Корни

Людмила Миловацкая

Идеальный брак Литвиновых трещит по швам и супруги решают на время расстаться. Полина уезжает на конференцию в Лондон, Дмитрий отправляется в глухую провинцию в надежде на тихую жизнь, но не тут-то было! В деревне его настигает известие о наследстве. Он спешно отбывает во Францию. Парижский флер накрывает его с головой. Полина встречается в Лондоне с неординарным человеком. Эти события кардинально меняют взгляд каждого из них на себя самого и на жизнь.

5. За монастырскими стенами

Первые же минуты пребывания на родине подействовали на Дмитрия как холодный душ. Недружелюбные сограждане торопливо бежали по длинным коридорам аэропорта. Никто ни на кого не глядит, не замечает, каждый сам по себе. Заденет — не оглянется. Да, еще одна загадка: только что эти молодые люди галантно распахивали двери перед дамами, подносили сумки. Улыбались. Что же здесь делается? Об этом тоже очень и очень хотелось подумать и обсудить с близким человеком, прежде всего, конечно, с Полиной.

Уф, наконец-то он дома. Полина, наскоро улыбнувшись, поспешила на кухню:

— Ты проголодался?

— Нет, я хорошо поел в самолете.

Ему не терпелось поделиться мыслями. Впечатлений от поездки было так много, что он сходу начал:

— Всем известно, что Евросоюз построен на принципах толерантности, но одно дело — узнавать что-то со стороны, другое — познать, почувствовать кожей.

— Любая информация, пропущенная через сердце и обогащенная личным опытом, приобретает новый смысл, — согласно кивнула Полина.

Она сосредоточенно смотрела на посудину с кофе. Заметив поднимающуюся ароматную шапку, ловким движением сняла турку с огня, разлила кофе по чашкам и села за стол напротив. На спокойном лице — приветливая улыбка, в глазах — внимание и неподдельный интерес.

Дмитрий улыбнулся своей мысли: «Какое счастье иметь жену-друга, единомышленника. Соратника…» и принялся рассказывать о том, что поразило его.

Прежде всего — вопросы, которым он не нашел объяснения: о диктатуре демократии, двойных стандартах, о стремлении к середине во всем, о негласных рамках толерантности и свободы слова.

— Удивительно, люди в современной Европе хотят знать закрытую информацию, но только ту, и в той мере, в которой эта информация укладывается в устоявшуюся для них картину мира. Они не хотят испытывать слишком сильных эмоций, им неприятно слышать о реальных ужасах войны, учиться на ошибках других они тоже не желают.

Повсюду кричат о свободе и сами загоняют себя в рамки искусственных идей.

Но ведь так очевидно, что любая искусственно созданная система не может долго существовать, а навязанные извне принципы разрушают не только социум, но и душу человека.

Чем больше он говорил, тем больше мрачнела Полина. Дмитрий не сразу увидел перемены в лице жены, а заметив, осекся и озадаченно спросил:

— Ты слушаешь? Может, тебе это не интересно?

— Представить себе не можешь, насколько интересно. Что такое западная цивилизация, я имею примерное представление, но что ты такой наивняк… Твои рассуждения недостойны цивилизованного человека. Да кто ты такой, какое имеешь право осуждать европейцев? Это их выбор, осознанный выбор, коллегиально принятое решение! Это их правила игры! И мне глубоко безразлично, искусственно они созданы извне или нет! Главное, эти правила обеспечивают своим гражданам легкое необременительное существование.

Полина говорила резко, временами переходя на крик. Дмитрий с изумлением смотрел на ее разом подурневшее лицо. Он вдруг почувствовал, что смертельно устал, ему страшно захотелось спать.

— Смешно сказать: его заботит душевное состояние европейцев! Ха-ха! Кого это сейчас волнует? На Западе давно не мыслят подобными категориями, да и у нас тоже. Оглядись вокруг: почти все наши друзья, ратующие за духовное возрождение России, покинули страну и благополучно живут в безбожной Европе. Пора бы тебе снять розовые очки и наконец увидеть реальный мир!

