Хока

Любовь Степановна Холодова, 2021

В школе во время ремонта нашли удивительную статуэтку. Это было уродливое существо, изготовленное из неизвестного материала, черный идол с громадным животом. Статуэтка была помещена в краеведческий школьный музей потому, что не имела почти никакой ценности. Или имела? Однажды, ночью во время грозы она была похищена из музея. Кому и зачем мог понадобиться черный идол? Директор школьного музея и молодая журналистка взялись за изучение этого неординарного для маленького городка случая. Во время расследования они узнали, что этот идол имел очень серьезную ценность и история его ведет вглубь веков.

Часть первая

Нашествие

Глава первая

Ветер поднимал с земли все, на что хватало сил, шумел листвой и скрипуче раскачивал тусклый фонарь, свет от которого мелькал по всему школьному двору.

Звезды начали пропадать, видимо, затягивались тучами. Свист ветра нарастал, уже слышны были стуки кровли крыш, обламывались и неслись по дороге ветки.

Звон разбитого стекла утонул в предгрозовом шуме. Стекла продолжали сыпаться, осколки падали из-под ног человека, стоящего на подоконнике. Он низко наклонился и исчез в темном проеме окна.

В окошке дома напротив показалась испуганное лицо. Загремел гром, лицо исказилось в гримасе страха и исчезло в глубине комнаты.

В школьном музее, в ночном полумраке на полке, соседствуя с другими экспонатами, на подставке стояла черная статуэтка. Блик уличного фонаря через окно освещал ее фигуру. Статуэтка изображала черта-самку. Сморщенное лицо видимо не было старческим, а имело особенность чертовой породы. Глаза навыкат, обнаженные клыки, как в злой усмешке и свиное рыло, задрапированное поперечными складками. В дополнение, подбородок висел черной бесформенной массой и плавно переходил в живот неестественных размеров, если только чертиха не была беременна.

За окном ударила молния, осветив каменное чудище. Рога отбросили тень на полкомнаты. Под грозовые раскаты тень устрашающе замелькала вместе с изломами молнии.

Глаза черной статуэтки были живыми. Едва уловимо в них теплился огонек. Клыкастая чертиха улыбалась. Она продолжала улыбаться, когда ее осторожно сняли с подставки, завернули во что-то мягкое и понесли к выходу.

Несмотря на раннее утро на следующий день у школы собралась толпа зевак. Место вокруг разбитого окна было оцеплено красными лентами. Машина с мигалками стояла в стороне с открытыми дверцами.

Лейтенант, сидя в машине, дожевывал свой бутерброд, который жена заботливо положила ему на завтрак. Водитель нервно ерзал на сидении. Все обсуждали случившееся событие. Ждали директора музея.

— Раз окно разбитое, значит, в него влезали. А зачем? Ясно, чтобы что-то украсть, — рассуждала тетка в цветастом платье.

— Так ведь не взято ничего, — отвечала ей другая.

— А ты откуда знаешь? — удивилась тетка. — Полиция и то ничего не может сказать.

— Милентиха сказала, она там полы моет, говорит, что все, вроде, на месте.

— Глянь, Владислав Игоревич идет.

По дорожке, ведущей к школе, почти бежал учитель истории и директор краеведческого музея. Его расстегнутый пиджак развевался на ходу. Он шел, не разбирая дороги, ступая в лужи, оставшиеся после ночного дождя.

Владислав Игоревич подошел к полицейской машине. Он был взволнован.

— Здравствуйте, я — Гурин.

— Лейтенант Савчук, — представился следователь и пожал протянутую руку, — здравствуйте.

— Мне позвонили, что кто-то проник в музей. Что-нибудь взяли? А кто это был? Когда — ночью? — засыпал Гурин вопросами следователя, — можно зайти в музей посмотреть? — он взглянул на ограждение.

— Так это обязательно нужно. Мы без Вас не разберемся. Видите ли, я разговаривал с вашей уборщицей, она говорит, что все цело.

— А, может, это просто буря разбила стекла?

— Нет, нам позвонила женщина из этого дома, — лейтенант показал рукой, — и сказала, что ночью видела, как кто-то влезал в школьное окно.

Они вошли в краеведческий музей.

