Королевский секрет

Марина Линник, 2023

Накануне Семилетней войны, одного из самых масштабных конфликтов Нового времени, Людовик XV, по наущению официальной фаворитки маркизы де Помпадур, отправляет в Россию тайных агентов для установления дипломатических отношений, прерванных из-за разногласий между двумя правителями.Отношения между Россией и Европой на протяжении многих веков были непростыми. Но в дипломатии, как и на войне, никогда не следует терять контакта с противником. Об этом очень хорошо знали три великие женщины – Императрица Елизавета Петровна, маркиза де Помпадур и эрцгерцогиня Мария Терезия, вставшие на защиту интересов своих государств против «Империи Зла», созданной императором Фридрихом II.Но так ли проста Самодержица Всероссийская? Поверит ли она человеку, который половину своей жизни прожил как мужчина, а полжизни – как женщина?

Глава 2. Предупреждение

Франция, Осер, весна 1741 года

— При всем моем уважении, но у вас растет настоящий преступник, мсье и мадам де Бомон, — сидя за обшарпанным столом, изрек сурового вида человек. — И если вы не наставите его на путь истинный в ближайшее время, то он угодит за решетку раньше, чем получит образование.

Директор встал и заложив руки за спину прошелся по бедно обставленному кабинету, в котором, кроме массивного шкафа, почерневшего от времени дубового стола и трех стульев, не было ничего. С самого первого дня пребывания в приходской школе (ибо финансовые возможности семейства были весьма ограничены, несмотря на благородное происхождение) проказы Шарля Женевьевы Луи Огюста Андре Тимоте дʼЭон де Бомон выводили господина Граммона из себя. Обычно спокойный и уравновешенный, пожилой человек буквально метал громы и молнии, выслушивая жалобы воспитателей малолетнего негодника.

— Ваш сын ни во что не ставит учителей, отказывается зубрить молитвы и ведет себя неподобающим образом во время церковного пения, отвлекая других учеников кривлянием и шутками. А совсем недавно был и вовсе вопиющий случай. Он раздобыл где-то женское платье, как выяснилось позже, негодник стащил его из прачечной у одной посудомойки, и в таком виде заявился в класс. Надо ли говорить, что урок отечественной истории был сорван?

Мсье де Бомон вздрогнул от неожиданности, а его жена невольно вскрикнула и едва не упала без чувств.

Директор школы бросил озабоченный взгляд на посетительницу и спросил:

— Мадам де Бомон, позвольте предложить вам стакан воды? Или, может быть…

— Нет-нет, — быстро беря себя в руки, отозвалась Франсуаза. — Это… все нервы. Я весьма расстроилась, услышав ваши слова. Признаться, вы озадачили меня. Да, Шарль всегда был непоседой и его трудно назвать примерным мальчиком, и я, что греха таить, всегда относилась снисходительно к его проказам, но чтобы…

— А я всегда говорил вам, мадам, что вы слишком балуете сына, — хмуро заметил мсье де Бомон. — Вот к чему привело ваше воспитание.

Франсуаза зарделась, но промолчала.

— Признаюсь, поступки вашего сына меня очень огорчают, — продолжил разговор директор школы. — И это я еще не упомянул о том, что он постоянно задирает детей и устраивает словесные перепалки, которые часто перерастают в драки.

— Мне очень жаль, что так происходит, — угрюмо отозвался адвокат, удрученный поступками отпрыска. — Но позвольте узнать, почему вы не наказываете его? Ваше попустительство идет ему во вред. Я отдавал сына в ваше заведение не для того, чтобы с вашего молчаливого согласия ему позволяли поступать неподобающим образом.

