Море Хард

Ник Аппель (2024)

Этот роман — альтернативная история России, в которой главный герой, путешествуя по Западной Сибири, собирает фактуру для новой соцсети и параллельно выполняет секретное задание. Он смотрит на жизнь людей, которых встречает на пути, записывает их мысли и оценки. Его имя не называется, его путь по Оби — это путь Энея из Древней Греции, к мифам которой в романе много отсылок.

10. БДСМ-ПОКРОВСКОЕ

Когда я созванивался и списывался заранее, то в Ленинск-Покровское нас пускать не хотели. Мол, закрытый клуб, частная территория, извините. Ни за какие деньги якобы не попасть, только по рекомендации. В сети про Поместье писали самые невероятные слухи. Для моих задач посещение его было необязательным, но я уже из азарта, из любопытства и фамильного следа упрямо перебирал варианты.

Статус иностранного видеоблогера новой соцсети их нисколько не убедил. Соглашаться они начали только тогда, когда я в полуотчаянном крике бросил что-то про родство с самим Распутиным — самым известным уроженцем их деревни. Следом — доказательства. Скинул им цифровую подпись с сайта родословных, где в качестве образцов используется кровь (отдельная история, как я туда попал). Тут резко тон изменился.

Пишут потом в ответ, мол, из уважения к предку мы вас примем в качестве визитёра на полдня, без предоставления услуг, снимать можно будет только в одном особо отведённом месте. В остальных местах категорически нельзя. К постояльцам не приставать, все вопросы — к сопровождающему. Взамен — надо будет сняться в их небольшом рекламном ролике. Чистый бартер.

Какой институт благородных девиц, а не легендарное место разврата, подумал я в злобе. По крайней мере, броню пробил. Может, что и внутри получится интересное.

Принимали нас на частном причале. По периметру с суши — высокий забор с десятком дронобоев, не считая камер, колючки под током. Это лишь то, что я увидел.

Я быстро глянул снимок со спутника — просто окруженная оградой богатая деревенька, аккуратно всё стоит, много шатров и деревьев.

На входе металлоискатель. Разрешили взять одну камеру — и сразу её забрали. «Положим её в конце, где можно будет сделать запись». Я снял всю электронику и весь металл. Всё равно пикает. Монеты же! Показал, разрешили оставить с собой. Слишком ценная вещь.

Чокан тоже пропикал в рамочке. Провели по телу — всё молчит, а голова «пищит».

— Вторая междустанская, — говорит.

Показывает — шрам на голове под волосами, сразу надо лбом. Постучал камушком — глухой металлический звук.

Нас пропустили без лишних вопросов. Ого, думаю.

— Это чем? Пулей? Снарядом? — спрашиваю и показываю пальцем.

— Шуруповёртом. В гостях у чёрных памирцев.

И смотрит на мое недоумение. А я ж из цивилизованной страны. Ещё ж мои дорогие очки-огги заставили выложить — в мемноне ничего не посмотреть, я без сети будто приослеп и подоглох. Он понимающе вздыхает, глядя на моё недоумение.

— В плену, на допросе. — сам взгляд отводит, по сторонам глядит и моргает так, будто заплачет.

Первое же здание — музей. Музей Григория Распутина. Когда родился, чему учился. Знакомо, знакомо.

Мрачный взгляд исподлобья у предка моего. Надо бы подробней все это описывать, вы же на видео не посмотрите никак, кстати, да.

Дядька невесёлый лицом, в общем. Про его сексуальные похождения ничего сказано не было, но тут же рядом с биографическим стендом и отдельная комната с экспозицией про хлыстов. Не просто так. Хлысты — это такое движение среди православных. Очень колоритное. Практиковали самобичевание. А основатель утопил все религиозные книги в реке. Они, мол, для контакта с богом не нужны.

— Многие думают, что здесь обычный секс-клуб, в лучшем случае с БДСМ уклоном. Но это неправильно. Мы представляем скорей религиозно-философский орден, который изучает в теории и на практике наследие хлыстов. — это комментарий человека, который сопровождал нас.

Философский бордель? Тебя лупят по заднице плёткой с одной стороны, сосут член с другой, а ты в это время думаешь о том, определяет ли бытие сознание? Вслух такое только не говори.

— А почему вас коммунисты не закрыли?

— Кое-кто хотел. Но мы же валюту поставляем.

Может тут и сидит та секта, про которую говорил атташе? Прямо на виду.

Мы вышли из музея. Рядом с будкой сидели на цепи в шипастых ошейниках трое грузных мужчин с волосатыми спинами без одежды. И с кожаными повязками на глазах. Во рту — кляпы. Они мычали и пытались принюхиваться, лишь почуяв наше присутствие. Вот оно, началось! Гадкое зрелище.

