Убийство на улице Дюма

Мэри Лу Лонгворт, 2012

Одно из самых интересных дел Верлака и Бонне – дело об убийстве руководителя кафедры теологии местного университета Жоржа Мута. Мут собирался назвать имя своего преемника, которому предстояло получить высокую должность и апартаменты семнадцатого века. Но его заставили замолчать навсегда… Конечно, у каждого человека есть враги. Однако Верлак и Бонне сомневаются, что мелкие интриги, без которых не обходится ни одно научное сообщество, могут стать мотивом для жестокого преступления. Они начинают собственное расследование и приходят к весьма неожиданному выводу…

Глава 11. Знакомьтесь: Флоранс Бонне

Они встретились у фонтана Четырех дельфинов.

— Интересное место для встречи, — заметил Полик.

Верлак улыбнулся и пожал ему руку.

— Я оставил машину в гараже. Раз дождя нет, по думал, что пешая прогулка прочистит мозги.

Бруно Полик кивнул, подумав, что Верлак, наверное, оставил в гараже свой темно-зеленый «Порше» шестьдесят третьего года по иным причинам: вчера комиссар видел, как студенты ходили вокруг, приставляли сложенные ладони к стеклам, чтобы заглянуть в салон, и восхищенно перешептывались.

— Я завез Лею в консерваторию на воскресную репетицию и перед зданием, что редкость, нашел свободное место, — сказал Полик, будто нужно было объяснять, почему он тоже уставился на фонтан шестнадцатого века, где четыре толстых дельфина извергали воду из пастей.

— И как у нее сольфеджио? — спросил Верлак.

— Миг паники, снятый мятным мороженым с шоколадной крошкой, — засмеялся Полик.

Они двинулись в путь, обсуждая погоду, внезапный энтузиазм Полика-старшего по поводу Древнего Рима и банкомат, взорванный сегодня в пять утра, выдавший все деньги, что не сгорели при взрыве. Наступавшее временами молчание не было неловким, заметил Верлак. Он был рад, что есть напарник, с которым можно говорить об истории или музыке. Разговоры с парижскими коллегами шли обычно о ценах на недвижимость.

Через десять минут приятной прогулки они пришли к гуманитарному корпусу. Верлак оглядел серое здание, построенное где-то в тридцатых годах, требующее ремонта. Окна, видимо, не мыли годами, но на третьем этаже кто-то попытался оживить свой кабинет или аудиторию растениями в горшках, грубо прикрученными проволокой к ставням. Французские факультеты — в отличие от элитных и намного меньших grandes écoles^[10], в которых учились Верлак и Марин, — открыты любому студенту, сдавшему бакалаврские экзамены за среднюю школу. Из-за этого студентов было больше, чем мест, а финансирование недостаточным. Но яркие анютины глазки над головой, цветущие вопреки своему окружению, напомнили Верлаку, что преимуществами этой бесплатной неэлитной системы пользовались многие студенты из низших слоев. Вдруг он почувствовал, что приятно быть французом — обычно это чувство появлялось в ресторанах и музеях, а не перед каким-нибудь факультетом.

Мимо Верлака и Полика проскочили двое молодых людей, один высокий и тощий, другой низенький и коренастый. Они попытались опередить друг друга в дверях, застряли, и им пришлось отступить, чтобы пропустить женщину-полицейскую с фигурой балерины, которую Верлак видел вчера. Она улыбнулась, увидев судью и комиссара, а парни поспешно вошли в здание — высокий протолкнул своего приятеля вперед и последовал за ним.

— Агент Казаль, доброе утро, — поздоровался Полик, пожимая женщине руку. Верлак и полицейская кивнули друг другу, и все трое вошли в корпус.

— Мы будем в комнате сто три, третья дверь направо, — сказала Казаль, улыбаясь им обоим, но задержав взгляд на Верлаке. — Все уже здесь, мы ждем только этих двух аспирантов.

Ближе к залу заседаний стали слышны голоса — то громкие, то шепотом, — но все они стихли при появлении слуг закона.

— Доброе утро, и спасибо всем, что пришли в субботу, — объявил Бруно Полик.

Собравшиеся — двадцать с чем-то человек, присутствовавшие на приеме у профессора Мута или же работавшие с покойным, — уставились на бывшего регбиста. Некоторые даже забыли доесть печенье. Верлак молчал, наслаждаясь впечатлением, которое производил двухметровый бритоголовый комиссар весом в девяносто килограммов.

— Мы начнем с общего разговора, а потом побеседуем с каждым в отдельности. Как вас информировала агент Казаль, вам придется сегодняшний день пробыть здесь, а если вы в ближайшую неделю планируете уезжать из Экса, будьте добры сообщить нам, куда, чтобы мы могли с вами связаться.

— Но у меня на этой неделе работа в Национальной библиотеке Парижа! — пожаловался хорошо одетый мужчина средних лет с выступающими скулами и густыми белокурыми волосами.

— Брось, Бернар, ты это в любое время можешь сделать! — произнесла одна из женщин.

Верлаку показалось, что внешность у нее итальянская или испанская. Как и ее коллега, она была одарена от природы густыми волосами, только совершенно черными.

— Но у меня билет на поезд!

— В Париж — это без проблем, только оставьте нам ваш телефон для связи, — тут же отреагировал Полик, пока его снова не перебили. — Почти все присутствующие здесь были на приеме профессора Мута вечером в пятницу. Дуайена убили в ночь на субботу, через несколько часов после приема. Мой первый вопрос: кто уходил последним?