Неизвестно, как долго Полина продолжала бы свою обличительную речь, Дмитрий очень скоро перестал различать ее слова.

Он понимал, что этот разговор сейчас надо прекратить, взглянул на жену и осекся: таким злым, неприятным, почти незнакомым она показалась: на бледном лице выступили красные пятна, на шее набухли вены, расширенные зрачки сделали светлые глаза почти черными. С тоской подумал: никогда не видел ее такой некрасивой. Возможно, он невольно произнес это вслух. Полина вдруг замолчала и, не глядя на него, тихо сказала:

— Вот что, нам надо пожить некоторое время врозь. Пожалуй, это единственная возможность сохранить наш брак.

— Даже так!? — Дмитрий провел ладонью по лицу. — Что ж, будь по-твоему.

Не говоря больше ни слова, поднялся и пошел к двери. В голове — только одно желание: лечь спать. Он машинально посмотрел на часы. Мысль о том, что успевает на «Красную стрелу», принесла некоторое облегчение. Он взялся за ручку чемодана; хорошо, что не успел его распаковать.

Полина вышла в коридор, произнесла с вызовом:

— Что за демарш? — Вглядевшись в лицо мужа, сказала мягче: — Ну правда, что за ребячество? Ты меня понял слишком буквально. Куда ты пойдешь на ночь?

— Мне надо по делам в Питер. Собирался туда на следующей неделе. Но… днем раньше, днем позже… Созвонимся!

Дмитрий открыл глаза. За окном мелькали пейзажи ближнего Подмосковья. Домой решил не заезжать, сразу же от вокзала взял такси и поехал в монастырь.

Отец Феофан встретил его светлой улыбкой, обнял, троекратно расцеловал. Не выпуская из своих объятий, вгляделся в лицо, обеспокоенно спросил:

— Что-то произошло?

— Да, потому и приехал. Как вы тут?

— Все слава Богу! Ну, пойдем в гостиный дом, поговорим. А может, сначала в трапезную? Там сейчас никого нет. Поешь, подкрепишься.

Завидев по дороге знакомого монаха, отца Арсения, Дмитрий поклонился и поздоровался. Тот оглянулся, внимательно посмотрел и, не сказав ни слова, быстро зашагал прочь.

— Что это с ним?

— Старость не радость. Никто не знает, чем кого наградит.

Вкратце поведав о поездке в Амстердам, тяжко вздыхая и часто останавливаясь, Дмитрий завел разговор о разрыве с женой.

— Полина говорит, что причина во мне. Я, мол, стал ортодоксальным славянофилом, чуть ли не шовинистом. Но это не так, ты же знаешь — я против шовинизма любого толка. Тем более когда речь идет о русской нации. Просто странно и неправильно, когда в своей стране нельзя сказать слово в защиту основообразующей нации. Что ни говори, ни один другой народ не сумел так естественно объединить вокруг себя столько разных племен, культур, религиозных верований. Долгое-долгое время русские и Россия тянули на себе груз колоссальной ответственности за все примкнувшие к ней народы, зачастую в ущерб своим интересам.

— Россия всегда была готова прийти на помощь угнетенным, бедствующим народам, — кивнул отец Феофан. — Сегодня она сама пребывает в трудном положении. От корней своих, традиций оторвана, союзников днем с огнем поискать, оплеванная, оболганная… И некому вступиться за нее, некому сказать слово в защиту народа. Только и остается молиться да на Бога уповать! И что это за мода пошла: чуть что — это национал-шовинизм!

— Я могу понять, когда такие слова говорят другие, чьи интересы уже давно далеко за пределами родной страны. Чьи дети, внуки учатся, работают, создают свои семьи за границей… Много и таких, кто, живя в своей стране, презирает ее, не хочет пальцем о палец ударить для ее благополучия. Тех, кто радеет о России, не так много. Но Полина… Я свято верил, нет, просто знал — она из тех немногих, для кого Россия — не пустой звук. Это смысл, цель, способ существования! И вдруг… Почему она так переменилась, почему перестала понимать меня? Наверное, я сам виноват. Мне не хотелось замечать, что в последнее время мы редко говорили на серьезные темы, а как только разговор заходил о серьезном, Полина ссылалась на какие-то дела и уходила. Надо было настоять и дать ей возможность высказаться. Как еще можно понять человека, узнать его альтернативное мнение, попытаться принять его или переубедить в обратном? Главное — понять человека! Извини за многословие, опять я завелся, говорю, только искушаю тебя! Вы ведь здесь далеки от всего мирского…

