Самый лучший пионер

Павел Смолин (2024)

Приключения попаданца в пионера со стартом в 1968 году и с целью строительства образцово-показательного социалистического государства. В книге присутствует нецензурная брань!

Глава 4

Добраться до дома не заблудившись у меня получилось. А как иначе? Это — те же самые города, просто рекламой не присыпали. По пути запомнил расположение двух магазинов (мама рассказывала, что ходит в них в разные дни недели — ассортимент, мол, отличается), пельменной (сюда долго не пойду — вчера с мамой целую кучу налепили, она на рынке была и оставила там аж двенадцать рублей), номерной столовой и кинотеатра. Зашел и проверил цены в последнем — мне сюда еще девочек водить, нужно знать таксу. Жесть — десять копеек детский дневной! Двадцать — если фильм двухсерийный. Честно — в два раза длиннее равно в два раза дороже.

Мороженое мы с мамой покупали по девять копеек, молочное, в бумажном стаканчике и с деревянной палочкой. Расплачивалась она «полтинником», а сдачу отдала мне — в кармане шорт звенят тридцать две копейки. Три билета, получается! С местными ценами вообще становится непонятным стремление попаданцев искать клады. Вон у мамы средний доход из зарплаты плюс швейного «калыма» около ста шестидесяти рублей, и мы с ней вдвоем живем не сказать чтобы плохо — сыты, одеты не хуже окружающих, и даже черно-белый телевизор есть, а на сдачу с мороженого я еще могу сходить с девочкой в кино. Ну на рынок мама не чаще раза в месяц ходит, это да, но я в той жизни в «Азбуку вкуса» так гонял, полакомиться оверпрайс-жратвой.

Клады… Да ну их, эти клады — абсолютно чисто и прозрачно поднимемся легальными методами. Вдруг «дедушка» в какой-то момент однофамильца заметит и рыть начнет? С другой стороны — можно образцово-показательно сдать драгоценную находку государству, которое, как известно вообще всем, остро нуждается в валюте. Следом за кладом совершенно закономерно в голову влезла тема следующая — маньяки и предатели.

Отстой! Вот во-о-обще не хочу! Делать нечего — назвался попаданцем, полезай в электричку до Ростова. Разомнусь на Чикатиле — я же хороший человек и себе подобных никогда раньше не резал. Этот — наиболее отвратителен, и совесть грызть должна поменьше. Мама очень удачно уезжает на всю последнюю неделю августа, а с Надей я договорюсь. На дорогу тридцати двух моих копеек не хватит, но время «намутить» побольше еще есть — например, мама будет отправлять меня за хлебом и «забывать» отобрать сдачу. Проблема вторая — как? Ладно, место работы известно — телефонная станция в населенном пункте Родионово-Несветайская, потусуюсь до конца рабочего дня, прослежу и пырну ножиком в темном переулке. Звучит парадоксально: клады нельзя, а мокруху можно?! Все именно так — кто обратит внимание на едущего в электричке школяра? Да какие тут электрички — тыща км, если по прямой, а по прямой никогда не бывает! Это полноценные двое суток поезда! Ладно, потом придумаю, как лучше поступить.

Артем с братом все еще сидели во дворе, куда вышел погулять и рыжий Вовка — это именно он у нас мастер крутить «солнышко». При виде меня все трое обрадовались, пришлось подойти, поручкаться и присесть рядом — а что мне дома делать?

— Как оно? — попытался с моей помощью развеять скуку боксер.

— Ништяк! — отрапортовал я. — Тетенькам из районо книга понравилась, понесут к людям поважнее. Глядишь, лет через пять и опубликуют.

— А че пять? За*бись же книжка! — наконец-то признал мой талант Артем.

— Вообще о*уенная! — добавил Вовка.

— Ну прикинь — где я и где, например, Некрасов? Или Шолохов? Или Стругацкие?

— Стругацких тоже ни*уя не печатают! — расстроенно поведал Артем. — А этих — вон, полные магазины и дома у каждого по три собрания сочинений. Зачем столько?

— Тоже не знаю, — пожал я плечами. — Но раз так делают, значит, так нужно, — выразил лояльность старшим товарищам из Кремля.

— Нужно-х*южно! — скаламбурил Артем и спросил: — У тебя деньги есть?

— Не-а! — от всей души соврал я.

— И у меня нет! — поспешил соврать он в ответ.

Не потому, что жадный, а из классовой солидарности — это прямо написано на его роже.

— Батя бутылки сам уже сдал, — вздохнул рыжий.

— Можем постритовать, — предложил я способ получения нетрудового дохода.

— Это как? — подозрительно прищурился Артем.

— Уличные музыканты с шапкой, — расшифровал я англицизм.

— А ты умеешь? — не стал он комплексовать.

— Дед Леша научил кое-чему, для Арбата сгодится, — скромно ответил я.