— Что? — Кровь бросилась в лицо господина Граммона. — Вы действительно обвиняете меня в том, что я спускаю с рук проделки вашего сына и оставляю их полностью безнаказанными? Да не проходит и дня, чтобы мы не сделали выговор или не выпороли сорванца за нарушение дисциплины. Мы сажали его на хлеб и воду, одевали в женское платье и выставляли на всеобщее обозрение, думая, что такой позор послужит для него уроком и заставит призадуматься над своим поведением, но мы ошиблись. Ему так понравилось примерять платья, что на следующий день, как я и рассказал вам, он опять вырядился женщиной…

— Вы что сделали? — ахнула мадам де Бомон. — Кто вам позволил выставить на посмешище человека, унижая его достоинство? Вы — преступник!

— Мадам, при всем моем уважении, — вспыхнул директор школы, — я бы попросил не разбрасываться столь громкими обвинениями и не учить меня, КАК мне справляться с МОЕЙ работой.

— Ваша работа заключается в том, чтобы оскорблять ваших подопечных и измываться над ними? — покраснев от негодования, парировала мадам де Бомон.

Затем она обратилась к мужу и жестко произнесла:

— Луи, я считаю, что нашему сыну не место в этом заведении.

— Мадам, позвольте мне САМОМУ решить этот вопрос. Я уже не раз предостерегал вас от попыток делать мне замечания, особенно прилюдно.

Сверкнув глазами, Франсуаза дʼЭон вскочила и, не сказав больше ни слова, вышла из кабинета.

— Прошу вас простить выходку моей жены, — устало произнес адвокат. — Он — ее любимец, а матери трудно смириться с тем, что из любимого чада не выйдет ничего путного. Учеба, как видно, не его конек. Что ж, придется отдать Шарля кому-нибудь в подмастерья. Может, хоть там будет толк.

— Я бы не был столь категоричным, — не сразу ответил господин Граммон, задумчиво посмотрев на собеседника. — Причина, почему мы до сих пор не отправили вашего сына домой, как раз и заключается в том, что, несмотря на все его шалости, Шарль блестяще сдает все экзамены. Да-да, не удивляйтесь. Вот поглядите ведомости! У вашего сына, если, как я уже говорил ранее, он не попадет в тюрьму, большое будущее. Поверьте мне!

Директор школы достал толстую книгу и, полистав ее, нашел нужные записи.

— В том году все без исключения предметы были сданы на «отлично». Более того, Шарль весьма красноречив, у него великолепная память и хорошо подвешен язык. Ваш сын — первый ученик в классе, но при этом и первый сорванец школы, с которого более слабые берут пример. Поэтому… пожалуй, ваша супруга права: ему не место в нашем учреждении. У Шарля чересчур острый ум, бойкий язык и бешеный темперамент. Все его поступки — это своеобразный вызов, который ваш сын бросает моим воспитателям ежедневно. Обстановка в школе накалилась, поэтому-то я и вызвал вас. Я не знаю, зачем он так поступает, но сдается мне, что за его неподобающим поведением скрывается тайна, разгадать которую пока не в состоянии никто.

Адвокат дʼЭон как-то странно посмотрел на директора и уронил голову на руки.

— Это мой крест, господин Граммон. Тяжкий… тяжкий крест!

Директор школы, раздираемый любопытством, молчал, не желая показаться чересчур назойливым. Он надеялся, что пробудившееся в собеседнике раскаяние позволит ему раскрыть загадку семьи адвоката. Но тот, нахмурившись, безмолвствовал, хотя весь его вид говорил о том, что тайна, снедающая его, слишком мучительна. И все же, несмотря на тяжелую ношу, Луи дʼЭон де Бомон не был готов поделиться этим секретом с посторонним.

Наконец отец Шарля встал и, взяв в руки потертую треуголку, прервал молчание:

— Хорошо, господин Граммон, я прислушаюсь к вашему совету и заберу сына домой. Возможно, я совершаю самую большую ошибку в своей жизни, или… нет, я совершил ее гораздо раньше, прогневив нашего Создателя. Гореть мне в Аду.

С этими словами адвокат открыл дверь и вышел из кабинета.

