Расплата по чужим счетам

Наталия Антонова, 2020

Сонное спокойствие небольшого города нарушает серия страшных убийств: некто нападает на молодых мужчин и зверски с ними расправляется. На первый взгляд жертвы никак не связаны между собой. Все теряются в догадках: ритуальное убийство? Дикие выходки какого-то безумца? Следователь Александр Наполеонов нащупывает то одну, то другую ниточку, но все они обрываются. На помощь ему приходит подруга детства – очаровательная Мирослава Волгина, владелица частного детективного агентства. Совместными усилиями они выходят на след преступника и, уже обнаружив его, с трудом верят, что этот человек и есть чудовищный убийца, за которым тянется длинный кровавый след.

Глава 2

Хмурый Наполеонов сидел в своем кабинете и думал о том, что это уже третий случай. Все потерпевшие — красивые молодые мужчины. И нет следов борьбы или хоть какого-то сопротивления. Каждого сначала ударили ножом в грудь, а потом лишили мужского достоинства. После исследования крови и кожных покровов медэксперты пришли к выводу, что член отрезали после гибели жертвы. Собственно, это и так понятно. Кто же позволит кромсать себя живьем, если руки-ноги не связаны. А следов связывания обнаружено не было.

Вопрос в другом — куда дели отрезанные органы? Выбросили в мусорный контейнер? Или унесли с собой? Просто ни в какие рамки не укладывается! Если это дело рук какой-то секты, то понятно, зачем им отрезанные органы. Относят своему идолу, совершают какие-то ритуалы… Или это действует маньяк? Допустим, кто-то по какой-то причине, например, в результате несчастного случая, лишился самого дорогого для мужчины и теперь мстит самым красивым и сексуальным парням? Придется проверить эту версию.

Наполеонов пересматривал в который раз копии заключений судебно-медицинской экспертизы. Он надеялся, что преступник оставит на месте преступления хоть какие-то следы, но, увы, пока ничего. Биологическое исследование крови, взятой с мест преступлений, показало, что вся она принадлежит только жертвам.

Все преступления совершались в ночное время, но следов машины тоже не прослеживалось. Допустим, в городе их обнаружить затруднительно, но и в безлюдном парке следов шин нет. Конечно, преступник мог оставить автомобиль на стоянке, но возле парка только платная стоянка, и никто не оставлял там автомобиль в ночь преступления. Припарковался прямо на шоссе? Однако не мог же преступник из разных районов города ночью, когда общественный транспорт не ходит, добираться пешком? Ловил попутку? Но ведь следы крови должны остаться на его одежде…

А что, если он был в темной одежде и они просто не бросались в глаза и не привлекали внимания? Или накидывал на себя что-то после совершения преступления? Куртку, жилет… Могло такое быть? В принципе могло.

Ну и что делать? Опросить всех бомбил просто нереально. Хоть в газету давай объявление типа: «Следователь просит сообщить всех, кто кого-то подвозил в такие-то числа от таких-то мест, информацию о своих пассажирах. Вознаграждение гарантируется». Наполеонов тяжело вздохнул.

Была, правда, одна странность: эксперты сообщили, что убивали жертву одним ножом, а отрезали органы другим. И так во всех трех случаях. Непонятно: зачем преступнику носить с собой два ножа? Или все-таки это кощунство творили приверженцы какой-то доселе неизвестной секты? Наполеонов потер начавшие ныть виски.

— Вот только мне головной боли в прямом смысле не хватало, в переносном она у меня уже имеется, — пробормотал он вслух.

Незаметно пролетела или проползла, но все равно незаметно, еще одна неделя. Наполеонова постоянно мучила какая-то тревога. Все ниточки, которые, как ему казалось, он находил, обрывались одна за другой.

Сегодня он снова с раннего утра сидел у себя в кабинете.

Неожиданно влетела секретарша Элла:

— Вам тут одна женщина звонит, говорит, что у нее есть подозрения относительно одного человека. Соединить?

— Соедини.

