Порча

Максим Кабир, 2022

Новая леденящая кровь история от Максима Кабира, лауреата премий «Мастера ужасов» и «Рукопись года», автора романов «Скелеты» и «Мухи»! Добро пожаловать в провинциальный городок Московской области, где отродясь не происходило ничего примечательного. Добро пожаловать в обычную среднюю школу, построенную в шестидесятые – слишком недавно, чтобы скрывать какие-то мрачные тайны… Добро пожаловать в мир обычных людей: школьников, педагогов. В мир, где после банальной протечки водопровода на бетонной стене проявляется Нечестивый Лик с голодными глазами. Добро пожаловать в кровавый кошмар.

Паша (3)

— Горшинскому Толкиену — гип-гип-ура!

Руд бросил на траву рюкзак и уселся сверху.

— Питер Джексон не звонил по поводу экранизации?

— Звонил. Я трубку не взял.

— Титан!

Они расположились возле стадиона, за футбольными воротами. Здесь заканчивалась территория школы и начинались заросли бурьяна, ползучего пырея и хвоща. Склон, сбегая вниз, упирался в разрисованные гаражи. Зелень потускнела, выгорела на жаре.

Мяч взлетал в сентябрьское небо. Футболисты собранны и серьезны, словно участвуют в важнейшем чемпионате. Если мяч покидал пределы поля, капитаны команд свистели малышне, и та пасовала мячик обратно.

Небо было чистым, голубым, лишь над школой висело одинокое облако в форме опрокинутого лица. Великанского лица с глазами-впадинами.

Сегодня Пашиной маме исполнялось сорок четыре. Почему-то в день маминого рождения Паша особенно сильно ненавидел отца. За то, что мама одна — пускай с подружками, с коллегами, — но все равно одна.

О разводе Паше объявили на гадком-гадком семейном совете два с половиной года назад. Сценка из фильма, насквозь фальшивого. Родители сидят напротив, отрепетированно улыбаются, лгут, что для сына не изменится ничего. «Мы так же уважаем друг друга и так же сильно любим тебя».

— А я вас — нет! — вспылил тогда двенадцатилетний Паша и выскочил из дома. В летней кухне ударил кулаком по стеклу — разбил окно. Мама закричала, увидев кровь…

Пятнадцатилетний Паша стиснул кулак. Между костяшек змеился белый шрам — след от впившегося осколка.

В больнице ему казалось, что эта кровь заново склеит их семью. Что родители испугаются и сплотятся.

Чего, естественно, не случилось.

Папа, инженер-технолог, уволился с комбината, переехал в соседний город к любовнице, которая через год стала его официальной женой. Мама плакала по ночам.

Изменилось все.

Папа приезжал раз в месяц — дарил дорогие подарки. На первых порах Паша ломал купленных им трансформеров, бросал в костер пиратские корабли. Повзрослев, перестал. Вон и мама давно прекратила плакать. Паша опять общался с отцом, перекрикивался через разделившую их пропасть.

Но не простил. Не сумел простить.

И в день рождения матери старые шрамы свербели.

«Как зовут твоего отца, мбоке Пардус?»

«„Я не помню его имени“, — небрежно проговорил чужак».

— Чего нюни распустил? — Руд толкнул локтем.

— Да ничего. Задумался.

— Ты — писатель, тебе можно.

По опоясывающей стадион дорожке просеменила девушка в розовом спортивном костюме.

— Шесть из десяти, — оценил Руд.

— Фига ты харчами перебираешь.

— Как тебе, кстати, новенькая?

— Крамер? — Паша вспомнил темноволосую учительницу литературы. Ее располагающую открытую улыбку. — Красивая, — сказал он. — Красивые щиколотки.

— Щиколотки? — ухмыльнулся Руд. — Вот чем вы, интеллигенция, отличаетесь от нас, пролетариев. Мы бы сказали: красивый зад. Красивые ноги. А вы, — он вытянул губы трубочкой, — «щиколотки»!

— Нормальное слово — щиколотки. И материал подает интересно, а не как Ахметова.

— И ваш вердикт?

— Десять из десяти.

— Десять? — ахнул Руд. — Не перегибай палку. Максимум семь.

— Твой уровень, — сказал Паша, — Бобриха.

Семидесятилетняя Бобриха — Мария Львовна Боброва — вела в школе физику.

Руд расхохотался.

— Не, ну Бобриха — вне конкуренции.

На поле засвистели, вратарь поймал мяч. Паша жонглировал камушком. Руд жевал травинку.

— Я Курлыка видел, — сказал Руд.

— Как он?

— Скала скалой. Хвост пистолетом.

— Ага, — улыбнулся Паша, — пальцы — веером.

— А ты знаешь, откуда это пошло: пальцы веером? — Руд выставил вилкой указательный палец и мизинец. — Откуда пошла распальцовка у бандитов?

— От металлистов? — предположил Паша.

— Мимо. Это еще с Союза тема. Бандиты участвовали в поножовщине. Чаще всего пером в живот бьют, так? А человек раненый за лезвие хватается. И режет сухожилие. Калечит руку. Средний и безымянный пальцы прижимаются к ладони.

Паша посмотрел на свой кулак, на зигзагообразный шрам.

— Так что распальцовка — вынужденная — была признаком храбрости и боевитости. А потом — так, понтом.

— Прикольно. — Паша почесал запястье.

— Можешь использовать в рассказе.

— Я ж не пишу про братков.

— Точно.

— Так и что там Курлык? Не чудит больше Игнатьич?

— Угомонился.

— Бедный Курлык.

— Ты лучше вот что мне скажи, Павел. Что за морду видел Курлычок в подвале?

Паша пожал плечами:

— Кто-то нарисовал на стене монстра.

— Наверное, очень страшного. Курлыка трясло, когда он вспоминал.

— Чтоб Курлыка напугать, много ума не надо.

— Так-то да. Но неужели тебе не интересно? Ты же писатель. Чем тебе не сюжет: в подвале… нет, в пещере Пардус находит наскальную живопись — лицо чудовища, которому поклонялись вымершие племена.

«А он прав», — писательский механизм заработал шестеренками, высек искру. Руд осклабился, заметив блеск в глазах товарища.

— Но подвал запирают, — сказал Паша.

— Так и есть. — Руд вытащил из кармана два ключа, помахал ими. — От главного входа. И от подвала.

— Где ты…

— Курлыка попросил. Пообещал дать в аренду «Икс-бокс». Он у Игнатьича ключи свистнул и сделал дубликаты. Так что в пятницу, как стемнеет, спустимся в пещеру и отыщем монстра.