— Погнали, — одобрил он и начал вставать. — Пойду мамке позвоню, чтобы не орала.

— Ага! — махнул я ему и пошел в подъезд.

Пока нас не было, приходил почтальон: «Комсомолка» — ее выписывает мама, «Советский спорт» — это мне, подписку маму попросил не продлевать, на фиг он нужен, и журнал «Работница» — тоже для родительницы.

Поднявшись в квартиру, сгрузил прессу на стол, достал свидетельство о рождении — на всякий случай, если вдруг случится детская комната милиции, — и мамин проездной, она разрешила пользоваться. Аккуратно завернул гитару в простыню, соорудил из бечевки сбрую, чтобы носить за спиной. Чем не чехол? Переодевшись в шмотки постарше, набрал номер Артема:

— Оденься как бич! — отдал инструкции и повесил трубку.

Он умный пацан, поймет. Далее — кухня, впихнул в себя бутер с колбасой, а не с «продуктом мясным механической обвалки по технологии „колбаса“». Где-то я в шкафу видел кеды с дыркой…

Артема пришлось немного подождать. «Как бич» он одеваться не стал, но вид приобрел потертый. Вовка у нас в «апгрейде» не нуждается, а мелкий Славик, как и положено будущему первоклашке, чумазый и явно донашивает за старшим братом — даром что отец товаровед.

— Проездной? — спросил я у него.

— В наличии! — отрапортовал он.

А дети бесплатно в СССР ездят?

— На мелких у меня вот… — Боксер показал двадцать копеек и пояснил (а то «денег-то нет»): — На черный день берег, но чего уж теперь…

— Нормально, вернется и приумножится! — заверил я его, и мы почапали к метро.

По пути я снял с головы кепку и вручил ее в руки Вове вместе с инструкциями:

— Доход делим на три части: я — играю и пою, ты… — посмотрел на Артема. — …Силовое прикрытие, на случай если мы кому-то не понравимся.

— С милицией драться не буду! — сразу заявил он.

— И не надо! — одобрил я. — С милицией я договорюсь. Да и вообще — разве мы что-то незаконное делаем?

— Вроде нет, — не очень уверенно ответил Артем.

— Да там таких полно! — успокоил нас Вова и спросил, тряхнув перед собой шапкой: — А я, значит, побираюсь?

— Надо говорить «Месье, же не манж па сис жур», — гоготнул боксер, проявив знание классики.

Хохотнув вместе с ним — смешно же! — успокоил насупившегося рыжего:

— Мы не побираемся, мы — работаем! Просто тусуйся рядом, приплясывай и подставляй шапку тем, кого угораздило задержаться.

— Понял, — Вовка успокоился.

— А мне долю? — заиграли в маленьком Славике гены отца-товароведа.

— Мал еще! — надвинул ему кепку на глаза старший брат.

— А что там у Тани? — спросил я у ребят.

— Пи*дец полный, — многообещающе начал Вова и вздохнул: — Зря я тогда так — ей-то хуже! Мой чего? Выпил и дрыхнет, воняет только… — Поморщился. — А у нее — буйный, чертей гоняет.

Артем покивал, подтверждая слова младшего товарища.

— Мамку ее бьет, теть-Тоню, — продолжил Вова. — А она заявление не пишет — его подержат в вытрезвителе, выпустят, он неделю на завод походит и снова в запой.

— А «темную» не пробовали? — спросил я.

— Пробовали старшие, а х*ли толку? — сплюнул Артем на парящий от стоящей жары асфальт.

В метро было прохладно и красиво. В вопросах навигации я положился на старшего товарища, и вскоре мы оказались на Старом Арбате. Миновав пивную, палатку с мороженым и кулинарию, встали на углу с самым мощным трафиком.

— Вон туда со Славиком сядь и не отсвечивай, — попросил я Артема отойти — втягиваем тут первоклашку в попрошайничество.

Он не стал спорить и увел братика на стоящую неподалеку скамейку. Поднявшись на цыпочки, я осмотрелся — никакой милиции в зоне видимости! Эх, беззаботные времена!

«Распечатал» инструмент, повесил на шею. Железной волей смирив нервную дрожь в коленях, зашел сразу с козырей:

— Я начал жизнь в трущобах городских…^[1]

Народ здесь тусовался разный, по случаю рабочего дня — в основном дети и пенсионеры. Вот на последних песенка сработала очень хорошо, и уже после первого куплета нас окружили сердобольные бабушки и дедушки, а в подставляемую Славиком кепку щедрой рекой посыпался «донат», прямо пропорционально своей массе увеличивая муки совести. Да к черту — последнее не отдают!

К концу песни у большей части слушателей глаза были на мокром месте. Нехорошо, не буду больше грустное играть!

— Выйду ночью в поле с конем… — продолжил окучивать пожилую аудиторию базовым попаданческим репертуаром.