— Бог с тобой, Дмитрий. Тебе ли не знать: монах только сначала молится о себе и своих близких, а по мере возрастания — обо всех людях, плохих и хороших, и обо всем Мире. В монастырских стенах тоже непросто постигаются понятия равенства, терпимости, свободы… А ты бы как определил это слово, что оно для тебя значит?

— Вряд ли смогу дать точное определение. Во всяком случае, это не то, что сегодня исповедует часть общества: «Свобода — это когда можно делать все что хочешь, и ничего тебе за это не будет».

— Ну, это уж совсем… Что-то из жизни неблагополучных подростков.

— Пожалуй. На мой взгляд, свобода — это внутреннее ощущение, не слишком зависимое от внешних обстоятельств. Достаточно вспомнить, что Леонид Андреев написал свою лучшую книгу в заключении.

— Андреева не читал, но знаю, что многие подвижники, заточенные в стенах, чувствовали себя свободными. — Скрестив на груди руки, отец Феофан внимательно оглядел Дмитрия и продолжил серьезно. — Свобода выбора — это священный Дар, данный Создателем своим детям. Каждый волен воспользоваться им по-своему, но и несет личную ответственность за свой выбор. Скажу тебе по своему разумению. Не то чтобы я сам выдумал… «Моя личная свобода — несвобода от Бога. Свобода от греха — высшая степень свободы человека».

— Сильно сказано! И точно. Хотя «свобода от греха»… Мне кажется, это почти недостижимо в нашем мире. Может, эти слова обращены только к духовным лицам?

— Нет, дорогой мой. Бог призывает к себе каждого, слышишь, каждого человека. Вот как велика наша предназначенность и ответственность за свой выбор.

— Это именно то, что я хотел и не сумел сказать Полине. То, что меня больше всего удивило и обеспокоило в Европе. Еще лет тридцать назад в литературе и в кино главным героем была личность, со своими проблемами, терзаниями, исканиями. А теперь пытаются сделать коллективного героя. Раньше считалось, что нужны индивидуалисты, теперь — стремление не высовываться. Не поверишь, в европейских школах немодно быть отличником. При участии в конкурсах побеждает не тот, кто нашел лучшее решение, а те, кто решил задачу сообща. Равенство всех и во всем — основной принцип жизни социума. Но ведь это абсурд. Кто будет выдавать новые идеи? Разве не идеями гениальных людей развивается мир? Трудно представить армию без командира. Подумай: когда дойдет до дела, к какому врачу поведут близкого человека — к середнячку или к выдающемуся таланту?

— В природе нет и не может быть абсолютного равенства, это тождественно хаосу. Все в мире структурировано и подчинено иерархическому принципу. Я понимаю твою тревогу и разделяю ее. В известной мере европейцы сейчас болеют нашими болезнями, вспомни недавнюю историю! Когда-то они молились за безбожную Россию, теперь пришел наш черед молиться о них.

Друзья уже прощались, когда в комнату вошел монах и подал Дмитрию небольшой заклеенный конверт.

— Отец Арсений просил передать и велел вскрыть только когда «небо покажется тебе с овчинку».

На немой вопрос Дмитрия отец Феофан только пожал плечами:

— Чудит наш брат Арсений, но ты сделай как он велит, носи конверт всегда с собой, может, и вправду пригодится.

Друзья троекратно обнялись и расцеловались.

— Ты теперь домой?

— Не знаю. Получил приглашение от брата, у него там намечается помолвка. Вроде и билеты уже купил, а сейчас думаю, стоит ли ехать. У людей праздник, а у меня настроение хуже некуда.

— Поезжай, поживи там. Родная земля сил придаст. Оторвались мы от своих корней, потому и радости лишились. Корни — великая сила.