Но едва Наполеонов попросил женщину представиться, как она извинилась, сказала, что, вероятно, ошиблась номером, и положила трубку. Наполеонов выругался себе под нос и поспешно задействовал возможности полиции по установлению номера телефона звонившей. Но, увы, найти гражданку не удалось, так как оказалось, что она звонила из уличного автомата. Единицы из них все еще работали в затерянных уголках города. Наполеонову же почему-то казалось, что женщина что-то знает, и он винил себя, что не сумел вызвать у нее доверие во время короткого телефонного разговора.

В середине дня ему принесли новое дело, открыв его и увидев фотографии, следователь сразу понял, что это работа их уникума — полицейского фотографа Валерьяна Легкоступова.

Наполеонов не выдержал, позвонил фотографу на сотовый и зарычал:

— Какого черта ты устроился работать в полицию, а не в модельный бизнес?! Чего ты тут наснимал?!

— У тебя есть претензии к качеству фотографий? — бесстрастным голосом спросил фотограф.

— К качеству — нет! — И следователь швырнул в ярости трубку.

К концу дня кто-то снова позвонил Наполеонову, а когда он снял трубку, никто не отозвался. Тишина казалась идеальной, но вдруг он услышал какой-то рычащий звук. Шура включил запись. Трубку довольно быстро положили. На этот раз удалось выяснить, что звонили из отделения одной из больниц города.

Главврач, пожилой сухенький старичок в очках, кажется, купленных им еще при советской власти, разрешил следователю пройтись по отделению, заставив надеть халат и бахилы, но не спрашивая об ордере, которого у Наполеонова, естественно, не было. Благодаря сговорчивости доктора Шура уже через полчаса знал, что рычащий звук издавал старый, выпущенный, как и очки главврача, еще в советское время холодильник. Этот агрегат в прямом смысле рычал, как не вовремя потревоженный медведь. Холодильник находился рядом с постом медсестры. Когда Шура попросил разрешения поговорить и уединился с ней в ординаторской, девушка выглядела напуганной. Но по опыту следователь знал, что нервозность еще вовсе не означает вину.

Девушка представилась Анжелой. Сидя напротив Шуры, она то и дело поправляла свои крашенные под блондинку волосы. Корни же свидетельствовали, что Анжела была жгучей брюнеткой. Ее смуглая кожа тоже подтверждала это.

— Вы не волнуйтесь, — сказал Наполеонов, — мне просто нужно уточнить некоторые детали, и я рассчитываю на вашу помощь. Вы ведь поможете мне, Анжела?

Она кивнула и облизала пухлые губы.

— Ну вот, я хотел бы узнать — вы вчера отлучались в двадцать минут четвертого?

— Я не помню. Мы ведь на месте не сидим. То одно приходится делать, то другое. Так что, вполне возможно, я отлучалась в это время.

— Скажите, а холодильником пользуются пациенты какой-то одной палаты?

— Да нет, что вы! Всех пяти.

— Но ведь холодильник довольно маленький? — прикинулся следователь наивным.

— Так вот, кто успеет, тот и займет место своими продуктами.

— Понятно.

— А вчера кто-нибудь просил у вас разрешения позвонить?

— Да, баба Катя, то есть Екатерина Матвеевна. Я еще потом ее ругала, она попросила на минутку, а говорила, наверное, минут двадцать. И если бы я ее не отогнала, так и висела бы на телефоне целый час.

— А кроме Екатерины Матвеевны, еще кто-нибудь спрашивал разрешение позвонить?

— Нет… — Девушка замялась.

— Ну, смелее, — приободрил ее Шура.

— Видите ли… Кто-то мог и без спроса, когда я отлучалась.

— Действительно, кто-то мог. Большое вам спасибо, Анжела, вы мне очень помогли.

Щеки девушки вспыхнули румянцем.

— Ну что вы, — тихо отозвалась она и юрко, как мышка, выскользнула из ординаторской.

Наполеонов снова вернулся к главврачу и попросил его предоставить ему список всех больных. Список этот он получил. Но главный врач, потирая переносицу, заметил, что, кроме больных, в это время в отделении были посетители.

— Много?

Доктор пожал плечами.

— Спасибо вам, — промолвил Шура и покинул больницу.

Началась кропотливая проверка всех, кто находился на лечении, которая в итоге оказалась безрезультатной. Никто из пациентов ранее не попадал в поле зрения правоохранительных органов, и, как и следовало ожидать, никто не признался в звонке следователю. Можно было еще опросить, кто к кому приходил в этот день, и сосредоточиться на посетителях. Но людей, как всегда, не хватало, и следователь решил отложить их проверку на потом.