— Что бы это могло значить? — хмыкнул директор школы, глядя вслед посетителю. — Интересно, что скрывается за таинственными фразами? Эх, жаль, что я так и не выяснил тайну этой странной семьи. Но с другой стороны… мы наконец-то избавимся от проказника. Огромное облегчение для всех нас. Хвала Создателю!

Через час с небольшим все семейство уже тряслось в дилижансе по направлению к Тоннеру.

— Это же надо было потратить шестьдесят четыре су из-за этого негодника, — сокрушался Луи дʼЭон, подсчитывая в уме расходы на поездку. — А все вы, мадам. Зачем вы увязались за мной? Я мог бы спокойно обойтись и без вас.

— Разумеется, могли. Господи, сударь, ваша прижимистость не имеет границ, — зыркнула на мужа Франсуаза. — Мне давно уже кажется, что я и наши дети вам в тягость. Хочу отметить, они не только мои, но и ВАШИ! Не по своей милости я рожала каждый год на протяжении стольких лет. Вы же все о мальчике мечтали? Так в чем еще вы хотите меня упрекнуть?

— Лишь в том, что у вас слишком длинный язык, Франсуаза, — уставившись в маленькое окошко, ответил адвокат. Затем, не поворачивая головы, добавил: — Шарль, перестань буравить меня взглядом. Мы поговорим дома о твоем поведении. И на этот раз…

Луи сделал паузу и, оторвавшись от окна, бросил пристальный взгляд на жену:

–…нам НИКТО не помешает. Вам понятно, мадам?

Мсье де Бомон вновь отвернулся и погрузился в свои невеселые думы.

— Как бы не так, — пробормотала Франсуаза, решившая как истинная мать до конца защищать своего ребенка.

— Матушка, все хорошо, вы не переживайте за меня, — наклонившись к ней, проговорил юноша.

Он ласково посмотрел на мать и расплылся в тихой улыбке.

— А хотите, я что-то покажу вам? — спросил он внезапно.

— Ну хорошо, покажи, дорогой, — потрепав сына по щеке, сказала мадам дʼЭон.

Достав из-под плаща плоскую коробочку, Шарль протянул ее матери.

— Только сразу не открывайте ее, матушка, — посоветовал он, — а то разбегутся.

— Разбегутся? — озадаченно посмотрела на него Франсуаза. — А кто здесь?

— Мои веселые друзья, — подмигнув, отозвался сын.

— Я смотрю, ты новую шалость задумал?

— Не совсем новую. Благодаря им я заработал почти сорок су! Вы представляете? — с гордостью заявил юноша.

— Почти сорок су? — изумилась его мать. — Но каким образом?

Шарль взять коробочку из рук матери и осторожно открыл ее.

— Вот, смотрите! — торжественно произнес он, указав на несколько членистоногих тварей, сбившихся в кучку.

— Боже, кто это? Что за мерзость? — поморщилась Франсуаза, невольно отпрянув.

Юноша рассмеялся и закрыл коробку.

— Это пауки-сенокосцы, матушка. Вы не раз видели их, наверно. Они живут в тёмных влажных нишах пещер, деревьев и под камнями. В школе я утверждал, что это смертельно ядовитые тарантулы и самым любопытным давал посмотреть… само собой, за деньги. Если бы вы не забрали меня, то через месяц-другой я заработал бы восемьдесят, а то и сто су.

Паучок, паучок,

су мне в лапках принесет,

обмануть легко глупца,

коль головушка пуста…

Эх, обидно! — с сожалением констатировал бывший воспитанник школы, сокрушавшийся больше о потере доходов, нежели о перспективе остаться неучем.

— Полно, Шарль, болтать глупости, — рассмеялась его мать. — Пора уже взяться за ум.

— Наконец-то я слышу первые здравые слова из ваших уст, мадам, — прервав молчание, вступил в разговор глава семейства. — Тебе по сути дела пора обдумать свое будущее. Я не собираюсь кормить еще один рот. Их и так слишком много в моем доме. Следует пустить твою неуемную энергию в мирное русло… Я не желаю слушать никаких возражений, мадам! Все, достаточно! Я НЕ ЖЕЛАЮ обсуждать мое решение ни с вами, госпожа дʼЭон, ни уж тем более с вами, молодой человек, из-за которого у меня одни неприятности.