Наш экскурсовод — худой, высокий, в чёрном, по имени Семён — приставил палец к губам.

Когда мы отошли, я всё же не выдержал.

— Ну, это же классический БДСМ, обычная утеха в нормальных странах. Что вы тут за философию подмешиваете?

— Отдельные перформансы и исследования — несомненно внешне очень похожи. — сказал Семён, — Но если вы едите вырытый в лесу трюфель — это не равняет вас на высокую кухню. Мы занимаемся несколько другим, чем просто доставляя друг другу удовольствие через боль, насилие и страдание, через смены доминантных паттернов. Мы исследователи.

Доктора фаловводческих наук, ага. Про себя — не вслух, конечно.

— Видите ли, садомазохизм очень близок традиционной русской культуре. Но никогда они друг с другом не ассоциируются.

Тут я удивлённо поднял бровь. Может чересчур ненатурально.

— Да, многие удивляются. Смотрите. Горчица, кусачий ядреный квас, кулачные бои, баня, прыжки в снег, купания в проруби. Ну и в целом равнодушное, пренебрежительное отношение к телу, здоровью и жизни. Особенно у мужчин. Тело неминуемо разрушается. И если ты демонстративно ускоряешь процесс — это лишь подчёркивает твоё бесстрашие перед экзистенциальным ужасом. Что порождает небывалую радость, чем просто синдром отнятия. Он тоже приятен, но не так, как безмятежность перед лицом разложения.

— Что же вы исследуете?

— Исследуют сами гости. Мы лишь помогаем. Пределы собственных возможностей и желаний. Это, позволю себе банальности, выход из зоны комфорта и долгий путь за её пределы до тех пор, пока ты не забудешь того старого себя, который был слишком привязан к плюшевым приятностям. И в диком лесу дискомфорта ты сам станешь диким и зубастым зверем. Если готов. Это и исследуется — насколько ты к тому готов.

— Но для чего?

— Видите ли, нынешний цивилизованный мир не приемлет насилия. Даже не столько физического, а насилия над личностью. А без шрамов, выбитых зубов, боли и страданий, без драк не вырасти, не выломать маленького и тихого себя изнутри. Мы меняем фундамент. Но настоящий дикий мир слишком рискован и опасен. Мы сохраняем безопасность жизни и психики наших гостей.

— Бойцовский клуб?

— Как у того графомана-украинца с психическим расстройством? Совсем чуть-чуть похоже. Он подсмотрел лишь кулачные бои. А инструментов перерождения куда больше.

— А это правда, что вы тут людей на неделю в камеры депривации под кислотой запихиваете?

Он засмеялся как-то неестественно, без улыбки и мимики, одним лишь звуком изнутри гортани.

— Для такого и ехать далеко не надо — в любом городе тебе организуют. Здесь всё-таки немного другое.

— Я ничего не понимаю. — говорю.

Весьма неприятное чувство, надо сказать. Когда ты не можешь попутно с беседой быстро заглянуть в текст, посмотреть какое-то слово, историю вопроса, глянуть профиль собеседника. Как инвалид какой-то. Начало цифровой ломки? Я уже хочу выйти, мне подобный мазохизм не доставляет удовольствия.

— А у вас тут всем нельзя пользоваться связью? Или ограничения только для пришлых типа нас?

Он достал какую-то винтажную штуку, как из фильмов про войну на Урале, древний коммуникатор.

— У нас и постояльцев есть рации. Связь с внешним миром доступна только в специально оборудованных помещениях. Мы как раз к ней подошли.

Ничего особенно и не показали. Будто бы не мы осматривали мир дикой похоти, а нас рассматривали.

Зашли мы все вместе в избушку-сруб на отшибе. Внутри одна комнатка с кабинками из тканых перегородок и скамейками. На одной из них лежала наша камера, та единственная, которую разрешили внести. Я быстро глянул, что прячется за занавесками — пустые кабинки как для переодевания и на стенах фотографии. Где голых мужчин, где голых женщин. Порнуха всякая, достаточно скромная. И такой шкаф типа сейф-ячеек в банке. Рукомойник в стороне. Салфетки. Автомат с презервативами. Изба-дрочильня! Для тех, кто без порносайтов уже не может.

— Здесь можно воспользоваться вай-фаем для совершения коммуникационного акта. — нейтрально сказал Семён.

— Аллегорично. — вслух говорю.

Будь я обычным гостем, на экскурсии, конечно, то ни за что бы не ёрничал по поводу секса. Но аудитория ждала от такой темы перчика, нужно было соответствовать. В общем, я настраивался.