Однако этим же вечером, когда он наскоро заскочил домой переодеться и, заметив свою маму занимающейся с учениками, отправился к Мирославе, в голове его настойчивым молоточком стучала мысль, что проверить нужно и людей, приходящих проведать больных.

Сидя после ужина в беседке, где они втроем наслаждались наступающим вечером, Шура поделился своими соображениями с Мирославой. И она предложила:

— Если ты сумеешь представить меня главврачу как твою сотрудницу, то я смогу сделать эту работу за тебя.

— Правда, Слава? — обрадовался Шура, как ребенок, которому подарили расписной пряник.

Она с улыбкой кивнула в ответ.

— Дай я тебя расцелую! — Шура бросился чмокать Мирославу.

— Да подожди ты! — Она, смеясь, легонько его оттолкнула. — Сначала нужно результат получить.

Было решено, что Волгина отправится беседовать с пациентами отделения прямо завтра. Больше они не говорили о делах, а просто наслаждались красотами разгорающегося заката. Казалось, кто-то взял и обмакнул розовый лоскут закатного неба в чернила. И потекли густые полосы, перемежаясь то с трогательной зеленью, то с пронзительной синевой, то с алыми сполохами.

— Хорошо как! — произнесла Мирослава.

И парни молча согласились с ней.

* * *

Прямо с утра Шура и Мирослава уехали в больницу воплощать задуманное, а Морис с Доном остались дома. Морис уселся у компьютера. Дон улегся на кресле рядом с его столом.

Морис Миндаугас появился в жизни Дона не так давно. Кот долго присматривался и принюхивался к нему, но Морису удалось завоевать его доверие, и теперь кот в глубине души был уверен, что Миндаугас стал членом его семьи. Вот только хозяйка о решении своего кота не догадывалась.

Главврач все так же безропотно согласился разрешить Мирославе побеседовать с больными, правда, с тем условием, если они сами не будут возражать.

— Об этом не беспокойтесь, — одарила его обезоруживающей улыбкой Мирослава.

Доктор почему-то смутился и, протерев полой халата сорванные с лица очки, сослался на занятость и исчез в коридорах отделения. Наполеонов тоже распрощался с Мирославой до вечера, попросив, правда, позвонить, если ей удастся узнать что-то относящееся к делу.

Опросить всех пациентов женской половины отделения, располагающихся в пяти палатах, оказалось делом нелегким. Возраст дам колебался от восемнадцати до семидесяти восьми. Они все как одна признались, что пользуются телефоном, расположенным возле сестринского поста. Хотя звонить оттуда в принципе не положено. Но соблазн велик, потому как бесплатно.

Трудность заключалась в том, что сама Мирослава голоса той женщины не слышала. Следователь был уверен, что звонившая ему была молодой. Однако Мирослава по опыту знала, что некоторым дамам удается сохранять молодой голос до преклонного возраста. Например, одна из соседок, живущая в доме ее родной тети Зои, не так давно переступила девяностолетний рубеж и при этом разговаривала голосом пятилетней девочки… Так что под подозрением были все. Беседуя с той или иной женщиной, Мирослава прислушивалась к их голосам, имея в виду и то, что по телефону голос может звучать не совсем так, как в обычной жизни.

Самым трудным делом оказались разговоры с пожилыми женщинами, так как почти все они были словоохотливы не в меру. В результате Мирослава затратила на опрос пациенток не один, а целых три дня. Прерывать никого из них она не собиралась и как губка впитывала каждое слово. Ведь не исключено, что за историей о внучке, щенке, соседях по даче, урожае и погоде прошлого года последует что-то важное. И вот одна из них обронила, что видела Юленьку, когда та сняла трубку, набрала номер, чего-то ждала, а потом повесила ее. Когда же Варвара Степановна спросила, не мужу ли она звонила, у Юленьки сделалось перепуганное лицо.

— Вот как? — переспросила Мирослава заинтересованно.

— Да, да, — сказала Варвара Степановна, довольная произведенным эффектом, — я даже скажу вам больше! — Она сделала красноречивую паузу и продолжила: — У Юленьки есть любовник!

