Корни

Людмила Миловацкая

Идеальный брак Литвиновых трещит по швам и супруги решают на время расстаться. Полина уезжает на конференцию в Лондон, Дмитрий отправляется в глухую провинцию в надежде на тихую жизнь, но не тут-то было! В деревне его настигает известие о наследстве. Он спешно отбывает во Францию. Парижский флер накрывает его с головой. Полина встречается в Лондоне с неординарным человеком. Эти события кардинально меняют взгляд каждого из них на себя самого и на жизнь.

8. Нескучные поминки

Вынимая покупки из пакетов, Ирина рассыпалась комплиментами по поводу «неземной красоты» Полины, ее наряда и качества выбранных продуктов.

— С Кристиной я часто встречаюсь, а тебя целую вечность не видела. Хорошеешь! А Дмитрий разве не с вами? Он ведь уже вернулся из поездки?

— Вернулся. И сразу же уехал в Питер, — небрежным тоном ответила Полина.

— Что ж так? Раньше он никогда не пропускал этот день.

— Мало ли что было раньше…

— Вы что, поссорились? — встревожилась Тина.

— Не то чтобы поссорились… Дмитрий в последнее время стал невыносим. Я думала, в отпуске отдохнет, успокоится. Амстердам — такой милый город, маленький, уютный. А он не успел в дом войти, как с порога стал критику наводить: то ему не так, это не так. Не нравится ему, видите ли, сегодняшняя западная демократия.

— Ну и что? Сейчас сами западники говорят о кризисе либеральной идеи.

— Это их дело, им можно. А он приезжий, человек со стороны, и не имеет права…

— На высказывание? — Ирина оторвалась от готовки и с удивлением взглянула на девушку. — Это что-то новенькое!

— Никому не возбраняется иметь собственное мнение по любому вопросу, о жизни в Европе в том числе. А твой Дима, между прочим, имеет на это особое право. Что ни говори, а он немец, — назидательно произнесла Тина.

— Да какой из него немец?!

— Самый натуральный. У него же родители — русские немцы?

— Мама — чистокровная немка, а отец наполовину. Но это неважно. Он родился и воспитывался в России, родители говорили по-русски.

— Нет, дорогая моя! Кровь — дело серьезное. Вот я родилась и училась в Москве, говорю только по-русски, в Ереване была всего раз в жизни, а все равно чувствую себя армянкой. Все дело в корнях, в них великая сила, и отказываться от них грех!

— Извините, но я с вами не соглашусь, — сдвинула брови Полина.

— Хватит болтать, девушки! — решительно прервала разговор Ирина. — Скоро шесть, а у нас ничего не готово. Надевайте фартуки — и за работу!

К семи часам гости были в сборе. По сложившейся традиции сначала помянули Елену и ее родителей. Потом выпили за новое рождение Тины, за семейное благополучие, за детей. Хозяйка не только угощала гостей, но и умело направляла беседу в нужное русло. Ее стараниями за столом царила дружелюбная, по-семейному теплая атмосфера. Иван вдруг некстати вспомнил, что на телеканале «Культура» должны показать передачу, посвященную столетию революции.

— В разговоре принимают участие известные эксперты, действительно знающие и уважаемые люди, — извиняющимся тоном пояснил он.

— Мог бы посмотреть передачу и в записи, — укоризненно покачала головой Тина.

— Начало мы уже пропустили, осталось всего полчаса, — оправдывался Иван.

— Ну что с вами делать, смотрите! А мы пока здесь приберемся, подготовимся к горячему.

— Ой-ой, смотрите! — громко вскрикнула Полина. — Это же наш профессор, человек энциклопедического ума, бездна обаяния, остроумия. Я хочу его послушать.

— Ну-ка, ну-ка! И я хочу приобщиться, вдруг и впрямь скажут что-то новенькое, — заинтересовалась Ирина. Несмотря на свои намерения, Тина осталась за столом и вместе со всеми досмотрела передачу до конца. — Я ожидала большего, — разочарованно произнесла Ирина.

— Да уж, сто лет прошло, а все одно, воду в ступе толкут.

— Нет, несколько свежих идей промелькнуло, — вяло возразил Иван. — Озвучены наконец-то документы, подтверждающие участие в подготовке переворота иностранных разведок, заинтересованность промышленного и банковского капитала в самой России.

— О том, что революция была импортирована с Запада, всем известно.

— Ты это говоришь с позиции сегодняшнего дня. Вспомни, как горячо раньше отвергалась даже мысль о германских деньгах, полученных большевиками.

— Любое сокрытие правды для решения сиюминутных задач — обычное дело для политиков. Простой пример: никто и никогда не заикался, что автор большевицкой «библии», Манифеста коммунистической партии, ненавидел славян и православие. Вряд ли у Маркса было бы столько почитателей в России, знай они об этом.

— Разве могла случиться октябрьская революция, не будь февральской? Вот с чего надо было начать, — уверенно сказала Тина. — О красном терроре еще до Троцкого говорили не только Ленин, но и Мартов, и даже Плеханов, которые были весьма умеренными революционерами. А почему так мало говорят о периоде правления Керенского? Голод, холод, расшатывание умов и устоев… В Петрограде тогда не осталось богатых не разграбленных квартир.

— Все началось гораздо раньше, с середины девятнадцатого века. Тургенев прекрасно описал в романе «Отцы и дети», — высказала свое мнение и Кристина.

— Да что вы как попугаи: Сталин, Ленин, Троцкий… Как не надоело говорить одно и то же! — неожиданно зло сказала Ирина. — Меня уже тошнит, когда слышу обвинения в адрес тех, кого давно нет в живых. Смешно сегодня рассуждать о причинах революции. Ладно бы, рассуждали об этом лет двадцать назад, а сейчас-то что? Маски сорваны, господа! Никто ничего не скрывает. Технологии революций давно перестали быть секретными: заинтересованность крупного бизнеса извне, готового потратиться на свержение неугодных правительств, продажные СМИ, молодежь, неспособная совладать с бушующим внутри хаосом, и критически настроенная либеральная прослойка, которой страх как хочется порулить. Все это давно известно и описано в учебниках. Лучше бы поговорили о роли «молчаливого большинства».

Конец ознакомительного фрагмента.