Вершина. Сага «Исповедь». Книга четвёртая

Натали Бизанс

Сага «Исповедь» о перерождении душ, о вечном стремлении человека к постижению высших законов Вселенной, о любви, которой нет конца. Четвёртая книга повествует нам историю жизни Эрнесто Гриманни. Действия происходят в эпоху Возрождения. Флоренция, времена правления Козимо I, Великого герцога Тосканы. Нас ждёт захватывающее погружение в хитросплетения судеб главных героев, чья самоотверженность, вера и доброта способны изменить этот мир к лучшему.

Часть 2. Глава 8

Когда мы вернулись, Патриция уже была без сознания, влив в неё содержимое бутылочки, как и сказала старуха, я начал ждать и молиться. Чаще всего в бреду она называла моё имя. Куда и в какие неведомые дали звала меня её душа?

Рвота прекратилась, но начались судороги. Тело вздрагивало и замирало, всем своим видом выражая адскую боль.

— Маркела, выйди! Оставь меня с нею наедине.

— Но мой господин! — она поднесла руки ко рту, закрывая его в испуге, видимо, выглядел я совершенно безумным. — Она ещё может поправиться! Вы же не причините зла нашей голубке?!

— Ты в своём уме, женщина?! Не собираюсь я её убивать, хотя думаю, что именно об этом она сейчас и просит. Я благодарен тебе за преданность госпоже! Но сейчас ты мне не понадобишься. Иди и отдохни, впереди ещё долгая ночь. Если понадобишься, позову! — не терпя возражений, я вывел её и запер дверь.

За окном темно. Несколько свечей тускло горят, мертвенно-бледное лицо Патриции обездвижено, словно она уже умерла.

— Эделина, призываю тебя, приди!

Пламя затрещало, словно на него попала влага.

— Приди ко мне, возлюбленная моя! Это я, — твой Эрнесто, вспомни обо мне!

Хоть я и ожидал её появления, оно всё равно было внезапно и даже напугало меня.

— Ты стала ещё сильнее и ярче прежнего!

— Благодаря тебе, жизнь моя! Наше свидание разожгло во мне огонь любви пуще прежнего.

— Богом молю, помоги ей!

Мы оба посмотрели на измученное лицо Патриции.

— Даже не проси меня об этом! — Эделина вспыхнула голубыми языками пламени так, что свет озарил всё вокруг.

Я опустился перед ней на колени.

— Если моя жизнь что-то значит для тебя, помоги ей!

— Нет! — новая вспышка сильнее прежней. — Ты не представляешь, каких усилий стоит мне ей не навредить! Порвать эту тонкую нить проще, чем слиться с любимым.

— Я понимаю, что прошу тебя о невозможном и причиняю боль, прости меня за это!

Но без неё мне незачем жить… — я достал нож и поднял его вверх, намереваясь вонзить себе в сердце.

— Остановись, безумец!

— Чего же ты испугалась? Сейчас я приду к тебе.

— Нет. Ты придёшь не сюда. Здесь миллионы миров и нам не дадут быть вместе.

— Значит, я нужен тебе живой?

— Да, — тихо ответила она, огонь внутри неё стал тусклее. — Пообещай мне…

— Всё, что захочешь, только спаси её!

Она протянула руку и прикоснулась к моему сердцу. Причём показалось, что она держит его на ладони, прямо в моей груди, бережно и любя, но стоило ей сжать кулак… и я бы упал замертво.

— Клянись, что не забудешь меня, где бы ты ни был, и позволишь быть с тобою рядом всегда!

Нож выпал из моих рук.

— Да будет так. Обещаю, что спасу твою душу, чего бы мне это ни стоило!

Она раздумывала, вспыхивая всеми цветами радуги, при этом рука, державшая моё сердце, светилась ровным золотым цветом.

— Забери моё сердце, делай со мной всё, что хочешь, только верни Патрицию! — этих слов оказалось достаточно.

Она отпустила моё сердце и прильнула к губам, от чего всё во мне ожило и завибрировало, словно пронзённое молнией. Это была столь глубинная связь, что разрушить её не смогла бы и тысяча смертей: сколько бы мы не умирали и не рождались вновь — она во мне, а я в ней на веки вечные.