— И он навещает ее в больнице? — осторожно поинтересовалась Мирослава.

— Ночью! — выпалила старушка.

— Ночью? — недоверчиво переспросила Волгина.

— Ну не днем же! У Юленьки есть муж. То ли крутой бизнесмен, то ли политик, видать, из бывших бандитов.

— Почему вы так решили, Варвара Степановна?

— Посудите сами — ездит на «БМВ» и лысый.

— Ну… — протянула Мирослава, слегка растерявшись, — «БМВ» может быть не только у бандитов, — она невольно вспомнила о своем автомобиле, — и лысина тоже не признак бандитизма.

— Если бы это была обыкновенная лысина, в том смысле, — усмехнулась старушка, — когда умные волосы сами покидают дурную голову, то да, не признак. Но он бреет свою голову! Зачем?!

— Причины могут быть разными. Но вы считаете, что Юля боится своего мужа?

— Опасается, — кивнула Варвара Степановна.

— А с чего вы взяли, что по ночам она встречается с любовником? Ведь отделение и саму больницу закрывают.

— Ха! — сказала старушка. — Они же не в больнице встречаются.

— А где же?

— В чапыжнике! — выпалила продвинутая бабушка.

— Где? — переспросила Мирослава удивленно.

— В кустах! Тут же не парк больничный, а целый лес.

— То есть Юлия выходит ночью в парк?

— Выходит, — довольно кивнула Варвара Степановна.

— Каким образом?

— Спускается по пожарной лестнице.

— Вы сами это видели?

Пожилая женщина довольно кивнула.

— Расскажите, пожалуйста, подробнее, — попросила Волгина.

— Один раз я заметила, что у Юли порван низ халата, и сказала ей об этом, а она, не подумав, проговорила: «Ой, наверное, об лестницу зацепилась».

— Я спрашиваю: «Юленька, о какую лестницу?», а она уже язык прикусила и стала выкручиваться, мол, на второй этаж спускалась на рентген и там оступилась и зацепилась. Но я не поверила ни одному ее слову. Вечером свет потушили, я притворилась, что сплю, даже захрапела для правдоподобия. Слышу, Юля вертится на кровати, а потом встала и на цыпочках вышла из палаты, я спустя минуты три за ней. Крадусь по коридору и вижу, Юля на лоджию вышла, где пожарная лестница. Я еще немного подождала, выглянула и увидела, как она спускается. Потом от дерева отделилась мужская фигура, бросилась к ней, и они стали обниматься.

«Просто мисс Марпл», — подумала Мирослава, уважительно поглядев на пожилую даму.

— Варвара Степановна, большое вам спасибо за рассказ, у меня к вам просьба: не говорите ничего Юлии.

— Ни слова! Обещаю! — Варвара Степановна сделала жест, показывающий, что она навесила на свой рот замок.

Мирослава невольно улыбнулась. Детектив опросила всех остальных женщин, потом вышла в парк и позвонила Наполеонову.

— Как дела? — буркнул он уныло.

Она хотела ответить в тон ему — как сажа бела, но решила не мучить друга детства и сказала:

— Шура, минут через двадцать позвони на сестринский пост и попроси к телефону Юлию Архипову, а потом внимательно слушай.

— Ты думаешь, это она звонила?

— Не знаю. Надеюсь, об этом мне скажешь ты.

Через двадцать минут из коридора закричали:

— Архипова! К телефону!

— Кто там меня спрашивает? — спросила на бегу Юлия.

— Не знаю, мужик какой-то, — ответили ей.

Мирослава увидела, как Юля взяла трубку и проговорила:

— Алло.

Сердце девушки замерло. Муж всегда звонил ей на сотовый. А Сеня… Сеня мог позвонить только в экстренном случае… Трубка безмолвствовала.

— Алло, алло! — быстро проговорила Юлия и тихо спросила: — Сеня?

Потом добавила:

— Вас не слышно! Говорите громче.

Но трубка отключилась. Юлия нашла женщину, которая позвала ее к телефону.

— Катя, ты уверена, что звонили мне?

— Мужик попросил позвать к телефону Юлию Архипову. Вот я и позвала тебя. Другой Архиповой у нас в отделении нет.

— Понятно, — промямлила Юлия, — спасибо.