Оставшийся путь семья де Бомон проехала в полной тишине, нарушаемой лишь жалобным скрипом кареты, то и дело попадающей в ямы и ухабы, топотом копыт да редким возгласом возницы.

Лишь глубокой ночью, уставшие, продрогшие и голодные, они добрались до дома. На пороге их встретила заспанная Моник с фонарем в руке.

— Ох, хвала Небесам, вы вернулись. А я уж чего только не передумала. Вдруг грабители, или опоздали на дилижанс, или еще какая напасть приключилась… Ой, мсье Шарль… Вы? А почему вы не в школе? Вы больны? Может, за доктором сбегать? Так я мигом!

Луи де Бомон поморщился. «Господи, как я устал от этой женщины! — вертелось у него в голове. — Ну почему я до сих пор ее не рассчитал?.. Франсуаза! Эта ведьма не разрешает даже голос на нее повышать. И почему я все время прислушиваюсь к ее мнению? Завещание… вот почему. Завещание ее тетки, зловредной старухи, которая никак не может окочуриться, будь она трижды проклята! Завещание, благодаря которому мы сможем забыть о нужде и лишениях до конца своих дней».

В это время служанка, продолжая щебетать и не давая никому и слова вставить в свой монолог, помогла снять верхнюю одежду госпоже и юноше.

— Моник, Господи, ты можешь помолчать? — не выдержал в конце концов хозяин. — От твоей трес-котни у меня разболелась голова. И так дорога оказалась чрезвычайно трудной, а тут ты… никому ничего не нужно.

— А как же ужин? — распахнув глаза от изумления, молвила Мими.

— Завтра поедим.

— Ну уж нет! — влезла в разговор Франсуаза. — Вы, мсье, можете поступать, как вам заблагорассудится, а я и Шарль проголодались. Накрой на стол, Моник, мы сейчас придем.

— Так все уже давно ждет вас… ой, да! Совсем забыла! Вам сегодня принесли письмо… Очень солидный господин! Сказал, чтобы я лично передавала вам в руки… Оно очень важное… Батюшки… куда же оно запропастилось? Куда я могла его положить?..

Служанка начала везде рыскать в поисках письма, бормоча что-то неразборчивое вполголоса. Луи де Бомон в сердцах швырнул длинный плащ, перчатки и трость и заторопился наверх, в свою комнату, костеря Моник на чем свет стоит.

— Ой, да вот же оно, — вытаскивая письмо из корзинки с пряжей, радостно вскричала Мими. — Я ж его специально спрятала, чтобы не потерять.

— Чертова курица! — прокричал мсье дʼЭон, сбежав вниз по лестнице. — Надо же было догадаться положить важное послание в корзину. Видит Бог, я сегодня же выгоню тебя из дома.

— Но, мсье… пожалуйста, — взмолилась Моник, скривив смазливое личико. — Куда же я пойду? Темень на улице, да и вон дождь начался. У меня нет другого дома, кроме вашего… Пожалуйста, не выгоняйте! Господом заклинаю вас… господин де Бомон!.. Мадам!.. умоляю, затупитесь!

Служанка упала на колени перед Франсуазой и, вцепившись в ее ноги, продолжала голосить.

— Ну полно, полно причитать! — похлопала ее по плечу хозяйка. — Мсье де Бомон… Луи, не время для бурных эмоций. Давайте лучше прочтем письмо, это сейчас гораздо важнее, не так ли?

Хмуро посмотрев на жену, адвокат выхватил письмо из дрожащих рук Моник и, вскрыв конверт, пробежался по нему глазами.

— Черт подери! — невольно воскликнул он.

— Прекратите богохульничать в доме! — потребовала Франсуаза, жестом приказывая Мими подняться. — Я не раз просила вас об этом. Из-за вашей несдержанности гореть нам всем в Аду.

