Два писателя, или Ключи от чердака

Марина Голубицкая, 2022

«Ключи от чердака» – конечно, метафора. Метафора высокого безумия. Те, кто знаком с культурной жизнью Екатеринбурга, легко узнают в персонажах местных художников и поэтов, к тому же некоторые из них (Николай Коляда и Борис Рыжий) выведены в романе под своим именем. Эта книга – отчасти па-мятник их вере в то, что стихи, как и картины, пишутся кровью.Сюжет разворачивается на детально прописанном фоне конца 90-х – начала нулевых годов, но несмотря на фотографическую точность, перед нами не мемуары, а роман о творческом инстинкте, который способен поразить, как болезнь, превратить обычного человека в раба вечного поиска слова и читательского признания, навсегда спрятать его «ключи от чердака». О радости и унижениях писательства, об амбициях, тщеславии и шутовстве автор повествует с самоиронией – иногда жёстко и аналитично, а иногда очень смешно.

10

Со средней дочкой у меня проблемы. С той самой, сидя с которой в декрете я стриглась наголо. Она пишет стихи и прозу, отворачивает будильник циферблатом к стене и не интересуется оценками. Ее серые глаза от восторга становятся голубыми, а я не вижу в ее школьных тетрадках повода для восторга. Жена Майорова, Марина, присоветовала нам новую школу, где учатся в первом классе их Ромка и чмутовский старший сын. Там не проходят правила русского, не ставят оценки и сочиняют под музыку стихи. Там, на неведомых дорожках… директором тот, донкихотистый, а Чмутов преподает английский.

Мы уже многое перепробовали и решили, что хуже не будет. Я отправилась с дочерью на смотрины. В седьмой класс. В середине учебного года.

Мы попали как раз на английский. Директор снимал урок на видео. Коллеги из Нижнего Тагила сидели в норковых шапках у стены и перенимали опыт. Чмутов зашел ленивой походочкой, сигарета за ухом, на лбу хайратник. На доске красовался скабрезный стишок, сочиненный Чмутовым накануне. В стишке обыгрывалась двусмысленная фамилия директора и употреблялись разные времена английских глаголов. Чмутов говорил нараспев, врастяжечку, поводя глазами. Глаза бликовали, как елочные шары, в глазах блестело предвкушение веселья. Урок был импровизацией: директору хотелось разобраться в сложных английских временах — одновременно с детьми, за время урока, желательно раз и навсегда. И продемонстрировать процесс понимания. Директор бегал по классу, пытаясь одолеть будущее в прошедшем, теребил бородку, кивал, перебивал, вновь бросался к доске и не догадывался, о чем стишок. Он не знал ключевое слово.

Я сидела рядом с Мариной Майоровой. Марина все аккуратно записывала, она специально ходит к Чмутову на английский. Шевельнулась зависть в моей душе: сколько уже записано, сколько она всего знает! Марина шепотом объяснила, что Чмутов на прошлом уроке дал названия всех частей тела (показала картинку и подписи), и теперь дети называют директора «мистер Пьюбис». Стишок они уже разбирали, но мистер Пьюбис об этом не знает, Чмутов подставляет его при гостях. Это розыгрыш.

Марина — редкая женщина. Во-первых, она удивительно красива. Во-вторых, так молода, что хочется считать ее девочкой. В-третьих, она скромна и целомудренна. Майоров дома все дни напролет рисует, а она читает ему вслух. Читает и прозу, и поэзию, а стихи моего Лёни Марина учит наизусть, и никто их столько не выучил, даже сам автор. Я думаю: в какой век ее поместить и в какую профессию? И скатываюсь к киношной банальности — молодая католическая монахиня редкой красоты. Мне не нравилась чмутовская шутка про пиписечки, такие шутки смешили меня в пять лет. Но строгая шейка Марины, ее стоячий воротничок, блокнот и руки прилежной ученицы… Это английский. Это просто английский. Пусть будет стыдно тому, кто об этом дурно подумает.

К концу урока Мистер Пьюбис догадался, о чем речь, и стал выкручиваться как умел — завел речь про Урана и Гею, отрезанные гениталии и оплодотворение Земли. Потрясая томом энциклопедии, бормотал про секс и духовность:

— И когда у девочек уже начались менструации, а у мальчиков поллюции…

Прозвенел звонок, и подростки ринулись вон из класса — на перемену. Мы с Мариной остались на месте, Чмутов закружил рядом.

— Ну, что, матушка? Вот ведь как быват.

— Нам звонила твоя знакомая. Эта модель, — упрекнула Марина.

Он кивнул с довольным видом.

— Красивая девка. Ты никак ревнуешь?

Марина дернула плечиком. Чмутов встрепенулся.

— Маринушка, ты какой год замужем? Давно пора друг другу-то изменять.

— Ну, тут мы не найдем общий язык, — она уверенно улыбнулась.

Чмутов поскучнел и ушел курить.

Второй час был гораздо интереснее. Учитель кланялся в пояс, махал руками и стучал указкой. Говорил он только на английском, объяснял происхождение слов, заставлял искать рифмы, синонимы, подбирать звуковые ассоциации. В радости хлопал себя по лбу, в отчаянии опрокидывал стулья. Знакомил с каждым новым словом, давал с ним подружиться, подергать за хвост и поссориться. Теперь я завидовала детям. Я хотела бы так учить язык или чтобы дочь моя так учила. Бог с ними, с шутками про мистера Пьюбиса.

— Ну что, — спросила я у своей Зойки по окончании представления, — будем переходить?

Она замешкалась.

— Надо еще посмотреть.

— Конечно, конечно, — замахал руками директор, — приходите, смотрите сколько хочется.

Я поняла, что он любит, когда смотрят. Мимо проплывал Чмутов, остановился рядом с Мариной, провел ладонью по волосам, скосил глаза и произнес грудным голосом, перевоплощаясь в гогеновскую таитянку:

— А, ты ревнуешь…