Она ушла в туалет и долго оттуда не появлялась. Мирослава не знала точно, чем там занимается Архипова. Может, тайно курит? Она учуяла едва ощутимый запах сигарет, когда стояла рядом с девушкой. Когда же Юлия вышла из туалета, глаза у нее были красными.

«Неужели плакала?» — подумала Волгина.

И тут она увидела идущую навстречу Юлии Настю Бессонову. В палате кровати девушек стояли рядом. Соседка Юлии явно что-то собиралась сказать, но что-то ее остановило. Возможно, она заметила Мирославу. В то же время детектив была уверена, что во время их беседы с Варварой Степановной Насти поблизости не было. Да и сама беседа не могла вызвать подозрения, так как все женщины уже привыкли к тому, что Волгина ведет с каждой из них разговоры наедине. С Настей Мирослава тоже разговаривала, но ничего не узнала, кроме того, что Настя пользуется только сотовым телефоном, а за остальными не следит. Мирослава не стала звонить Шуре на работу и выяснять, знаком ли ему голос Юлии Архиповой. Постояв на крыльце, она решила, что неплохо было бы повидаться с Люсей…

Недолго думая, она отправилась в автосервис своей подруги. Вернее, мастерской Людмила Стефанович заправляла вместе со своим отцом Павлом Степановичем, который любил пошутить: «Прикинь, я по отчеству Степанович и по фамилии Стефанович, два в одном, как теперь говорят».

— Для двух в одном одна буква не совпадает, — говорили ему.

— Одна не считается, — отмахивался он.

У Павла Степановича были золотые руки, широкая душа и… пышные пшеничные усы. Всех, кто к нему приходил, он неизменно потчевал крепким чаем из пивных кружек, а на столе всегда лежали горкой конфеты «Мишка косолапый». Когда Мирослава на этот раз без звонка явилась в контору сервиса, то застала Павла Степановича в полном одиночестве.

— Здравствуйте, дядя Паша, а где Люся?

— Здравствуй, Славочка, коли не шутишь, Люся в гараже. Позвонить?

— Не надо. Она там надолго?

— Да нет, минут через двадцать придет. Давай я тебя пока чаем напою.

Вскоре Мирослава уже сидела за столом и пила чай из пивной кружки.

Засунув в рот конфету, она стала аккуратно разглаживать фантик.

— Сколько себя помню, всегда вы угощаете этими конфетами.

— Всю жизнь я к ним неровно дышу, — согласился Павел Степанович и улыбнулся, — но представь только — о том, что мишек нарисовал не Шишкин, а его дружок Константин Савицкий, узнал совсем недавно.

Мирослава кивнула, задумавшись о чем-то своем.

К реальности ее вернул голос отца подруги:

— Просто представить себе невозможно, что бы это было за утро в сосновом лесу без мишек!

— Пожалуй, в этом лесу было бы слишком пусто, — согласилась Мирослава.

— Вот! — обрадовался Павел Степанович. — И конфеток таких у нас бы не было. Вернее, конфеты были бы, но назывались совсем иначе.

— Думаю, что наши посиделки в вашем гараже от этого многое потеряли бы.

— О чем и речь!

Дверь распахнулась, и в комнату влетела Люся.

— Привет, подруга! — радостно завопила она с порога. — Чего не позвонила-то?

— Хотела чаю напиться с дядей Пашей, — отшутилась Мирослава.

— Ты по делу или как? — Людмила подмигнула подруге.

— Или как, — призналась Мирослава.

— Тогда пойдем посидим в нашем кафе.

И, обращаясь к отцу, проговорила:

— Пап, у меня перекур.

Тот только рукой махнул. Мирослава тепло попрощалась с Павлом Степановичем, а Люся чмокнула отца в щеку, отчего тот, как всегда, смутился и замахал на нее двумя руками. Люся с хохотом вылетела из кабинета, догнав Мирославу. Она схватила подругу за руку и потащила к миниатюрному кафе, которое появилось в автосервисе совсем недавно и которым Люся страшно гордилась.

Мирослава предложила расположиться на крохотной терраске, где стояло всего два столика. Основным украшением там служили цветущие петунии, расположенные в ящиках в два яруса. Вскоре юный официант принес им свежую клубнику, мороженое, чай для Мирославы и кофе для Людмилы.

