Порча

Максим Кабир, 2022

Новая леденящая кровь история от Максима Кабира, лауреата премий «Мастера ужасов» и «Рукопись года», автора романов «Скелеты» и «Мухи»! Добро пожаловать в провинциальный городок Московской области, где отродясь не происходило ничего примечательного. Добро пожаловать в обычную среднюю школу, построенную в шестидесятые – слишком недавно, чтобы скрывать какие-то мрачные тайны… Добро пожаловать в мир обычных людей: школьников, педагогов. В мир, где после банальной протечки водопровода на бетонной стене проявляется Нечестивый Лик с голодными глазами. Добро пожаловать в кровавый кошмар.

Марина (5)

— То есть как не спрашивать Ерцова? — Марина удивленно заморгала.

— А вот так, — сказала завуч спокойно. Круглая, с сахарной улыбкой и хитрым блеском за стеклами очков. — Не спрашивайте. Не вызывайте к доске.

Они разговаривали в вестибюле. Большая перемена — стайки детей сновали по этажу.

— Драсьте, Татьяна Сергевна! Драсьте, Марина Фаликовна!

— Здравствуйте, здравствуйте. — Каракуц отвела Марину в уголок.

— Вы зачем Ерцову двойку влепили?

— Он не выучил урок.

— А тема какая?

— Древнерусская литература. Художественные особенности «Слова о полку Игореве».

— И что, обязательно двойку ставить?

— На тройку он не тянул. Смеялся, срывал урок.

— Позвоните родителям. Сделайте так, чтобы тянул. Вы поймите, — Каракуц разгладила складку на блузе Марины, — вы двойку ставите не Ерцову, а Аполлоновой.

— Александра Михайловна-то тут при чем?

— При том! При том, что она — его классный руководитель. А вы ей успеваемость занижаете своими двойками.

— Но не могу же я Ерцову пятерки ставить!

— Зато можете игнорировать. Не замечать. Нет, по части дисциплины — ругайте, конечно. А неуд зачем? Неуд Ерцова — это неуд школе. И вам, вам, педагогу. Как четвертные выводить будем?

Марина замялась, и Каракуц, явно наслаждаясь превосходством над неопытной коллегой, проворковала:

— Вот вы зондируете класс. И сразу же видно, где дурак, а где нет. По глазам, да? Ломброзо читали? Про антропологический тип преступников. А тут антропологический тип дураков.

— Сильно вы — про детей.

Каракуц дернула крошечным ртом.

— Я двадцать лет в школе работаю. Имею право…

— От теорий Ломброзо, — сказала Марина, — один шаг до измерения черепов линейкой. До фашизма.

— Ой, — ощетинилась завуч, — не разбрасывайтесь патетикой. Ломброзо не Ломброзо, а кто к уроку готов, можно вычислить. Ерцов через год пойдет в ПТУ на гроботеса — нужны ему ваши исторические памятники?

— А это не ко мне вопрос, — осмелела Марина, — это к Министерству образования. Не я составляла программу.

— Отлично. — Каракуц сняла очки и потерла нос. — Надумали Аполлоновой отчетность испортить — дело ваше. Но как старший коллега говорю: у учителя троек в портфеле много, а двойки — на крайний случай. Их закрывать потом. Займитесь успеваемостью седьмого. И думайте, прежде чем делать.

«Жаба, — шипела Марина, маршируя по коридору. Передразнивала завуча: — Думайте, прежде чем делать! Ломброзо читали? Жаба!»

В столовой, большой и светлой, звенели вилки, благоухало ванилью. Школьники обедали за длинными столами. Строгого вида учительница младших классов жестикулировала, будто дирижировала оркестром. Оркестр — мал мала меньше — тосковал над кашей.

Марина приметила своих новых подруг у окна: Кузнецову и Кострову. Помахала, встала в очередь. За прилавком суетились поварихи, дородные сестры Зайцевы. Шестиклассники обсуждали солнцезащитные «Рэй-Бэны» однокашника — брендовые они или китайская реплика.

Марина заказала гречку, винегрет и компот, пошла с подносом к окну.

— Ты чего такая смурная? — спросила Люба.

Марина поведала о стычке, шепотом, чтобы не услышали дети, спародировала интонации завуча.

— Вот грымза, — возмутилась Люба.

— Ты только мужу ничего не говори. Решит, что я жалуюсь.

— Это все пережитки прошлого, — сказала Ольга Викторовна, помешивая суп. — Наследие советской системы. Двойки есть, но ставить их не рекомендуется. Ерцов не подготовился — виноват учитель. А на то, что Ерцов один параграф прочесть не в состоянии, я про контурные карты молчу, — всем плевать. Я у него спрашиваю: кто крестил Русь? Ну как, девочки, этого можно не знать в девятом классе? Говорит: Иван Грозный. На кого, спрашиваю, ты равняешься? На Сталина, говорит. Потому что Сталин создал СССР, и при нем Гагарин в космос полетел.

Марина невесело усмехнулась.

— Каракуц недаром называют Каракуртом, — сказала Люба, — вот правда — паук. Весной нашу Жанну до слез довела.

Жанна — молоденькая учительница информатики — пила с Мариной кофе.

— Прицепилась к ее юбке. В таком виде на уроки не ходят! А юбка — самая скромная. Каракуц говорит: «Вы не в борделе».

— С ней лучше не ссориться, — сказала Ольга Викторовна, — побереги психику.

— Если бы только это. — Марина нашла глазами свой класс, жующий булки у мозаичных колонн в центре столовой. Вынула из сумочки тетрадный листок. — Полюбуйтесь.

— Так-так. — Ольга Викторовна промокнула салфеткой губы. — Анкета. Тухватуллин Айдар Давидович. Две тысячи шестого года рождения. Домашний адрес, мобильный телефон.

— Там, ниже.

— Ага. Есть ли хронические заболевания? — Кузнецова покачала головой. — СПИД и бубонная чума?

— Так и написал, — кивнула Марина.

— Твои увлечения — стрелять по голубям? Что тебя волнует в жизни — телки и оружие?

— И как мне быть? — устало спросила Марина. — Оставить после уроков? Он на меня смотрит и ржет. Ему начхать, что я говорю.

— Разбаловали его, — сказала Люба. — Никакого воспитания, только подарки. У отца времени на сына не было, он приставками откупался. А потом ушел из семьи.

Марина приоткрыла рот от удивления.

— У Тухватуллина родители развелись?

— Да. Но они не афишируют.

— Тогда понятно, где собака зарыта.

— Он раньше таким не был, — согласилась Ольга Викторовна. — Да, ленился, баловался, но не хамил. Злости вот этой не было. После развода — как подменили ребенка.

— Спасибо, что сообщили. — Марина спрятала анкету, ругая себя мысленно: классный руководитель обязан знать такие вещи о своих учениках!

Взгляд скользнул поверх опустевших столов — уткнулся в неподвижные фигуры за колоннами. Вахтерша Тамара и щуплый слесарь-электрик Игнатьич. Дети, покидая столовую, огибали их, застывших в проходе.

Что-то заставило Марину задержать взор. У Тамары и Игнатьича были вялые одутловатые лица, лишенные выражения, будто они запамятовали, куда и зачем шли. Две пары странно расширившихся глаз одновременно уставились на Марину.

— Чего это они?

— Кто? — не поняла Люба.

— Они. — Марина покосилась через плечо, но за колоннами никого не было.