Держу тебя

Наталия Романова, 2023

Сергей тяжело переживает измену и уход любимой жены. Он больше не верит женщинам, избегает серьёзных отношений, не отказывая себе в мимолётных развлечениях. До тех пор, пока не встречает Машу, девушку с хорошеньким, прямо-таки кукольным личиком, не заслуживающую никакого доверия, но сводящую его с ума.

Глава 3

Половина смены минула, обходилось без эксцессов, всё шло в рабочем режиме. По расписанию было две тренировки в день, Сергей Витальевич отменил одну. Городская малышня настолько ошалела от чистого снега, горок, зимних развлечений, что ни о каких тренировках слышать не хотела. Он мог бы пристрожить, всё-таки база спортивная, он тренер, а гаврики — какие-никакие, а спортсмены, но по устоявшейся традиции зимних смен плюнул. Перспективные — те, у кого очевидный потенциал и перспектива будущего, — честно отрабатывали в зале, а основная масса отрывалась, строя снежных баб и крепости.

Самбо когда-то, в далёкие советские времена, о которых сам Сергей Витальевич имел смутное представление, занимались дети с двенадцати лет, теперь едва ли не с шести, а то и с пяти, если посмотреть на синеглазок. Нормативы эти были придуманы не зря, и, несмотря на изменившийся подход, Серёга ставил во главе угла здоровье и благополучие маленьких подопечных, а не будущие спортивные успехи.

Жилой корпус отряда был благоустроенным, с комнатами на четыре человека, холлом, где проходили общие собрания и отрядные мероприятия, душевыми кабинами, уборными, умывальными, просторными сушилками для зимних смен и дождливой погоды летом. Были там и комнаты для персонала. В одной из них и устроился Сергей Витальевич.

На спортивной базе стоял корпус для служащих, постоянных и временных. У Сергея Витальевича была там отдельная, благоустроенная комната. Но он до сих пор отлично помнил, как после отъезда Риты дорабатывал смены летом, как лез тогда на стены, и собственное желание удавиться к чертям, только бы не видеть всего этого. Кровать, на которой она спала, стул, где висело её платье.

Летом его держал на плаву самообман, добровольное неверие в произошедшее — мало ли, что люди говорят, — и вера в то, что всё наладится, такая же глупая, как малодушное желание проигнорировать правду, с которой он не сможет смириться никогда в жизни. А сейчас, зимой, бросив сумку посредине комнаты, Сергей почувствовал удушающую волну отчаяния, как тогда, полгода назад. И, не желая возвращаться в прошлое, решил жить в корпусе с отрядом. Суетно, в отсутствии иллюзии свободного времени, но значительно лучше, чем один на один со своими мыслями.

Режим дня соблюдался младшим отрядом неукоснительно, никаких поблажек и исключений не было и быть не могло. Ровно в девять вечера все были намыты, одеты в пижамы и сидели кружком в холле, слушая, как читала Мария Константиновна. Через приоткрытую дверь Сергею тоже был слышен приятный, размеренный голос няни Алёшиных, и частично видно девушку. Она сидела всегда на одном и том же месте, возвышаясь над малышнёй, подвернув ноги в позе лотоса, и держала книгу на комфортном для её глаз расстоянии, время от времени облизывая губы. Чертовски милая в этот момент и соблазнительная.

То, что Сергея по какой-то неясной причине не на шутку заводила Мария Константиновна, пришлось признаться себе едва ли не на второй день почти совместного проживания. Комнатка Серёги была в торце короткого коридора, как раз рядом с палатой, где разместились синеглазки с няней. Помещение воспитателей находилось с обратной стороны корпуса.

Как правило, Маша ходила в безразмерных одёжках, под которыми никак нельзя было заподозрить женскую фигуру. Серёге же и подозрений не нужно было, его вставляло от одного взгляда на крошку в неизменных балахонах, и от этого он чувствовал себя едва ли не извращенцем. Озабоченным извращенцем. Голодным озабоченным извращенцем.

Он, конечно, никогда не был амёбой, сексуальный аппетит для своего возраста у него был здоровый. Обычный максимум, после которого начинало «зудеть» — неделя. Только на базу он отправился вполне удовлетворённым, а одного вида растерянной мордашки Марии Константиновны хватало для стояка.

Чёрт знает что!

Но дело вовсе не в одежде, не в непрезентабельном внешнем виде Маши, дело в знании, что она любовница отца синеглазок. Понимание этого факта отталкивало Сергея настолько, что порой приходилось прикладывать силы, чтобы не нагрубить при детях, не облить словами, как помоями, ввинтить обидные слова в позвоночный столб до физической боли.