— Франсуаза! — сменив гнев на милость, возрадовался Луи. — Моя дорогая жена!

Отбросив письмо в сторону, он подбежал к суп-руге и, подняв ее на руки, закружил по передней. Шарль и Мими недоуменно взирали на эту странную картину, не в силах понять, что, собственно, приключилось.

— Наконец все наши беды позади! Вам, мадам, больше не придется экономить каждое су и штопать разорванную одежду. У нас будет экипаж, мы поедем в Париж… Вы же так об этом мечтали! Уволим бестолковую курицу и возьмем вам настоящую, хорошо обученную камеристку.

— Погодите… погодите! — мадам де Бомон бросила на мужа полный недоумения взгляд. — О чем вы говорите? Какой экипаж, какая камеристка, какой Париж? Вы сошли с ума!

— Да, сошел… от любви к вам, мадам, — продолжая кружить жену, пропел адвокат.

— Луи, достаточно, — скомандовала Франсуаза, — отпустите меня! У меня кружится голова. Мими, дай мне воды.

— Слушаюсь, госпожа.

Служанка, подхватив юбки, понеслась на кухню выполнять распоряжение мадам дʼЭон, которая тем временем, опираясь на руки мужа и сына, прошла в гостиную. С трудом сев в кресло возле горевшего очага, она обратила взор на адвоката и произнесла:

— А теперь, когда вы немного успокоились, сударь, извольте объяснить все по порядку.

— Конечно, сударыня.

Он вернулся в холл и поднял письмо.

— Вот, читайте, — протянув его, проговорил Луи.

Франсуаза схватила лист и пробежала глазами написанное. В отличие от мужа, на ее лицо молниеносно легла печаль.

— Матушка, с вами все в порядке? — забеспокоился Шарль, опускаясь перед ней на колени. — Вы побледнели. Что случилось?

— Все хорошо, — продолжая читать, отозвалась та.

Мадам де Бомон смахнула набежавшую слезу и положила письмо на колени.

— Мой милый мальчик, — погладила его по щеке женщина, — мне тяжело сообщать тебе эту грустную новость.

— Ничего она и не грустная, — буркнул адвокат, похлопывая по спинке кресла. — Лучше и быть не может!

— Я повторю, дорогой, — не обратив внимания на слова мужа, ответила Франсуаза, — это ГРУСТНАЯ новость для всех нас. Два дня назад скончалась твоя двоюродная бабушка.

— Старая карга и так слишком долго коптила небо, — проворчал де Бомон, хмыкнув.

— Имейте хоть какое-то уважение к покойной, сударь! — взорвалась мадам дʼЭон. — В конце концов, это ЕЙ вы обязаны тем состоянием, которое одурманило вам голову.

Пожав плечами, Луи отошел в сторону.

— Итак, графиня Жуаньи скончалась, оставив нам все свое состояние. Теперь ты сможешь учиться в самом лучшем колледже в Париже.

— Вот уж нет! Я все решил, — перебил ее муж. — Он завтра же пойдет в подмастерья к господину Камбре и будет…

— Мой сын, Шарль Женевьева Луи Огюст Андре Тимоте дʼЭон де Бомон, будет учиться в колледже Мазарини, сударь, хотите вы этого или нет! — сухо констатировала Франсуаза. — Или я сегодня же пойду к отцу Дезире на тайную исповедь и расскажу обо всем. О той тайне, благодаря которой нам всем гореть в Аду, ибо никакие праведные дела не смогут искупить наш грех.

— Хорошо, — вмиг поникнув, проговорил ее суп-руг. — Делайте так, как сочтете нужным, мадам.

Покинув гостиную, мсье де Бомон поднялся в свою комнату и заперся на ключ. Секрет семьи висел над ними точно Дамоклов меч. Тень этой тайны преследовала их днем и ночью. Опустившись на кровать, хозяин дома обхватил руками голову и застонал.

— Чертовы деньги… чертовы деньги… Господи, прости меня!