— Но не вам. У вас другой статус. И ваша техника, к сожалению, на входе, а не здесь, не в сейфе. Поэтому никак. Но зато здесь, кстати, вы можете снимать, использовать камеру по назначению… — он на секунду закатил глаза, — Около часа. Если хотите. Я в любом случае буду ожидать вас на улице.

И вышел. Чокан вопросительно смотрел на меня.

Я кивнул. Он взял камеру и начал снимать.

— Люди едут сюда за полмира… Чтобы передёрнуть, глядя на черно-белые фото винтажных девушек с волосатыми лобками. Вообще, конечно, я страшно разочарован. Наверно, как и вы. Возможно, тут есть где-то бункер для оргий. Но меня туда не пустили…

Мы ещё немного поюродствовали. Но из одной простой комнаты мало что можно выжать. Даже через окно не посмотреть на улицу. Где-то кусты всё закрывают, где-то ставни, где и вовсе вместо стекла прозрачного — матовое. В общем, запал быстро кончился. Быстрей, чем час прошёл.

Выходим. Экскурсовод стоит спиной, заложив руки за спину. Вылитый злодей из боевика.

— На этом ваш визит закончен. Спасибо за интерес! — И повёл нас к выходу. Даже чаю не предложил.

— А как же рекламный ролик? — спрашиваю, растерянный от того, как всё стремительно прошло.

— Мы уже всё сняли, спасибо! — отвечает Семён.

— А вы можете нам что-нибудь интересное показать? Ну там… Пикантное! — спрашиваю.

Он обернулся.

— Боюсь, вы к этому не готовы.

— Ох, Жопокровское, Жопокровское… — проругался я воздух, вспомнив одно из бранным имён деревни. У самого тут же холодок пробежал по спине, опять же кто-то взорваться может. Но ответная реакция оказалась неожиданной.

Семён засмеялся. Нормальным человеческим смехом.

— Эн-Эй, не знаю, заинтересует ли вас, но у меня для вас есть сексуальный материал о наших краях. Он не относится к нашему… поместью.

— А на камеру сможете рассказать? — сразу сориентировался я. Будет ерунда — всегда можно удалить. Вдруг что про секту сболтнёт.

— Конечно, только за пределами территории. В частном порядке. Это очень смешная история про то, как неудовлетворённая сексуальность влияет на географию.

Мы вышли за территорию, забрав вещи. Отошли подальше, настроили свет, композицию… И Семён начал вещать. С достаточно живым видом, уже не как андроид-метрдотель.

— Надо сказать, что в русской культуре вопросы секса одними только физическими сношениями не заканчивается. Тема одновременно табуирована и тут же пронизывает всю взрослую жизнь. Я говорю не только про само соитие, и даже не про элементарный мат. Секс — потребность, данная нам от природы. Ею несомненно нужно управлять, но осознанно, понятно. Закрытость же ведёт к разным девиациям. — Семён шпарил как по бумажке. — Низкий уровень сексуальной культуры, запретность и закрытость открытого обсуждения темы, сложности с изображением наготы служат почвой для появления по-настоящему вредных для социума извращений. Те, у кого не хватает запала, безумия, злости воплощать свои мрачные фантазии в реальности — они реализуют себя в словах. Один из ритуальных способов победить врага с самых давних времён — оскорбить его, лишить его людского облика. За счёт слов, конечно. Так получилось…

Он задумался на пару секунд.

–…цепочка недавних вооружённых конфликтов, в которые были вовлечены многие города и регионы прежней, большой России почти всегда были сопряжены с моральной атакой на врага. Оскорбления других наций, других классов, профессий — они существуют в любой крупной культуре. Но здесь в силу повышенного уровня агрессии и фрустрации дело перешло из брани даже в область картографии. Частые переименования исчезающих и появляющихся территорий, городов, каких-то элементов самоопределения соседями или просто недоброжелателями достаточно быстро снабжались бранными ярлыками…

По мне так интересно — но достаточно занудно, однообразно для видео. Видимо, выброшу, поэтому оставлю часть речи тут. Хотя, если ещё час продлится — добрая лекция получится. И на такое есть любители… лекционного порно…

–…Меняются названия, плюс западные земли переходят на латиницу, восточные на иероглифы, тут в Сибири кириллица держится крепко. То есть единство теряется. Но оно сохраняется в ругани. В частности — в названии городов. Выживают самые обидные и прилипчивые. Лениножлобск. Гомск. Потомск. Больск. Ёбург. Сругут. Сибираша. Жопокровское — как вы уже за кем-то повторили. Их масса, это вообще отдельная вселенная, необычный феномен. Он бы так и остался локальной историей. Но дело в том, что лавинообразная цифровизация картографических сервисов строилась не только на официальных наименованиях — а они ведь часто разнились не только от года к году, но и от страны к стране. И если следовать принципам словаря — где нормой считается тот вариант, который употребляется шире всего, — оказывается, что насмешливые или даже откровенно бранные искажения топонимов употребляются чаще всего среди населения, более понятны, шире распространены, чем даже официальные. И борьба маленьких локальных властей с проблемой лишь распаляла острых на язык граждан. Постоянные переименования в попытках спасти своё имя — особо не помогали. Искажённых топонимов становилось всё больше, они употреблялись куда шире, они даже стали своего рода диалектно-классовым маркером в разговорной речи…

А может и всё выброшу. Когда про секс рассказывает гинеколог — скучно и неинтересно.