— Раздень её.

Я порвал рубашку, полностью обнажив тело моей жены, ещё не окрепшее после одних несчастий и уже поражённое другими. Дух Эделины повис над ней. Она медленно передвигала руками, словно поглаживая её живот, но не прикасаясь к нему, мышцы реагировали на каждое её движение волнообразно, то напрягаясь, то расслабляясь вновь. Патриция стонала и изгибалась, приходя в себя, а потом закричала так, что содрогнулись стены, неистово, как раненый зверь, из которого вытаскивают живьём потроха. Кровь хлынула из неё и растеклась по постели, схватки становились всё сильнее и каждая причиняла её невыносимые страдания. Она, как безумная, схватила меня за руку так, что затрещали кости, и с воплем откинулась на кровать.

— Принимай, Эрнесто, — голос Эделины звучал скорбно, — здесь я тебе уже ничем не помогу…

Я вытащил мёртвый плод, появившийся на свет весь в крови, которая не переставала истекать из материнского чрева, перерезал ножом пуповину, разъединил их. Всё казалось бесконечным кошмарным сном, который никак не закончится и уже никогда не забудется.

— Спаси её, умоляю тебя! — слёзы текли по моим щекам, и сердце разрывалось в груди.

Мёртвое крошечное тельце я завернул в простыню и положил на стол. Эделина продолжала воздействовать на внезапно притихшую Патрицию, но уже медленнее и спокойнее, постепенно тая и исчезая на моих глазах. Тело расслабилось, и она открыла глаза.

— Что это было? Что со мной?! — она попыталась приподняться, но не смогла.

— Лежи, родная, всё будет хорошо, я накрыл её одеялом. Сейчас я позову Маркелу и она омоет тебя.

Патриция схватилась за живот и начала ощупывать его.

— Там больше никого нет, — тихо сказал я. — Ты родила мёртвого сына.

Патриция была удивительно спокойна, словно всегда хотела избавиться от этого ненавистного бремени. Даже слезинки не промелькнуло в её глазах.

— Я видела страшный сон… — её голос охрип от криков. — Тут была огненная женщина, ты клялся ей в любви, стоял перед ней на коленях, умоляя меня спасти.

— Это был только сон, любимая. Ты бредила, и тебе померещилось. Здесь нет никого, кроме нас.

— Она целовала тебя, — Патриция дотронулась ледяными пальцами до моих губ и задумчиво провела по ним, — она целовала тебя так, как будто имеет на это право, и ты всецело принадлежишь ей одной… — словно подтверждая собственные слова, она кивнула головой и, устало закрыв глаза, отвернулась.

— Всё пройдёт. Завтра ты поймёшь, что ничего подобного быть не может.

Я поднялся с колен, отворил дверь и позвал Маркелу. Она никуда и не уходила, всё это время стояла рядом и ждала.

— Я здесь, мой синьор! Матерь Божья, бедное дитя!.. — её причитаниям не было конца, а страх в глазах говорил о том, что она всё слышала и даже если не поняла, что именно происходило, всё равно ужасно испугалась.

— Позаботься о госпоже! — я взял на руки завёрнутого в простыню младенца и, шатаясь, покинул комнату.

Растревоженные хозяева с детьми и солдаты грелись у костра во дворе. Густаво подошёл первым, за ним все остальные. Без лишних слов, всё и так было понятно. Молчаливое сочувствие лучше соболезнований и причитаний.

Пока копали могилу, я смотрел на маленькое лицо ещё не сформировавшегося до конца плода. Никогда не думал, что увижу нечто подобное и возьму в руки. Его кожа была почти прозрачной, и сквозь неё виднелись вены и капилляры. Ещё недавно я чувствовал, как он шевелится во чреве моей жены. Мой или нет это сын стало совершенно неважно. Он уже никогда не увидит этот мир. Душа покинула маленькое тело ещё находясь в утробе. Может быть, это и к лучшему, слишком страшен и жесток этот человеческий мир.

Горе переполняло меня, и последние силы были на исходе, но я был не один. Где-то рядом невидимой оставалась та, что скорбела вместе со мной, переживая всё, что чувствую я, и её любви не было конца и края.