Повесть о Предславе

Олег Яковлев, 2019

Предславе, дочери князя Владимира Святого, выпала неженская доля. Княжна должна лишь помогать «крепить соузы» с соседними княжествами или иноземными государствами, то есть выйти замуж и рожать детей, а на худой конец постричься в монахини… но иной жребий достался Предславе. Ввязывается она в мужские дела – помогает своему брату Ярославу бороться против Святополка Окаянного и против польского правителя Болеслава Храброго. Увы, политические распри всегда жестоки, в них никто никого не щадит, и даже к женщинам нет милосердия. Исторические сведения о Предславе немногочисленны, спорны и противоречивы. В этой книге показана одна из возможных версий развития событий.

Глава 13

Немало лет минуло после осады Киева печенежскими ордами. Убит был в степи своими сродниками-соперниками хан Тимарь, воеводы Александр и Ян Усмарь ходили в степь за Сулу[113], пленили и привели на Русь другого хана, Родомана, вместе с тремя сыновьями. В Киеве, как всегда, шумно праздновали победы, закатывали на княжеском дворе многолюдные пиры, на которых рекой лилось вино и звенели яровчатые[114] гусли.

А меж тем на крутых обрывистых берегах Сулы, Стугны, Выстри[115], Трубежа[116], на гребнях старинных Змиёвых валов[117] росли, как грибы ранней осенью после обильного дождя, сторожевые крепости. Стучали топоры, визжали пилы, и вздымались ввысь, нависая над речными просторами, над степью, мощные дубовые стены со смотровыми башнями, с обитыми железом воротами и широкими площадками заборолов. Русь защищала себя от разбойничьих степных набегов, отодвигала, шаг за шагом, от своих рубежей лютые печенежьи орды.

Впрочем, были не только войны, были и миры, и долгие переговоры, бойко шла и торговля на степном пограничье.

Крепил князь Владимир и связи на Западе. Заключил он мирные договоры с князьями венгерским, богемским и польским. Жизнь на Руси постепенно поворачивала в мирное русло. И чтобы укрепить единство рыхлой разрозненной державы, в которой каждое племя сохраняло покуда свои обычаи, быт, молилось втайне старым языческим богам, велел возводить князь повсюду города, строить церкви на месте поганых капищ, посылал в разные концы Руси отряды дружин. В городах сажал Владимир на столы подросших сыновей. Святополку, сыну Ярополковой наложницы-гречанки, дал в удел Туров в земле дреговичей, Ярослава определил поначалу в Ростов, но после перевёл в Новгород, Мстислава отправил в далёкую приморскую Тмутаракань, Святослава — в Древлянскую землю, Станислава — в Смоленск. Настала пора получать столы и младшим сыновьям — Позвизду и двоим наипаче прочих любимым отцом чадам, рождённым от царевны Анны, — Борису и Глебу. Приняв решение, Владимир собрал сынов в горнице.

…Позвизду уже стукнуло шестнадцать, это был стройный смуглолицый юноша с редкой ленточкой усов над верхней губой и чёрными, слегка вьющимися волосами. Борис и Глеб рядом с ним казались совсем детьми, и Владимир даже засомневался: стоит ли отпускать их в дальнюю дорогу. Но князь не привык менять принятые уже решения, не любил гадать и сомневаться. Уверенным громким голосом он торжественно изрёк:

— Сын мой Позвизд! Даю тебе в удел Луцк. Город на Волыни, на Стыри-реке. Будешь там суды творить, дани собирать. И помни: не спускай никому никоего лиходейства, ни боярину, ни людину. Устав мой о судах чёл?

— Чёл, — коротко отозвался княжич.

— Ну, так. Ты, Борис, чадо моё, Ростов получаешь в волость. Край дальний, но богат пшеницею, реками среброструйными, лесами дремучими с живностью разноличной. А чтоб не скучно тебе было, по соседству с тобою, в Муроме, Глеб сядет. Вот тако я порешил.

Собравшиеся в гриднице бояре согласно кивали головами. Был среди прочих и Фёдор Ивещей. Всё тщил он себя надеждою, что вспомнит о нём Владимир, отправит с кем из сыновей в волость. Но князь назвал других:

— Тебе, Позвизд, даю воеводою Синька Борича, тебе, Борис, — Никифора, тебе, Глеб, — Ратибора. На том слово моё крепко.

«Прав, прав батюшка-то был! — со злостью подумал Фёдор. — При Владимире ентом не вылезешь наперёд! Что ж делать? Или… с Володарем снестись? Но где его ныне сыщешь? А может, он уж и голову сложил на просторах ковыльных? Может, кости его во степи белеют где-нибудь? Давно вестей от него несть».

С мрачными тяжёлыми мыслями покинул Ивещей палату.

Меж тем на гульбище юный Позвизд прощался с Предславою. С восхищением смотрел княжич на сестру. В писаную красавицу превратилась дочь Рогнеды. Лицо белое, со слегка розоватыми щёчками-ямочками, в глазах — сероватая небесная голубизна, брови тонкие, соболиные, носик прямой и твёрдый, светло-русые волосы пробиваются из-под красочного повоя. В ушах переливаются серьги с синими самоцветами — с ними Предслава теперь никогда не расстаётся.