— Дверь была открыта, — говорил на ходу, едва поспевая за Гуриным, лейтенант, — похоже, что в окно влезли, а вышли через дверь.

В музее был порядок. Ничего не было разбито, никаких следов погрома, чего боялся Гурин. Все экспонаты стояли на своих местах, о каждом из них директор музея мог рассказывать бесконечно. Они хранили историю родного города от самой далекой старины до сегодняшнего дня.

Богатство музея было незамысловатым: кухонная утварь, гончарные изделия, одежда, монеты, орудия труда, оружие, обмундирование, документы, фотографии — все, что удалось собрать с детьми во время археологических экспедиций в летнее время и в течение учебного года у жителей города.

Был и крестьянский уголок времен крепостного права и панорама военных укреплений во время Отечественной войны, купеческий дом в разрезе. Сейчас в этом доме была школа. Летом, во время ремонта, в стене школы нашли статуэтку, завернутую в кусок кожи…

У Гурина округлились глаза:

— Исчезла!

— Что исчезло? — подскочил следователь.

— Вот, здесь, на постаменте стояла черная статуэтка. Мы ее недавно, нашли. Ее нет. Вот, смотрите, — директор музея показал на подставку, на которой остался круглый след.

Лейтенант Савчук достал блокнот и ручку.

— Опишите, пожалуйста, пропавшую вещь. Размеры. Материал.

— Высота примерно тридцать пять — сорок сантиметров, ширина чуть поменьше. Из чего она сделана, не знаю, но очень тяжелая. Черного цвета.

Владислав Игоревич начал описывать статуэтку и, видавший виды, следователь замер от удивления.

— Ничего себе, какая красавица, — сказал он, — а какую ценность представляет?

— Совсем небольшую, — Гурин достал папку с документами, — вот, нашел, сейчас все точно продиктую… — он зачитал все, что касалось пропавшего экспоната.

— А почему сигнализация не сработала? — спохватился он.

— Отключена, — развел руками Савчук, — видно готовились.

— И зачем она могла кому-нибудь понадобиться? — задумался Гурин.

— Это я у Вас хотел спросить. Ведь унесли ее не случайные хулиганы, а те, кому она была, очень, нужна. Больше ничего не взяли, а только ее. Зачем? У Вас есть соображения по этому поводу?

Владислав Игоревич задумался.

— Даже не знаю. С ней связана очень давняя и очень необычная легенда. С появлением этой статуэтки, а называли ее Черным идолом, были связаны события, которые когда-то потрясли город.

Лейтенант, слушая с интересом, машинально отложил ручку. Гурин махнул рукой, жестом начиная рассказ, и ручка со стола полетела на пол.

— Простите, — Владислав Игоревич собирался наклониться за ней, но задел стоящий на полке экспонат и едва его удержал, — я такой неловкий.

Савчук поднял ручку и кивнул Гурину, который сложил свои непослушные руки на груди и принялся рассказывать:

— Когда в городе появился Черный идол, началось с того, что стали засыпать девушки.

Вот, идет девушка по дороге, упадет и тут же засыпает. И никто не может ее разбудить. Родители перестали своих дочерей из дома выпускать, так они и дома засыпали. Почти все девушки в городе заснули.

И еще были пожары. Возникали сами собой и, причем, в тех домах, где спали девушки, которые, как правило, и сгорали в этих пожарах. Люди боялись спать в домах и ночевали на улице.

Началась паника. А, когда нашли первые трупы молодых парней, разорванные на части, горожане решили покинуть город.

«Но пришла мгла и поглотила город. И не было никакой возможности уйти», — так повествуется в летописях нашего города, — продолжал Гурин рассказ, — Все считали, что виной всему была колдунья, сестра купца, Дуняша. Ее подстерегли и жестоко, до смерти, побили. Мгла отступила. Нашествие кончилось. Но нигде не сказано, что или кто спасли город.

Оставшиеся в живых девушки проснулись, и некоторые оказались беременны. Когда пришли сроки рожать, родили они мохнатых чудовищ, которые исчезли непонятно куда.

Вот, такая история. Говорят, что Черный идол мог исполнять абсолютно любое желание, даже самое невероятное. Но человек потом делался его рабом, его орудием. Так что трудно было сказать, идол работал на человека или человек на идола.

