Золотой козленок

Константин Чубич, 2018

Все конечно же помнят Остапа Ибрагимовича Бендера, красавца мужчину, великого комбинатора, а по совместительству отменного жулика. В «Двенадцати стульях» он погибает от рук Кисы Воробьянинова, но потом чудесным образом появляется на улицах славного города Арбатова, чтобы продолжить свои приключения. Было бы жалко с ним попрощаться ровно на том месте, где заканчивается «Золотой теленок», – на берегу пограничной реки, правда, с советской стороны. И это обнадеживает. Уже давно нет Советского Союза, но последователей у Остапа Ибрагимовича предостаточно, совсем как детей у лейтенанта Шмидта. Сударкин Владимир Константинович, он же Вениамин Бортник- Коновалов, он же Жульдя-Бандя, который, заметим, является внучатым племянником великого комбинатора, – один из них. Есть у него и свой Шура Балаганов, которого теперь зовут Фунтик. Та еще парочка, а действие, как водится, начинается в Одессе, где острят даже на похоронах. Содержит нецензурную брань.

Глава 6. Друзья осваивают «берлогу» старого Соломона

Остаток дня компаньоны провели в праздном бездействии, совокупляя пищу духовную с телесной: просматривали газеты, заполонённые ложью и всяческой бульварной чушью, ублажая при этом чрева пивом.

Жульдя-Бандя, сообразуясь с доктриной естественного отбора − «выживает сильнейший», завоевал царское ложе, оставив дружка влачить сон на пролетарской. Она, без сомнения, была удобнее нар, на которых Фунтик провёл почти треть своей сознательной жизни.

Одесский фармазон рухнул на кровать. Закинул ногу за ногу. Подмостил под спину подушку. Устало-жеманным аристократическим голоском промурлыкал: «Щас бы фанфурик вискасу… кралю…»

− Благоустроенные нары и Бормана, который будет читать вам сказки про девочку Машу, Иванушку-дурачка или Золушку…

Фунтик, криво улыбнулся, вспомнив начальника оперчасти Бормана из яснополянского «санатория» строгого режима, прихлебнул из горлышка пива. Потянул с тумбочки газету «Из рук в руки», углубляясь в её недра, принялся читать вслух:

− Тараканы и грызуны.

− Оптом и в розницу, − комментировал дружок, оставив на время эротический журнал с тощими девицами, во фривольных позах демонстрирующими свои мощи.

− Психоаналитик.

− В собственном соку. Срок хранения: два года.

− Бабка. Не желаете бабку? − Фунтик пытливо уставился на дружка, шириною губ отображая величину язвительности.

− Не старше сорока, − согласился Жульдя-Бандя, ещё не сгубив воспоминаний о своих похождениях на крестьянской свадьбе в Беляевке.

− Ясновидящая Меланья, − Фунтик хихикнул, что предвещало какую-нибудь пакость. − Жулик, ты бы отдался ясновидящей Меланье?!

Тот равнодушно пожал плечами, не находя принципиальной разницы между ясновидящими и остальными. Потом улыбнулся, вероятно, о чём-то вспомнив:

− Обманчив женский внешний вид, поскольку в нежной плоти хрупкой натура женская таит единство арфы с мясорубкой.

Фунтик хихикнул, продолжая:

− Устранение соперника или соперницы нетрадиционным способом. Телефон…

− Киллера.

− Тут написяно − «нетрадиционным», − воспротивился Фунтик, продолжая. − Марьяна − привороты. Сложные случаи. Это как? − он отправил вопросительный взор на царское ложе.

− Шо тут непонятного?! Это, например, когда мальчик с мальчиком.

Друзья захохотали, раздражая старого Соломона, возраст которого отвергал присущие молодости азарт и оптимизм.

Фунтик прочёсывал заросли предложений по цивилизованному способу отъёма денег у граждан:

− Так… так… во! Сверхпохудение! Не желаете сверхпохудеть?

− Погребальные услуги за счёт заведения?

− За свой.

− Тогда не желаю, − Жульдя-Бандя обозначил это рукой, другою отхлебнув из горлышка пива.

− Жулик, я не врублюсь, − какого хрена мы сюда притарахтели? − Фунтик, сменив тему, на время отложил журнал.

Дружок разверз пасть чемоданчика-дипломата из крокодиловой кожи. Принялся шарить за перегородкой. Отправил вопросительный взгляд на пролетарское ложе. Сознавая, что Фунтик, даже потенциально, не мог быть причастен к исчезновению записки, вытрусил содержимое на кровать. Проверил в карманах брюк. Отправил на шконку у окна на этот раз уже утвердительный взор.

− Малявы нету, − он без всякой надежды нырнул пальцами в кармашек футболки, − как сквозь землю провалилась, − принялся напряжённо вспоминать: − Скуридин Пётр… Алексеевич… А знаешь, Фунтик… − Жульдя-Бандя посмотрел на кореша, − это меня Степанида отвела…

− Степанида?! − Фунтик хихикнул, впервые услышав столь оригинальное женское имя.