— Мы будем постепенно расширяться, — сказала Людмила.

Мирослава кивнула.

— Хорошо у вас тут.

— Папа сначала отнесся к моей идее открыть кафе довольно прохладно, но, когда увидел, что люди охотно посещают его, признал, что я была права.

— Мне тоже нравится твоя идея, — улыбнулась Мирослава, — особенно цветочки.

— А мне — официант.

— То-то я вижу, ты отказалась от дискриминации мужчин и взяла-таки на работу парня.

Подруги засмеялись.

— А ты чего без Мориса приехала? — спросила Люся.

— На хозяйстве остался, — попыталась отшутиться Мирослава.

— Очень уж он у тебя умный! Аж страшно! И строгий, — вздохнула Людмила.

Мирослава улыбнулась.

— И чего улыбаешься?! Ты хоть скажи, он в постели-то как?! Ничего?!

— Ничего, — кивнула Мирослава.

Убеждать подругу в том, что между ней и Морисом чисто рабочие отношения, было пустой тратой времени. Тот факт, что мужчина и женщина живут в одном доме и спят в разных кроватях, казался ей чистой воды кощунством. Хотя сначала Мирослава и пыталась донести это до Стефанович, но та только фыркала в ответ.

— Не хочешь говорить родной подруге! — укоряла Люся.

— Извини, ты же знаешь, я достоинства своих мужчин ни с кем не обсуждаю.

— Это да, — вздохнула Людмила, — но должны же быть у тебя какие-нибудь недостатки.

Мирослава хмыкнула.

— А я сейчас с одним встречаюсь. Такой жеребец! В любое время суток может, хоть днем, хоть ночью. Только глупый очень.

— Тогда зачем он тебе?

— За этим.

— Не пойму я тебя, Люся, вроде ты не дура…

— Где тебе понять мою мятущуюся душу! — вздохнула та. — Я как этот! — Она расставила руки, точно крылья. — Вот, вспомнила, буревестник!

— Не вижу связи между революционной птицей и твоими жеребцами, — усмехнулась Мирослава.

— Может, я о кентавре мечтаю! — вздохнула подруга.

— Зачем он тебе? — изумилась Мирослава.

— А Королевой зачем?!

— Кому?

— Ну, Наташе Королевой! У нее же Тарзан.

— Извини, но муж Наташи все-таки не кентавр, а земной мужчина.

— Эх! Ты рекламу не смотришь! — отмахнулась подруга. — Видела бы ты его в стойле!

Мирослава не выдержала и расхохоталась.

А потом проговорила:

— Той рекламе сто лет!

И снова засмеялась.

— Прекрати! — обиделась Людмила.

— Не могу! — всхлипнула от смеха Мирослава.

— Я вот обижусь и не буду тебе рассказывать о своих романах.

— Хорошо, хорошо, — перестала смеяться Мирослава.

— Хотя у нас с тобой все получается в одни ворота.

— Это еще почему?

— Ну как почему?! Я тебе рассказываю, а ты мне — нет.

— Но мои романы и романами-то назвать сложно, — проговорила Мирослава неопределенно.

— Но ведь с Морисом у вас все серьезно? — Людмила прилипла взглядом к лицу Мирославы.

— Люся! С Морисом у нас ничего нет! — не выдержала Мирослава.

— Ага! Так я тебе и поверила! Будешь темнить — я его сама соблазню!

— Соблазняй на здоровье.

— И ты ни капельки не ревнуешь?

— Ни капельки.

— Честно-честно?

— Честно-честно. Ты меня уже об этом сто раз спрашивала.

— Так я начну охоту?

— Начинай, — улыбнулась Мирослава, — только ты ее, по-моему, еще и не прекращала.

— Ага, знала бы ты, как меня Шурка отшил.

— Ты что, и к Наполеонову приставала?! — не поверила своим ушам Мирослава.

— Да нет! Шутишь, что ли, — отмахнулась Люся, — он меня из-за Мориса шуганул.

— А…

* * *

Когда она добралась до дома, в воздухе уже разливались лиловые сумерки. Мирослава тихонько открыла дверь, вошла в холл и на что-то налетела.