— Да, интересно, — сказал лейтенант Савчук, — так на чем мы остановились? Ах, да: зачем же кому-то понадобилась эта статуэтка?

— Гурин пожал плечами, задумчиво глядя на темный след на пустой подставке.

Расследование шло медленно, продвижения никакого не было. У следователя не было даже малейших зацепок. Материала было немного: разбитое стекло, показания соседки, да еще круглый след на пыльной подставке от пропавшего экспоната, и все.

Савчук поговорил со всеми «известными личностями» молодежных группировок, со своими осведомителями в преступном мире. Еще раз осмотрел комнату музея, которая была опечатана на время расследования, и не продвинулся ни на шаг.

Тогда он пошел в библиотеку. Просидев там полдня, он не нашел даже упоминания о Черном идоле. Дело грозило стать «глухарем». Если бы это была кража мобильного телефона или, даже, автомобиля, все было бы гораздо легче. И мотивы очевидны, и с частными лицами общаться было бы проще: никто бы нервы не трепал, работали бы себе спокойно. Другое дело, когда преступление совершалось на уровне государственных структур. Вот украли эту маленькую, никчемную, не представляющую особой ценности, статуэтку, а раздули! Все, сколько-нибудь относящиеся к краеведческому музею, государственные чины целыми днями звонят в отдел, интересуются, как идет расследование, уже нашли или еще не нашли? И это раздражает, мешает и заставляет вновь и вновь идти в своих поисках по кругу.

Савчук брел по булыжной мостовой старого района города. Был вечер, но домой идти не хотелось — настроение было не то.

— Вить! Как ты здесь? — окликнул его знакомый голос.

— Сашка! — лейтенант очень был рад встрече со своим одноклассником. Он сидел за столиком летнего кафе, что расположился вдоль дороги, с небольшой компанией.

— Давай к нам, пивка холодненького выпей.

Савчук с удовольствием уселся за столом.

— Это — Витька Савчук, мой школьный кореш, — представил его своим друзьям Сашка, — с полгода не виделись. Ты что такой хмурый, «крокодил не ловится»?

— Не ловится, — грустно улыбнулся Савчук и кивнул головой.

— Витька следователь, — обратился к своим друзьям Сашка, — и очень хороший, его всегда на самые серьезные дела кидают.

— А кражу из музея Вы расследуете? — спросил один из сидящих за столом. В маленьком городке новости распространялись быстро.

Савчук кивнул.

— Кто украл, уже известно?

Следователь отрицательно покачал головой.

— Да Вы у него ничего не спрашивайте, во-первых, «в интересах следствия» он никогда ничего не расскажет, а во-вторых, Витька неразговорчивый. Из него слово не вытянуть, разве что по делу.

Посидели недолго, но Савчук был рад отвлечься от своих мыслей, разрядиться. Компания потихоньку разошлась, остались только он и его одноклассник.

— Что-то творится в последнее время, — сказал куда-то в пространство Сашка, вертя в руках бокал с пивом.

Савчук вопросительно посмотрел на старого друга.

— У нас, в пожарке, странные случаи стали происходить, ребята по углам шепчутся. В последнее время участились случаи возгорания. Вызовов стало намного больше. Пожар гасим, а почему возник — понять не можем. Вот, к примеру, загорелась спальня. Хорошо, что в ней никого не было на тот момент, дочка у них в больницу попала…

У Сашки вдруг округлились глаза, — слушай, Вить, я теперь точно понял, что это все неспроста, берись за дело.

— Да ты мне толком все расскажи, — прорвало Савчука.

Сашка хлебнул пива:

— Ну, о том случае: в комнате никого не было, возгорание случилось под утро, электропроводка проходит по другой стене, окно было закрыто. Очаг возгорания — постель. Малец встал по надобности, случайно увидел, что дым из комнаты идет.