− Бабка моя по отцу. Ей за девяносто, − Жульдя-Бандя молча принялся загибать пальцы, уточнив, − девяносто два. Её все боятся… как огня. Она ни в бога, ни в чёрта не верит. Даже дед Степан, бывало, шумнёт на Степаниду, так у него − или зуб…

Фунтик оборвал:

− Это твой что ли? − рассказчик утвердительно кивнул. − Дед Степан и бабка Степанида?

− Степан Иосифович − уже еси на небеси, − Жульдя-Бандя, разменяв четвёртый десяток, только сейчас с удивлением отметил, что не знает отчества родной бабки и никогда ни от кого его ранее не слышал.

− Степанида была богатая невеста: нанимали работников. А в вашей родословной были помещики?

− Почему были? Есть и сейчас, − Фунтик хихикнул. − Князь Юрий Поляков, − он обозначил себя рукой.

− Ветви генеалогического древа князей мира сего устремляются к звёздам, а пролетариев и колхозников − в навоз.

− Жулик, давай бомбанём упакованную фатеру! − оживился темпераментный, жаждущий действий южанин.

Жульдя-Бандя тяжело выдохнул, надувая щёки, как теряющая самообладание мамаша над корпящим над уравнением школяром:

− Вы, гражданин Поляков, типичный одесский жулик, но тута вам не там. Здесь вам не Одесса. Здесь вам культурный цивилизованный город − историческое наследие России. Здесь ваши бульдожьи манеры мирное население просто-напросто не поймёт, − Жульдя-Бандя вскрыл очередную бутылку «Ячменного колоса», дабы процесс просвещения не казался столь утомительным.

В нём проснулся философ:

− Сейчас это не модно. Время хамов, бандитов и хулиганов уходит в прошлое. Здесь люди желают быть ограбленными вежливо, красиво и интеллигентно: «Сударыня, извините, пожалуйста! Вы не могли бы одолжить мне содержимое вашей сумочки? А ещё − вот эти изумительные серёжки и колечко с бриллиантиком. Я подарю их маме на день рождения. Премного благодарен. Привет родителям. Всех вам благ, счастья, здоровья и т. д. и т. п.». Никакой суматохи. Никто не визжит: «Держи вора!» Всё культурненько. Никакой паники. Люди без особого сожаления расстаются со своим прошлым. Им даже немного жаль прощаться с такой порядочной высокоинтеллигентной сволочью…

Фунтик, в это время сделавший очередной глоток, прыснул, оросив «усыпальницу» пивным аэрозолем. Дружок, решив придать сказанному поэтической окраски, запел словами известного питерского барда:

− Пардон, мадам, снимите ж ваше ожерелье, ну-ну, не плачьте, я ж вас до смерти жалею! Снимите ж, будьте так добры, вас умоляю, прошу учесть, шо два раза не повторяю…

Смех снова нарушил патриархальную тишину утлого жилища старого еврея.

− Так вы, гражданин Поляков, предлагаете бомбануть хату? − Жульдя-Бандя с прокурорской строгостью взглянул на собеседника. − Упакованные хаты сегодня как минимум снабжены сигнализейшн и видеокамерами. И этот крохотный огрызок человеческого гения мгновенно зафиксирует вашу глупую рожу на плёнку, которая будет служить основным аргументом для изоляции вас от деградирующего общества. Общество..− он предупредительно возвысил указующий перст, − не любит дураков…

− Дюже умных, кстати, оно тоже не любит, − вполне логично заметил Фунтик, разумея, естественно, дружка. Он вперил взгляд в глобус на тумбочке, у изголовья, изучающе, стал вращать его то в одну, то в другую сторону, будто подыскивая место для эмиграции…

− Вы не читали «Гарики на каждый день»? − Жульдя-Бандя отправил на модернизированный топчан вопросительный взгляд, зная наверняка, что тот не читал: − «Не в силах жить я коллективно, по воле яростного рока: мне с идиотами противно, а среди умных − одиноко». Вполне с вами согласен, дитя моё, но смею заметить, что умных оно вынуждено терпеть, поскольку умные нынче относятся к исчезающему подвиду. К сожалению, сударь, вам никогда не удастся переступить эту тонкую грань.

− Это ж почему же? − совершенно искренне поинтересовался обладатель пролетарского ложа.

− Если ты не поумнел до сорока, то вероятность того, что ты вообще когда-нибудь поумнеешь − катастрофически мала, − Жульдя-Бандя натрудил лицо умом, что предвещало очередную тираду. − Фунтик, вероятно, вы не читали роман «Двенадцать табуреток» великого советского еврея Ильи Арнольдовича Файнзильберга и простого советского парня Евгения Катаева?.Не читали.

− По кину смотрели, − педерастическим голоском пропел тот, отправив на княжеское ложе жалящий ядовитый взгляд.

− Вам это нэпонятно и нэинтэрэсно. Потому что там − ни одиного слова по фене, − кореш укоризненно покачал головой и, приготовившись цитировать, направил победоносный взор в сторону рабоче-крестьянской «усыпальницы»: − «Клавдия Ивановна была глупа, и её преклонный возраст не позволял надеяться на то, что она когда-нибудь поумнеет…»

Фунтик, уже научившийся сносить поддёвки своего темпераментного дружка, равнодушно отхлебнул из горлышка пива….