный пакетик кажется неуместным, но я все равно соглашаюсь — не хочу давать повод так сразу меня выгнать. Девчонка похожа на ребус, который непременно нужно разгадать. Должно быть объяснение: почему не сумел уснуть, почему даже после двухчасовой тренировки в бассейне пробил ее место работы, а сейчас поднялся за ней.

Отец и Сева уехали разбираться с полицией — меня, кстати, пообещали вызвать в качестве свидетеля в ближайшие дни. Маму и Лилю я отправил по домам, а сам оказался у девчонки.

Смотрю на невеселую Раду и понимаю, что никто и никогда так сильно меня не удивлял.

— Телефон, кстати, возьми, — говорю, а она достает из ящика кипятильник.

Да, старый такой, со спиралью. Опускает в банку с набранной водой. В последний раз видел похожий у бабушки в деревне лет двадцать назад.

Пока вода греется, она ставит на стол пачку странного чая и блюдце, в которое бублики высыпает. Бублики, твою налево! Абсурд какой-то.

Что. Я. Здесь. Забыл?

— У бабушки в деревне сосед таким дом спалил, — почему-то вспоминаю я, когда вода кипит и пузырится.

Девчонка лишь хмыкает и заваривает чай. Ну как заваривает — закидывает в кипяток пакетик, который чуть подкрашивает воду в желтый.

— И что такого забавного?

— Бабушка, деревня… с тобой не вяжется, — замечает она.

Теперь моя очередь усмехнуться.

— Я до десяти лет не вылезал от бабушки, все лето обычно у нее проводил. Хорошее было время.

— А потом? — не стесняется спросить Рада.

— Потом я выиграл первые крупные соревнования, и детство закончилось.

Редко вспоминаю о том беззаботном времени. И выборе, который за меня сделали. С тех пор я больше себе не принадлежу.

Ностальгия накатывает, и я злюсь. Сверлю глазами тщательно подклеенные углы давно изношенных обоев, зашитую местами наволочку и неумело покрашенный потолок. Тут даже телевизора нет. На полке под рубашками камуфляжная куртка лежит с нашивками «МВД России», и я тотчас вспоминаю пса — черного, как сама смерть. То есть Волка.

— И как ты очутилась в полиции, младший сержант Галл? — по двум желтым полоскам на погонах определяю я.

— Меня пугает твой интерес к моей жизни.

— Ты не выглядишь напуганной.

— Я умело притворяюсь.

— Не замечал, чтобы ты притворялась.

Рада смотрит прямо, чуть щурится. Я отвечаю ей тем же — могу вести эту игру вечно.

Когда она сдается и устало прикрывает глаза, мне удается лишний раз ее рассмотреть, заметить пушистые ресницы. Естественно красивые, не такие длинные, как у Лили.

Кривлюсь от случайного сравнения. Это лишнее. Ловлю ее невозмутимый взгляд. Она видит, что смотрю на нее, но не тушуется, отпивает подкрашенный кипяток, затем макает в него бублик.

— Все очень просто, — тем не менее отвечает на вопрос о полиции. — После детдома у меня было две дороги. Я свою выбрала.

Только открываю рот, когда перебивает.

— И не жалею.

Самоуверенная.

— Почему тогда терпишь таких соседей? — Киваю головой в сторону. — Что же доблестная полиция не реагирует, а?

— По моим наводкам он регулярно в спецприемнике сидит. Во всем виновата человеческая натура. Девушка, с которой он живет, каждый раз врет, что упала, ударилась, да что угодно!

— Бьет — значит любит?

Рада лишь кривит нос, о чем-то думает. Очень сложная девчонка, а меня всегда привлекали сложности. Всегда больше нравилось плыть с ветром на открытой воде, чем в Севилье в стоячем канале.

Чтобы не смущать ее, снова оглядываю комнату, подмечаю все новые детали — книжка под кроватью с затертым корешком, холод собачий.

— Хватит.

— Что? — спрашиваю невозмутимо.

— Я тебя не приглашала. Если что-то не нравится…

— Просто пытаюсь понять, как ты здесь живешь, — говорю честно.

— Прекрасно. У Гарри Поттера чулан и тот меньше был.

— Это даже чуланом сложно назвать, — бормочу я. — Разве вам не должны выдавать нормальные квартиры?

— Хорошо, хоть что-то дали. Многие, кто со мной выпустился, до сих пор ждут. Мне вовремя помогли.

Киваю, но ответом не удовлетворен. Все равно не понимаю, как здесь можно нормально существовать. Интересно, кто ей помог? Есть ли в ее жизни близкие люди? Должен быть хоть кто-то.

— Почему собаки?

Вопросы в моей голове не заканчиваются.

— А почему нет? Они лучше людей. — Кажется, замечает мой скепсис, потому что спешит продолжить: — Такой преданности среди людей нет.

— Если ты не встречала, не значит, что нет.

— Давай не будем, — усмехается Рада, но как-то с горечью. — Ты видел в интернете клип, как собака одиннадцать лет подряд возвращалась на место, где погиб хозяин? Люди забывают слишком легко и быстро.

В ее словах много личного. Я впервые слышу тревожные нотки в голосе и не могу остановиться.

— А почему учиться не пошла? — чуть меняю тему.

— Успею. Много еще вопросов в твоем списке или я расплатилась за телефон?

— Тридцать девять примерно, — отвечаю не думая.

Рада улыбается, и я неожиданно подвисаю. Выпадаю из реальности и понимаю, что за все время она к трубке так и не притронулась. Сидит до сих пор в плаще, одетая, как и я. В комнате холодно. У изголовья лежит тонкий плед. Как она вообще греется?

Только сейчас, когда не строит из себя железную, не болтает о серьезных вещах так просто, я осознаю, насколько она маленькая. Ей хотя бы двадцать есть? И подсознание сразу откликается, рисуя ее образ в форме и с собакой в поисках чертовой бомбы. Которая могла быть, которая могла унести жизни. Если этот случай, к счастью, оказался ложным, то, уверен, бывали и другие.

Черт, она же реально малышка.

Девчонка то же в трансе. Что она думает обо мне? Все губы в крошках от сушек этих дурацких. Смотрю на них — на губы. Рада не двигается. Кажется, даже не дышит.

Сначала делаю, потом думаю. Поэтому сперва протягиваю руку и вытираю ей щеку и уголок рта, а после прихожу в себя и застываю. Пальцы остаются на скуле, чуть поглаживают мягкую кожу. Чертовски хочется сжать их.

— Тебе пора, чай все равно остыл, — говорит и отворачивается к окну.

А я злюсь. Злюсь на самого себя. Взять бы и скинуть эту дурацкую чашку с затертым рисунком. Только закалка помогает сдержаться.

— Это не то, что ты подумала, — слишком низким голосом произношу, откашливаюсь. — Я не трону тебя.

— Я и не думала.

Она даже не смотрит в мою сторону. Я ругаюсь про себя, выхожу из комнаты и хлопаю дверью. В коридоре торможу и впечатываю ладонь в стену, потому что вижу ее спящего соседа с помятой рожей.

Черт.

Про себя выражаюсь крепче.

Черт.

Я смотрю на него и делаю звонок.