А был еще такой случай: вызвали нас, мы дверь нараспашку, тащим шланги, по квартире бегаем при полном обмундировании, смотрю, а в соседней комнате девушка спит. Я говорю отцу: «Вы бы ее разбудили, увели куда-нибудь». А он мне отвечает, что мол, она давно спит, уже третий день, он ее из горящей комнаты вытащил, она даже не шевельнулась. Я тогда, конечно, очень удивился, посоветовал ее в больницу отправить. А через несколько дней встречаю Нигматуллина, Рафаэля Хайрутдиновича, врача нашего, он мою мамку когда-то лечил, перебросились словами, а я ему и рассказал про девчонку, что на пожаре видел, случай-то удивительный. Знаешь, что он мне сказал? Говорит, что у него таких там уже две палаты переполнены, а что делать с ними не знает. Их там, конечно, поддерживают, но никакое лечение им не помогает. Поговорили, и забыл, мало ли какие случаи в жизни бывают? А сейчас, вдруг, понял, что в этом что-то есть, а что? Как-то все связано между собой.

Сашка замолчал, беззвучно шевеля губами. Его пальцы цепко обхватили бокал, грозя раздавить его вдребезги. Савчук наклонился к нему, прислушиваясь к едва уловимым звукам.

— Пожары — больница, больница — пожары, — понял следователь почти на интуитивном уровне.

Он достал свой до удивления затрепанный блокнот.

— Сможешь мне сделать списки возгораний за последний месяц? — спросил он одноклассника.

— Сделаю, — машинально ответил Сашка, не выходя из оцепенения.

— Завтра я тебе позвоню, — делая пометки в блокноте, сказал следователь.

Виктор брел по опустевшим улицам, не имея ни малейшего желания идти домой, в голове прокручивались слова: «Пожары — больница, больница — пожары». Его уже тошнило от этой фразы, но он никак не мог от нее отделаться, как от приставучей песенки.

Где-то в глубине его размышлений росло понимание, что все это каким-то образом было связано с пропавшей статуэткой из школьного музея. Но как?

Он не заметил, что идет по аллее парка и пинает какую-то деревяшку. Уличное тусклое освещение уродовало ее и напоминало о Черном идоле. Следователь вспомнил о невероятной истории, которую рассказал директор музея. А если эта история уж и не такая невероятная, тогда все сходится.

Наутро лейтенант Савчук был уже в больнице. Он не без труда нашел заведующего терапевтическим отделением клиники Нигматуллина.

Они сидели в ординаторской и пили крепкий кофе, который Рафаэль Хайрутдинович сварил лично, здесь же, не выходя из кабинета. Аромат кофе плыл из кабинета, завораживая и дразня проходящих мимо медработников.

— Странно, что это интересует полицию, — сказал доктор, отпивая маленькими глоточками из чашечки, — понятно, что случаи уникальные, но это никак не должно быть связано с криминалом.

Следователь молчал. Не в его правилах было перебивать собеседника, который, в своем монологе, иногда, мог дать очень полезную информацию, сам не подозревая об этом. Лейтенант Савчук очень внимательно слушал, рассеянно улыбался, наслаждаясь кофе.

— Мы, конечно, уже сообщили по своим инстанциям, ждем помощи. Но полиция? Чем вы нам можете помочь?

— Понятно, что ситуация сложная и удивительная. Но скажите, есть ли, к примеру, в течении болезни, еще что-нибудь странное?

Нигматуллин задумался.

— Даже сразу и не скажу. Мы и так тут все прямо-таки шокированы происходящим. Девушек привозят каждый день, мы сидим, как на иголках, ожидая новые поступления.

— Вы сказали: «девушек», а что, есть какие-то возрастные ограничения? А мужчины этой эпидемии не подвержены?

— Да, Вы правы, это, пожалуй, и есть то, что кажется странным. Если хотите, можно пройти в отделение, увидите все сами.

Едва Савчук переступил порог явно переполненной палаты, ему предстала картина, которая была обычной в больничных буднях: на кроватях лежали молодые женщины (палата-то женская), около каждой стояла капельница. Тонкие прозрачные трубочки соединяли капельницы с иголками, вонзенными в худенькие руки. Все было привычным и все же, отчего-то у лейтенанта перехватило дыхание. Может быть, потрясали невероятная бледность пациентов и синюшные круги под глазами, может быть, было слишком много капельниц, и это удручало картину?

Он понял: на лице каждой спящей девушки застыло выражение ужаса. Вряд ли они спали. Возникло ощущение, что этим, в основном еще юным, девчонкам грозит опасность.