Закончил он тем, что вот ему интересно изучать вопросы сексуальных отклонений через речь, и часть зажатостей можно снять через веб-семинар у них, впульнул тонкую рекламку, короче. И вообще он научную диссертацию пишет про местные топонимы, изуродованные матом и ненавистью. И мораль — надо быть аккуратней в Сибири с названиями. Спасибо, я уже заплатил за этот урок звонкой монетой. Золотым крипточервонцем. И синяком. До сих пор ноет, кстати.

Мы попрощались, пошли к причалу. И без особых задержек отплыли.

ИНТЕРМЕДИЯ 10 — 1 \\ РАСКРЕПОЩЕНИЕ ХЕШТЕГАМИ

«Знаете, как наше место называют в народе с тем же злым юморком? Ссанаторий или сцанаторий — намекая на известные действия с известными органами… В нашей культуре есть целый пласт, который не имеет нейтральной, спокойной разговорной лексики. Вообще слова-то есть. Медицинские термины, например. Но куда их в обычные разговоры-то вставлять?

Есть ещё самолепные, домашние слова, но они если выходят за пределы малых групп, становятся общеясными, то тоже быстро окрашиваются в табуированные оттенки. Трахаться, пёжиться, шпилиться.

И ещё, конечно, чистый мат. Где никаких вокруг да около — всё грубо и чётко называется. Но не только под одеялом — но и в жизни. Как широкий круг метафор.

И получается, что инструментов много, а спокойно поговорить о сексе и невозможно. Это страшный ограничитель, ступор, пробка для мышления и энергии. В этом отношении мне очень понравилась история. В смысле её последствия, сама-то история неприятная, про ЭкоСтаса… Да-да, но я не про его якобы разоблачения. Это невинные шалости. Я про реакцию молодёжи. В отличие от старшего поколения они не так зажаты, они хотят спокойно обсуждать вопросы половой жизни.

И тут у них — стихийно, мемно, флешмобно — появляется возможность использовать для разговора внешне невинные и непонятные для тех же старших возрастных групп — порно-хеш-теги. Даже не слова, а аббревиатуры. Ещё и на иностранном языке порой. С одной стороны — жест неповиновения, контркультуры, поддержки невинно преследуемого человека. С другой стороны, возможность выставить свои интересы, вкусы, желания, чаяния в публичное поле в виде кода только для своих…

Просто я же вижу, вас тоже не миновала эта мода… Да, да, я про вашу футболку».

\\ Семён в Ленинск-Покровском

ИНТЕРМЕДИЯ 10-2 \\ СИБИРЬ ДЛЯ СИБИРЯКОВ

«Тут в 19 веке местная коренная интеллигенция сибирская решила, что пора бы уже побольше взять независимости. Начали только намекать на сепаратизм, на автономию, безо всякого насилия и революций. Но даже таких разговоров хватило, чтобы власть быстро пресекла вольнодумие. Правда, ссылать в Сибирь не могла в наказание. И так ведь они уже в Сибири. И ссылали на другой север — в сторону Архангельска. Как хорошо, когда у тебя в стране есть много разных северов, да?»

\\ Из лекций Вергилина

ИНТЕРМЕДИЯ 10-3 \\ СТРИЧЬ КУСТ

«Как мне объясняли на занятиях, соцсеть, построенная на виртуальном мире даёт более предсказуемую картину поведения людей. Что положительно влияет на детализацию рекламных профилей и поведенческие прогнозы. Соцсети старых поколений, где многие взаимодействия строились на живых контактах, личном общении, испытывали нехватку данных, ведь друзья, скажем, только треть времени общались через соцсеть, а две трети — вживую…

Люди куда более предсказуемы, если ими управлять. Тяжело смоделировать дикий лес до последнего кустика. Слишком много хаоса. Куда проще нарисовать сразу парк, сад или питомник, срезая лишнее и придавая кронам нужную форму. Примерно так вот Нестра будет отличаться от Мемнона…

А, ты вообще не пользуешься соцсетями?.. Ну, не знаю, что сказать… Это выбор каждого… Мне необычно просто…»

\\ Автор рассказывает Чокану про алгоритмы соцсетей