Серёга не терпел адюльтеров, при всём разгульном образе жизни, который он вёл до женитьбы и после развода, он не терпел супружеских измен в любых проявлениях. Откуда росли ноги у этого неприятия, он и сам бы не ответил, скорее всего, из детства. Его отец был категоричным, прямо-таки образцово-показательным семьянином, таким, что даже у жены порой сводило зубы. А тут ещё сын уродился на редкость смазливым, как картинка. «Скурвится», — кривился отец, выговаривая матери раз за разом из-за успехов подрастающего парня у противоположного пола. Может, страх «скурвиться» подспудно сидел в Серёге, а может, ещё какая хрень, но адюльтеры вызывали в нём стойкую брезгливость.

Святым он не был даже в браке, глаза оставались при нём, и мыслишки о других женщинах, не жене, проскакивали с завидной регулярностью. Но дальше, чем мысленно облапать, он не двинулся ни разу, даже когда бабьё вешалось без экивоков. Хотеть — хотел, а руки держал при себе, не говоря уже о другом органе. Понятие «мысленная измена», скорее всего, для Серёги Витальевича была слишком абстрактной, чтобы всерьёз задумываться об этом. Достаточно того, что он не трахал никого на стороне, хоть и имел почти неиссякаемые возможности для этого.

Понимание того, что Маша трахается с женатым мужиком, вызывало внутренний протест такой силы, что он предпочитал свести общение к минимуму, а факт того, что она, при всём при этом, не по-детски его заводит, и вовсе бесил. И свалилась же на его голову эта нянька, будто ему мало своих проблем и внутренних чертей.

Мелкие, дослушав очередной рассказ из уст Марии Константиновны, отправлялись спать. Медленно, неохотно, они шлёпали в свои палаты, иногда ныряя в чужие, в надежде, что никто из взрослых не засечёт.

— Егор, ты забыл, где спишь? — Сергей вышел из комнаты и встал в конце коридора, операясь плечом о стену. — Топай, топай, — показал он рукой на дверь палаты Егора, семилетнего толстячка-весельчака. На редкость позитивный мальчишка, радуется даже когда проигрывает, а проигрывает он почти всегда.

— Тёмыч, иди-ка сюда, — он подозвал переминающегося с ноги на ногу разрумянившегося на свежем воздухе Тёмку, в городе тот был почти синюшного цвета. — В туалет хочешь? — он присел под рост ребёнка и посмотрел внимательно на хмурящегося пацана.

— Нет.

— А ты всё равно сходи, — тренер показал рукой на дверь уборной. Малышня порой впадала в такой экстаз от жизни на спортивной базе, что забывала есть, пить, а то и сбегать по нужде. Спортсмены, что и говорить!

Мимо пробежали сестрички в одинаковых розовых пижамах с жирафами, жующими ромашки, синхронно пожелали Сергею Витальевичу спокойной ночи и, держась за руки, заскочили в палату. Девочкам Сергей Витальевич не напоминал ничего, ни сбегать в туалет, ни про банный день. Во-первых, у них была няня, а во-вторых, предпочитал держаться подальше от подобных вопросов с синеглазками.

Хватило одного раза, тогда он едва не пришиб Марию эту, Константиновну. По приезду был объявлен «банный день» — название громкое, в каждом корпусе были душевые кабины для детей и отдельная для персонала. Старшие справлялись сами. Особо протестующих юных борцов иногда воспитатели или тренеры заталкивали в душ силой и стояли над душой, пока нигилист не отмоет как следует пятки и задницу.

А с мелкими процесс пришлось систематизировать. Включать и настраивать воду, запускать по три гаврика, следить, чтобы мочалками ёрзали по телу, а не по кафелю. Серёга Витальевич с радостью свалил бы эту тягомотную обязанность на воспитателей, но на эти должности стабильно шли женщины, как и всякого рода добровольные помощники от родителей — неизменно были мамочки, бабушки, теперь вот няня. А спортсмены — всё-таки мужики, им не пристало голышом перед чужими мамками бегать (пока не забывались, конечно). Так что роль банщика отводилась Серёге, иногда помогал Марат.

Первыми пропустили дам — сестричек Алёшиных с няней за руки. Втроём они боязливо покосились на окружающее мужское царство, но в душевую зашли и плотно закрыли за собой дверь. Что они там делали, Серёга не знал, но сорок минут намывать двух шестилеток — слишком долго, да и вода имеет свойство заканчиваться.

