Тайное становится явным

Марин Монтгомери, 2020

У Шарлотты Коберн темное прошлое, хотя теперь она в безопасности, живет в закрытом поселке, под надежной защитой. Но вся ее жизнь меняется, когда во время сильной грозы к ней в двери стучится Элли – одинокий подросток в поисках убежища. Только вот приютившая ее Шарлотта не знает, что Элли специально выбрала ее дверь… Элли все знает о ее секретах, потому что те когда-то разрушили ее жизнь. И теперь настало время, чтобы о них узнали все. Постепенно правда выходит наружу, но теперь уже обе женщины вовлечены в опасную игру, которая заставит вас задуматься: кто же злодей в этой истории?

Глава 4

Шарлотта

Я открываю дверь, щелкаю выключателем и делаю глубокий вдох. Лампочка начинает мигать, как только я делаю первые шаги вниз по лестнице, а затем и вовсе выключается. Я остаюсь одна, в темноте, посредине лестницы, и меня окружают силуэты мебели, накрытой чехлами от пыли, и картонные коробки. Словно призраки.

Мое прошлое надвигается на меня всепоглощающе, словно волна, и я вздрагиваю. Я не могу здесь оставаться и совершенно точно не могу привести сюда девочку. Мне остается только со стоном развернуться и направиться вверх по лестнице. С грохотом захлопываю за собой дверь и с удивлением обнаруживаю, что Элли не сдвинулась ни на шаг.

— Без света внизу небезопасно. Не хочу, чтобы ты споткнулась и упала.

Она стоит пугающе неподвижно. Все ее тело словно светится в слабом сиянии тлеющих свечей. Она похожа на восковую фигуру.

— Вы не в-возражаете, — заикается она, — если я просто спрячусь в ванной? Там вроде бы нет окон.

— Конечно. Это самое безопасное место на первом этаже. В остальных помещениях окна, даже в прачечной.

Мы кое-как добираемся до маленькой ванной комнаты. Электричества нет, но мне удается примостить фонарик на тумбе рядом с раковиной. Я располагаюсь у двери, привалившись к ней спиной, а Элли забивается в угол неподалеку от унитаза.

Ветер завывает все громче, ветви деревьев скребут по стенам дома, вдалеке завывает сирена. Тут не поговоришь, даже если захочется, поэтому мы молчим.

Мои нервы натянуты до предела, как бы я ни пыталась сосредоточиться и взять себя в руки. Я боюсь, что у меня случится паника (а вместе с ней и гипервентиляция) в таком маленьком помещении — пусть даже это и комната моего собственного дома. Плитка под моими ладонями успокаивающе холодная, и я пальцем рисую на ней кружок, чтобы вернуть себе чувство реальности. Другой рукой нашариваю стену — шершавая поверхность обоев резко контрастирует с гладким полом. Еще одно упражнение, которому меня научила психотерапевт. Чтобы вернуть себе контроль над ситуацией.

Но у меня все под контролем, доктор! У меня все под контролем!

Еще неплохо помогает необходимость сосредоточиться на окружающих. В данном случае — на незнакомке, сидящей напротив меня. Я принимаюсь рассматривать Элли, она сосредоточенно грызет ногти.

— Нервы шалят?

— Просто привычка, — сразу отвечает она, пожимает плечами и с озадаченным видом сует руки в карманы толстовки. — Я даже не заметила, пока вы не сказали.

— Я раньше сосала палец, признаюсь я и нервно притоптываю ногой по полу.

— В смысле, в детстве? Да все дети так делают.

Элли шарит рукой в кармане джинсов и в конце концов выуживает из него телефон.

— Я, наверное, попрошу, чтобы меня забрали на машине.

— Не стоит, это опасно. Видела, что на улице творится?

Элли клацает по экрану, и вспышка на ее телефоне загорается на манер фонарика. Ванную заливает яркий свет.

— А вы не переживаете о своем муже? — спрашивает она, глядя на меня в упор.

— Ной сейчас в Техасе, — произношу я и тут же хлопаю себя ладонью по лбу. Вот же идиотка! И прижимаюсь к стене плотнее.