Грустно княжне, ком подкатывает к горлу, тяжело разлучаться ей с любимым братом. С гульбища[118], держась за руки, они спустились в сад, встали под вишнею, где когда-то детьми лакомились вкусными спелыми ягодами. Долго молчали, вздыхали, вспоминали былое. Кончалась для обоих беспечная беззаботная пора детства. Наступала взрослая жизнь, жестокий безжалостный мир втискивал их в свои цепкие объятия. Оба понимали: невесть когда теперь смогут они увидеться.

— Вот, сестра, ты, может, замуж вскоре выйдешь, а там и я оженюсь. Чада народятся, — говорил Позвизд. — Навещать друг дружку станем.

— Ты верно молвишь. Мы… мы забывать не должны, — тихо сказала Предслава. — Куда бы нас судьбинушка ни разбросала… Давай грамотки будем слать на бересте один другому, да и…Помни, брате, николи не забывай: еже какая напасть, беда, в доме моём завсегда приют сыщешь.

— И я тебе то же обещаю.

Брат и сестра обнялись. Ещё долго стояли они под вишнями. Слабое осеннее солнце освещало их молодые, красивые, исполненные грусти лица.

Явилась в сад Мстислава в чёрной одежде, в низко надвинутом на чело убрусе. За нею следом павой выступала вся разодетая в дорогой ромейский бархат статная молодая Любава, дочь воеводы Волчьего Хвоста.

— Чего енто вы тута, братец с сестричкою, уединились? — с издёвкой в голосе хрипло спросила Мстислава. — Яко жених и невеста.

— Позвизду заутре в путь. В Луцк его батюшка посылает, — холодно и просто ответила Предслава.

Она с жалостью посмотрела на всё изрытое оспинами, усеянное бородавками лицо сестры и тихо вздохнула.

«Господи, помоги ей! — обратилась мыслию к Богу Предслава. — Дай ей жениха доброго! А то тако ить и просидит в девицах. Ей бы матерью, женою справною быти, а она токмо за спинами чужими шушукается. И в подружки выбрала такую же насмешницу и злословицу. Помоги, Господи! Несчастна еси!»

— А мы-то идём да думаем: с кем ето тамо наша красавица под деревами! — смеясь, промолвила Хвостовна, пристально рассматривающая серебряную гривну на шее у Позвизда.

— В худом покуда не замечена! — резко ответила ей Предслава. — Повода для насмешек твоих, дщерь боярска, не вижу.

Хвостовна обиженно повела курносым носом и смолчала. Мстислава, зло скривив губы, хрипло, с издёвкой проговорила:

— Тебе уж, верно, Предславушка, жениха доброго отец подыскивает. Бают, послов рассылает по разным странам. Прынца те ищут, не иначе.

Хвостовна зло фыркнула при слове «прынц».

— О том не ведаю! — вздёрнув голову, так же холодно ответила сестре Предслава.

— Гордячка! — проворчала Мстислава. Усмехнувшись, она пошла прочь, увлекая за собой Хвостовну.

— От таких вот подале держись, сестра, — сказал, глядя на удаляющихся девушек, Позвизд. — Одно токмо зло от них исходит. Не имеют Бога в сердце.

— Зря ты так, братец! — с жаром возразила ему Предслава. — Мстислава — она добрая. Она очень добрая. Просто… некрасивая она… Вот и завидует чужой красоте. А Хвостовна… Да глупа еси!

— Это ты добрая, сестрица, — улыбнулся Позвизд. — Коварства людского, насмешек не приемлешь и не примечаешь. Но, может, и верно ты сказала. Давай же прощаться будем. Пойдём за ограду, на Подол, а там ко Днепру. Да, а Майя где, не ведаешь ли?

— Да, говорят, в Берестове ныне. Отец её там служит конюхом. А ещё, баяла она, жениха ей сыскали. Мельник какой-то, из Заруба.

— Вот так всех нас жизнь разбросала. Свидимся ли, невесть. — Позвизд задумчиво потупил взор.

— Ты верь, братец. Непременно свидимся. Ты на Господа полагайся. Его защита в любом деле — самая надёжная.

Брат и сестра спустились с горы к днепровскому брегу. Было пасмурно, могучий Днепр клокотал и ярился под порывами ветра. Жухлые невесомые листья кружились во влажном осеннем воздухе. Накрапывал мелкий дождик.

Они долго стояли, прижимались друг к другу, смотрели в заречную даль. Чувствовали оба подспудно: непросто будет им в жизни. И чуяли также сердцем подступающее лихолетье. Почему-то Предславе вдруг вспомнились страшные, тёмные как ночь глаза Володаря.

Рано утром Позвизд отправился в Луцк. Провожали его в путь отец, ближние бояре и три сестры — Предслава, Мстислава и совсем крохотная Анастасия. Мачеха, княгиня Анна, тяжко болела и в последние дни не вставала с постели.

«А ведь отец совсем стар, — с внезапной тревогой подумал Позвизд, когда родитель прижимал его к себе и княжич обратил внимание на его седину и густую сеть морщин на лице. — Странно, доселе как будто и не замечал этого!»

Князь Владимир прослезился, затем хлопнул сына по плечу, проговорил строго:

— Честь нашу родовую береги, не посрами седых волос моих.

С тем напутствием Позвизд и тронулся в путь. Следом за ним выехал отряд дружинников во главе с опытным боярином Синьком Боричем. Княжич смотрел вперёд, на дорогу, а видел перед глазами розовые стены Десятинной церкви и отцовы морщины. Непрошеная слеза катилась по щеке тоненькой струйкой.