Он несколько раз постучал, а потом заглянул, отгоняя любопытную малышню от двери. Гаврики уже строили предположения, одно занятнее другого, куда подевалась Мария Константиновна и сестрички. Самой популярной была версия похищения инопланетянами, самой здравой — «девчонки вечно моются по три часа!», а самой не ходовой, но не дававшей покоя Серёге — утонули. Утонуть не утонули, конечно, но мало ли. Сорвало кран с кипятком или удар током, пол провалился, в конце концов. Корпус хоть и новый, но всё возможно. Юридическую ответственность за детей нёс он, а не нянька.

На деревянных скамейках, укутанные в полотенца, стояли сестрички, а Мария, мать её, Константиновна, ползала на карачках, растопырившись, как пьяный краб, и шарила руками по полу. Длинный махровый балахон, надёжно скрывающий тело девушки, волочился следом.

— Маш? — в первое мгновение он почему-то растерялся, не понял, что нянька попросту потеряла очки, а сестричек поставила наверх на случай, если линзы разбились. Лишь когда она подпрыгнула, близоруко уставившись на него, беспомощно щурясь, капризно сжимая пухлые губы, он сообразил в чём дело.

— Мы устали тут стоять! — заявили синеглазки.

Сергей отодвинул Машу, подхватил сестричек на руки и быстро отнёс в палату, усаживая рядышком на кровать, машинально одев каждую в заранее приготовленный махровый халатик. Не оставлять же укутанных во влажные полотенца. В корпусе не холодно, но и не жарко, на фоне акклиматизации заболеть — как нечего делать. Потом он вернулся в душевую — Маша так и стояла, почти не шелохнувшись, как крот на свету, — нашёл её выпавшие очки и широким жестом выпустил возмущённую девушку.

А позже он выслушал такого, что только чудо, да присутствующий рядом Марат не дали придушить звезданутую няньку Алёшиных. В каких только наклонностях она его не обвинила! Как же, не должен он был переодевать девочек! Будто у девчонок сопли из носа наутро не потекут, если в сухое не закутать после душа.

И самое абсурдное было в том, что выговаривала, нет, вывизгивала ему не кто-нибудь, а педагог по образованию. Пришлось рявкнуть на бесноватую, а пока она хлопала близорукими глазами, выскочить на свежий воздух, где кружились кипенные хлопья снега и мирно оседали на уже заснеженную гладь.

Только покурив, он, наконец, успокоился и вернулся в полутёмный корпус. Дети спали без задних ног, свет горел у воспитателей, а в холле, понурив голову, сидела нянька-фурия.

— Сергей Витальевич, я бы хотела извиниться, — быстро проговорила Мария Константиновна, когда он проходил мимо, бросив мельком взгляд на сгорбленную маленькую фигурку.

— Извиняйтесь, — он всё ещё был зол. По-хорошему, подобный «конфликт» тянул на серьёзное служебное разбирательство. У него были все причины отказаться от работы с синеглазками, потребовать отселить их с безумной нянькой в другой корпус.

— Я прошу прощения за своё поведение. Я вовсе не думаю, что у вас есть такие склонности…

— Какие «такие»?

— Я не думаю, что вы педофил.

— Пойду обоссусь от счастья, — прошипел Серёга Витальевич.

— Поймите, я вовсе не хотела вас оскорблять и говорить всё это.

— Но сказали и оскорбили, — Сергей развёл руками, разглядывая Машу. Вот же чёрт, ему бы отчитать её на правах старшего, представителя клуба, официального лица, поставить на место эту маленькую любовницу женатого мужика, изображающую из себя святошу, а он разглядывает хорошенькое личико, почти любуется им.

— Просто… Сергей Витальевич, понимаете, я немного пугаюсь, когда оказываюсь без очков, — на пухлую верхнюю губу скатилась слезинка, как же Серёге захотелось её слизать. — А когда паникую, я… знаю, это недопустимо! Я буду стараться, честное слово!

— Постарайтесь, — Серёжа с трудом понимал, что лепечет девушка.

Господи, да что же такое, а?! Вместо того, чтобы уйти, закруглив разговор, он стоял и представлял, какого вкуса пухлые губы, чем пахнет кожа за маленьким ухом, какая грудь скрыта под жуткой футболкой. Тогда у него мелькнула мысль — Марат напутал, какая из этой пигалицы любовница отца синеглазок… Позже он случайно услышал разговор няни с работодателем, она произносила «Игорь» тоном, не оставляющим сомнений в близости.

Сергей Витальевич ретировался. Стоять с эрекцией в штанах перед оправдывающейся девчонкой с умильной, зарёванной мордашкой — действительно, попахивало сексуальной девиацией. И больше к синеглазкам лишний раз не приближался, как и к их няньке.