Золотой козленок

Константин Чубич, 2018

Все конечно же помнят Остапа Ибрагимовича Бендера, красавца мужчину, великого комбинатора, а по совместительству отменного жулика. В «Двенадцати стульях» он погибает от рук Кисы Воробьянинова, но потом чудесным образом появляется на улицах славного города Арбатова, чтобы продолжить свои приключения. Было бы жалко с ним попрощаться ровно на том месте, где заканчивается «Золотой теленок», – на берегу пограничной реки, правда, с советской стороны. И это обнадеживает. Уже давно нет Советского Союза, но последователей у Остапа Ибрагимовича предостаточно, совсем как детей у лейтенанта Шмидта. Сударкин Владимир Константинович, он же Вениамин Бортник- Коновалов, он же Жульдя-Бандя, который, заметим, является внучатым племянником великого комбинатора, – один из них. Есть у него и свой Шура Балаганов, которого теперь зовут Фунтик. Та еще парочка, а действие, как водится, начинается в Одессе, где острят даже на похоронах. Содержит нецензурную брань.

Глава 16. Пополнение в рядах «святой троицы». Знакомство с другом Карлсона − Ёжиком

Носитель высокой пролетарской моды взял бутылки за горлышки, этикетками наружу, в надежде, что кто-то из собутыльников встретится по пути и будет терзаться сомнениями о причине его столь стремительного взлёта.

− Минор, ты чё, банк ограбил? − к нему подошло заросшее существо в драных джинсах и жёлтой жёваной рубахе с оторванным на треть рукавом. Существо напрочь отвергало дарвиновскую теорию, где оппоненты могли с лёгкостью растоптать приверженцев силиконовой гипотезы, заявляя о том, что не человек произошёл от обезьяны, а она от него − путём устойчивой деградации и дегенерации последнего.

− Родственник приехал… из Сэ Шэ А, − в голосе пролетария появился оттенок дерзости, как у ступившего на первую ступеньку карьерной лестницы ефрейтора.

− Чо, в натуре из Сэ Шэ А?!

− Из Сэ Шэ А, − категорично подтвердил Карлсон, коего незнакомец обозвал всё же Минором. Он оставил на лице такую печать, будто родственники из США навещают его каждую неделю.

− Чё-то рожа у него − не как у Сэ Шэ А, − незнакомец потёр рукой под носом, не веруя, очевидно, россказням Минора.

− Вот из ё нейм? − вспомнил Жульдя-Бандя из разговорника. Некогда он искренне рассчитывал разбогатеть на благодатной почве, взращивающей миллиардеров и демократов, где у подножия Капитолийского холма всякому дозволяется громогласно выразить своё презрение президенту.

− Не понимай, − австралопитек стыдливо покрутил головой, искренне сожалея о том, что в юности тяга к знаниям так и не возобладала над ленью.

− Как зовут, дурак! − помог Карлсон, чрезвычайно довольный столь тонким розыгрышем.

− Ёжик.

− Ё нейм из Ёжик?!

− Зовут как, дурак! Заладил − Ёжик, Ёжик, − он ткнул собутыльника локтем в бок, хотя тот произнёс прозвище лишь единожды.

− Всю жись Ёжиком зовут.

− По паспорту как?

− А у меня его нету, − австралопитек, досадуя, развёл руками.

− Мама как называла? − вошёл в раж Карлсон.

− Ёжиком.

− А папа?

− У меня папы не было.

Жульдя-Бандя, свидетельствуя процесс, начисто отвергающий дарвиновскую теорию, с трудом сдерживался, чтобы не стать практическим воплощением этого опровержения.

− Ёжик − от непорочного зачатия, − выдвинул гипотезу Карлсон, похлопав того по плечу.

− Май нейм из Джек, − вмешался несостоявшийся американец, протягивая руку непорочно зачатому.

Тот протянул ладонью по «здоровому» рукаву, до самого манжета (другой был оторван на треть в драке за мусорные баки — с Робинзоном и Фантомасом с малой Посадской, грубо поправших территориальную целостность границ).

Рубаха, с Рождества Христова не знавшая стирки, вряд ли была чище ладони, и это не могло не вызвать добродушной улыбки несостоявшегося миллионера. Австралопитек пожал ему руку и с тем, чтобы полностью завершить обряд знакомства, произнёс высоко и торжественно:

− Мой нейм из Ёжик!

У приверженцев дарвиновской теории не оставалось ни малейшего шанса на реабилитацию.

− Минор, он чё − по-нашему ни жу-жу?

− Ни в зуб ногой, − авангардист спешно отвёл глаза, дабы отвратить разоблачение…

Фунтику появление дружка в обществе бродяг нисколько не импонировало, и он с неприкрытым отвращением осматривал новичка, накапливая злость, чтобы выплеснуть её в более концентрированной форме.

− Он чё − тоже из Сэ Шэ А? − с удивлением обратился новоприбывший бродяга к дружку, замечая какое-то странное отрешение на лице незнакомца.

Карлсон кивнул:

− Американец… из Бродвея.

Бродяга протянул правую верхнюю конечность, ещё более концентрируя злость «американца»:

− Мой нейм из Ёжик…

Фунтик одернул руку, по-видимому, не желая знакомиться с животными.

− Из Одессы я… − последовавший дальше непереводимый набор слов подтверждал, что он чистокровный одессит, а если когда и был в Америке, то проездом.