Нельзя было ничего говорить этой девочке. Она может меня ограбить или даже просто рассказать своим друзьям, что я тут совсем одна, и они меня ограбят. Я недавно по НБС видела сюжет про такое.

Тяжело быть одной целую неделю. Я раньше даже и не подозревала, что буду так скучать — даже не по Ною конкретно, а просто по кому-то, на кого можно опереться. Разговор по телефону — это совсем не то. По нему не выходит ни близости, ни открытости.

— Он вернется чуть позже… То есть рано утром. Но я рада, что он не попал в эту бурю.

Я складываю руки на коленях, пытаясь скрыть, как меня потряхивает.

— А ты?

— Что? Ездила ли я куда-нибудь?

— Нет. У тебя есть парень? — я слегка запинаюсь. Было бы невежливо так сходу предполагать. — Или девушка?

Элли открывает рот, чтобы ответить, но вдруг замирает, прислушиваясь. Сирена наконец замолкла.

— Вроде стихло, — с улыбкой отмечает она. — Пожалуй, попробую поймать автобус.

— Сомневаюсь, что автобусы ходят во время торнадо. — Мои ладони вновь нашаривают шершавую поверхность стены, и найдя в ней опору, я встаю на ноги. — Давай я подброшу тебя на машине. Не стоит идти пешком в такую погоду.

— Нет. Нет, не надо. — Элли снова прячет руки в карманы. — Вы и так сделали достаточно.

— Ты всегда ездишь на автобусе?

— Обычно да. Или пешком хожу.

— И твои родители не против?

— Мой папа работает по ночам, а за детьми кому-то надо приглядывать. Мне так проще добираться. Ну или иногда я могу своего парня попросить помочь.

— Ты кого-нибудь здесь знаешь?

— В этом районе? — уточняет Элли, слегка приподняв брови. — Нет, никого. Мне просто нравится гулять здесь, у озера. Так тихо и спокойно.

— Наверное, у тебя дома шумно? — интересуюсь я. Не хочется быть слишком настырной, но мне действительно интересно.

— А, вы про братьев и сестер? — смеется Элли. — Да, у меня есть младшие. Каждый день какая-нибудь сцена. И все постоянно дерутся — из-за телевизора там или очереди в ванную.

— Слушай, я не дам тебе идти домой пешком. У меня есть непромокаемый плащ, думаю, тебе он будет как раз.

— Вы слишком добры.

— Сейчас я соберусь… И дам тебе печенья в дорогу. Еще я недавно сделала мятных корочек, будешь?

— Э-э… А у мяты есть корки?

— Да нет же, — отвечаю я и тихонько прокашливаюсь. — Это такие домашние конфеты из шоколада и мяты.

— Если это так же вкусно, как и печенье, глупо было бы отказываться.

— Эх, будь мама рядом, она бы оценила твой лестный отзыв о ее выпечке.

— У нее настоящий талант. Вот бы моя мама хоть немного интересовалась кухней и всем таким, — мечтательно произносит Элли, закатывая глаза. — Она до сих пор не может разобраться с микроволновкой. Может, ваша мама могла бы научить мою хотя бы основам?

— Хорошо было бы. — Мои губы начинают предательски дрожать, и я быстро извиняюсь. — Прости, я немного расчувствовалась… Просто она умерла несколько лет назад. Мне до сих пор непросто заниматься тем, что она так любила делать сама.

Элли топчется с ноги на ногу и неловко теребит молнию толстовки.

— Я очень сочувствую. Непросто кого-то терять.

— Ты ведь не по своему опыту говоришь?

— Нет, — говорит она и прикусывает губу. — К счастью, нет.

— Сколько тебе?

— Семнадцать.

— Везет тебе. Я бы что угодно отдала за то, чтобы снова стать молодой.

Ее лицо принимает странное выражение: что-то среднее между усмешкой и неодобрением. Она смотрит на меня исподлобья, словно вот-вот начнет спор, но потом вдруг выражение ее лица меняется, и губы складываются в тонкую прямую линию.

— О да. Мне так везет.