— Я, — ответила женщина с итальянской внешностью. — Я — Анни Леонетти. Преподаватель теологии. Я слышала, как Жорж — профессор Мут — говорил своей домоправительнице, что она может идти домой, а посуду мыть пусть приходит утром.

— И вы оставались допоздна, чтобы помочь дуайену?

— Нет. Я осталась помочь горничной. Отнесла в кухню грязные бокалы и убрала остатки.

— Хорошо, — сказал Полик. — О чем вы говорили с дуайеном?

— Наверняка о его внезапной отмене отставки. — Белокурый преподаватель сказал эту фразу спокойно. Но достаточно громко, чтобы ее услышали Верлак и Полик.

— Абсолютно не верно, Бернар, — заявила Леонетти и добавила, глядя на Полика, потом на Верлака: — Разговор шел только о сравнительных достоинствах пищевой пленки и алюминиевой фольги.

— Он вам говорил, что после уборки пойдет на факультет к себе в кабинет? — спросил Верлак.

Анни Леонетти замешкалась с ответом на долю секунды, и Верлак это отметил.

— Да, он об этом упоминал.

— Это не показалось вам необычным? С учетом позднего часа?

— Да нет, — пожала плечами она. — У него не было семьи, требующей времени, и он часто работал поздно. Но когда я уходила, после полуночи, он еще был в кухне. Мы ушли не вместе.

— Благодарю вас, — сказал Верлак.

Он подумал, откуда Анни Леонетти знает, что дуайен часто работал допоздна. И еще она с некоторым осуждением произнесла, что у него не было «семьи, требующей времени». Она была красива — оливковая кожа, полные красные губы, но под лучистыми карими глазами залегли круги. Он представлял себе жизнь современного профессора — печатайся или сдохни — и решил, что у нее наверняка есть маленькие дети.

— Значит, никто не видел, как профессор Мут уходил в ночь на субботу из своей квартиры? А не говорил ли он о том, что у него есть ночная работа? — поинтересовался Полик.

Собравшиеся молчали. Некоторые переглядывались, будто ожидали, что кто-нибудь что-нибудь скажет, другие не поднимали глаз от кофе.

— Он действительно мне говорил, что у него назначена встреча с Джузеппе Роккиа, но не уточнил, когда, — сказал красавец «Национальная библиотека». Совершенно не к месту, как подумал Верлак.

— Бернар! — снова одернула коллегу Анни Леонетти. — Эта встреча могла быть назначена в любое время.

— Судья спросил, о чем мы говорили. Кстати, меня зовут Бернар Родье. — Посмотрев на Анни Леонетти, он добавил: — Я тоже преподаю теологию, но в основном я — исследователь и писатель. — Леонетти вздохнула и подняла глаза к потолку. Родье продолжил: — Может быть, вы знакомы с моими книгами об ордене цистерианцев… они есть почти во всех лучших магазинах, даже на «Амазоне»…

— Спасибо, доктор Родье, — быстро перебил Верлак. — Нам дали список сотрудников, у которых есть ключи от здания, и мы, по очевидным причинам, именно с них и начнем нашу беседу.

Его раздражали стычки между Леонетти и Родье.

— Я буду вызывать вас по одному в кабинет напротив этого зала, — сказала агент Казаль. — В полдень вам принесут бутерброды, так что прошу не покидать здания до тех пор, пока с вами не побеседуют. Начнем в алфавитном порядке.

— C’est pas vrai!^[11] — простонала секретарша дуайена. — Я же пойду последней, у меня фамилия начинается на «З»! Но вам разве надо со мной говорить? Я даже не была на приеме.

— Исключений не будет, мадемуазель. У вас ведь есть ключ от здания? — уточнил Полик.

— Конечно, есть! — ответила она, упираясь руками в узкие бедра. — Но профессор Мут сам мог впустить своего убийцу!

Полик посмотрел на секретаршу с несколько недоверчивым выражением.

— Все же нам нужно с вами побеседовать. К шести мы закончим. — Секретарша вздохнула, и Полик добавил: — Вы можете работать у себя в кабинете наверху?

— Да, наверное.

Верлак подумал, что либо мадемуазель З. собиралась рано уйти, либо ее беспокоит перспектива допроса.

Он вышел из зала и направился через коридор в аудиторию напротив — тесное помещение для занятий маленьких групп. Стол здесь был металлический, шестидесятых годов. Через несколько лет он станет считаться старинным и будет продан антикварам в Шестом округе Парижа.

Полик вошел и сел напротив Верлака.

— Они правда друг друга терпеть не могут? — спросил он.

— Я о том же подумал, хотя выступали сейчас только трое.

В дверях показалась белокурая голова Казаль:

— Первый допрашиваемый идет, если вы готовы.

Верлак кивнул.

В дверях показалась женщина лет под семьдесят, в старомодных очках с металлической оправой. Она посмотрела на Полика, затем на Верлака.

— Здравствуйте, господин судья, — сказала она. — Поскольку мы встречаемся по официальному поводу, я не буду говорить о вашей привычке разбивать сердце моей дочери.

Антуан Верлак поверх очков для чтения взглянул на мадам Флоранс Бонне. Она улыбнулась.

— Кажется, я подозреваемая. В силу того простого факта, что у меня, преподавателя теологии, есть ключ от этого здания. Кроме того, я Жоржа Мута ненавидела, но до сей минуты никто об этом не знал.

Примечания

10

Высшие школы (фр.).

11

Несправедливо! (фр.)