— Ой! — Сумка выпала из ее рук.

— Не хотел вас напугать, — проговорил из темноты Морис.

— Ты и не напугал.

Они оба наклонились, чтобы поднять сумку… От удара их лбов полетели такие искры, что, казалось, они на секунду осветили темноту. Минуту спустя их пальцы встретились на выключателе. Яркий свет озарил холл. Мирослава подошла к зеркалу и прислонилась к нему лбом.

— Что вы делаете? — удивленно спросил Морис.

— Пытаюсь предотвратить появление шишки, — ответила она.

Морис вздохнул, встал рядом и прислонил лоб к прохладному серебристому стеклу.

— А что делаешь ты? — спросила Мирослава, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.

— Выражаю солидарность, — ответил он сердито.

И тут она расхохоталась.

— Не вижу ничего смешного.

Но Мирослава буквально всхлипывала от смеха и вытирала слезы. И Миндаугас невольно тоже начал смеяться. Их веселье было бесцеремонно нарушено нетерпеливым звонком. Оба знали, что за нетерпеливый поздний гость нажимает на кнопку звонка, неистовствуя возле ворот. Конечно, это был Шура Наполеонов.

— Ты чего это в уличной одежде? — спросил он, придирчиво осмотрев Мирославу.

— Я только что пришла.

— А что это у тебя на лбу?

— Шишка, наверное…

— С кем же ты подралась?

— С ним! — Мирослава указала на Мориса.

Шура перевел взгляд на Миндаугаса и недоуменно спросил:

— Ребята, вы что, бодались?

— Что-то в этом роде, — отозвался Морис.

— Ну, вы даете, — и тут же перевел разговор в более актуальное для него русло: — У вас хоть какая-то еда в доме есть?

— Есть, — успокоил его Морис.

По традиции все деловые вопросы обсуждались после еды. Но уже во время десерта они начинали обмениваться информацией и задавать друг другу вопросы.

— Шур, ты узнал голос Архиповой? — спросила Мирослава.

— Да, я почти на 99,9 % уверен, что звонила мне она.

Мирослава подробно рассказала все, что узнала от Варвары Степановны о Юлии.

— Так-так, — сказал Шура, — завтра узнаю все о ее муже. А вот с любовником проблема, ведь мы даже фамилии его не знаем. Да и имя Сеня может быть сокращенным как от Арсения, так и от Семена.

— Неплохо было бы проследить за влюбленной парочкой, — задумчиво проговорила Мирослава.

— И как ты себе это представляешь? — спросил Шура.

— Очень просто. Если она спускается по пожарной лестнице и на самом деле встречается с любовником, то твой человек, затаившись поблизости, может заснять их в, мягко говоря, компрометирующих видах.

— Ты что же, предлагаешь мне заняться шантажом? — изумился следователь.

— Почему сразу шантажом? Тебе же не деньги нужны, а информация.

— Все равно.

Не слушая его, Волгина сказала:

— Нужно поручить это дело Легкоступову, он нам таких фоток наснимает, закачаешься.

— Это уж точно, — не мог не согласиться с ней Наполеонов, — а что потом?

— А потом я ее разговорю, — сказала Мирослава.

— Ты уверена?

— На все сто!

— Но ведь…

— Ты хочешь раскрыть это дело?

— Еще как, — тяжело вздохнул он.

— Значит, вы уверены, что она изменяет мужу? — тихо спросил Морис.

— Мы предполагаем, — осторожно сказал Шура.

— Ну, не с другом же детства она встречается по ночам, — усмехнулась Мирослава.

— А вы подумали о том, что ее муж действительно является опасным человеком и просочившаяся информация может погубить влюбленную парочку?

— Информация не просочится, — уверенно заявила Мирослава.

— Но…

— Никаких «но». Я имею в виду, от нас. Юлия сама виновата, не надо быть такой беспечной.

— Она же не могла знать, что рядом с ней в палате лежит сыщица.

— Что ж, нужно было внимательнее ознакомиться с творчеством Агаты Кристи, — усмехнулась Мирослава.

Миндаугас замолчал, так как уже знал, что спорить с Мирославой бесполезно: если она решила что-то сделать, то сделает это непременно. Да и Наполеонов, судя по всему, изначально возражал против ее плана только для вида.