Донат на время поступать перестал — уж больно внимательно слушали, — но по окончании трека хлынул с новой силой, а среди монеток начали появляться рублевые бумажки. Какой-то дедок протянул мне вынутую из авоськи под протестующий писк десятилетнего внука тетрадку и карандаш, попросил дать текст и ноты. Да на здоровье!

На третьей песенке из-за угла появилась парочка ППСников и направились к нам. Аккуратно раздвинув народ, они дождались конца песни — ^[2] и спросили, кивнув на шапку:

— Бродяжничаем? Побираемся?

Благодарная публика протестующе зароптала.

— Никак нет, дяденька милиционер! — улыбнулся я. — Музицируем, развлекаем граждан Советского Союза.

— За деньги! — заметил мент.

— Какие это деньги?! Фарцу иди тряси! — посоветовал дедок, который стребовал с меня запись «Коня».

— Милиция сама разберется! — протокольно ответил коп постарше и затребовал у меня документы.

Можно начать нагнетать и потребовать ксиву в ответ, но зачем? Достав из кармана свидетельство о рождении, предъявил сотрудникам.

— Андро… — полезли на лоб глаза старшего, он осекся, откашлялся, вернул мне документ и спросил: — Репертуар согласован?

— Не стану же я рядом с Вождем, — указал в сторону Мавзолея, — антисоветчину распевать! Я же пионер!

Народ одобрительно забурчал, и патрульные предприняли последнюю попытку:

— Ну-ка исполняй!

Исполнить я был не прочь:

— На спящий город опускается туман…^[3]

Записав песню на подставленном довольными милиционерами планшете, получил от них отданную честь, по пятьдесят копеек в кепку от каждого, и они отправились патрулировать дальше. Концерт продолжился и неизбежно закончился. По его окончании записал желающим и остальные песни — мне не жалко, не забыв предупредить, что «музыка народная, слова народные», и мы откланялись.

Свернув в дворик потише, «подбили бабки».

— По пятнадцать на брата, о*уеть! — возрадовался Артем.

— Батя бы не отобрал, — грустно вздохнул Вова и, видимо, ощутив во мне надежду и опору, протянул мне набитые монетами горсти: — Пусть у тебя полежат, я потом попрошу, когда надо будет!

Ссыпав все в мои руки, он выковырял пару монеток — и одну отдал боксеру:

— За метро!

— Спасибо!

Может ли пионер на пятнадцать рублей скататься в Ростов, зарезать там Чикатило и вернуться обратно?

Вернувшись домой, застал там сидящую за швейной машинкой маму. Трудится!

— В ДК ходил? — оценила она гитару за спиной.

— В ДК тоже ходил, — подтвердил я. — На английский и музыку записался.

— Катя водила? — ехидно прищурилась мама.

— Она! — подтвердил я.

— А я тут вот… — Смущенно показала джинсы: — Подшить нужно. — Поерзала и добавила: — Хочешь, тебе такие купим?

— Щас бы штаны по цене телека носить! — хохотнул я. — Не, мне в отечественных шмотках нормально.

— Точно? — не поверила мама.

— Конечно! — ответил натаскавшийся этих джинсов в прошлой жизни по самое «не хочу» я. — Я же не папуас!

— Почему папуас? — удивилась она.

— В Тихом океане острова есть — Меланезия. Туда американцы после Отечественной войны много гуманитарной помощи самолетами завозили, — рассказывая, подошел к своему столу и машинально высыпал на него из карманов мелочь и пару одиноких бумажек — мы тянули жребий, кому отойдут только купюры, и выиграл Артем. Сделав вид, что так и задумано — не прятать же теперь! — продолжил: — А аборигены, не будь дураки…

— Ну-ка подожди с аборигенами! — строго прервала мама. — Это откуда? И сколько?

— С ребятами на Арбате песни пели. С Артемом и Вовкой, — честно ответил я. — Людям понравилось, насовали вот. Не буду же я отказываться? Тридцать рублей.

— Сколько?! — схватилась за голову мама.

— Это мои и Вовины — он боится, что отец найдет и отберет. Буду ответственно хранить!

— А милиция?

— А милиции показал свидетельство о рождении, — снова не соврал я.

— Никогда так больше не делай! — строго наказала родительница.

— Хорошо, — послушно вздохнул я и спросил: — А если попросят?

— А надо чтобы не просили! — властно повысила голос мама.

— Пусть дома лежит тогда, — убрал я причину конфликта в шкаф. — Проездной, — показал маме, — на место кладу.

Родительница озадаченно кивнула, явно ожидая другой реакции.

— Покормишь меня?

И погода в доме сменилась на привычно-солнечную.

— Я понимаю, что тебе хочется, к примеру, сводить девочку в кино… — трогательно воспитывала меня мама, пока я уничтожал пельмешки. — Но ты ведь всегда можешь попросить у меня.

— Дают — надо брать, — пожал я плечами. — Но больше так делать не буду, если ты против.

— Лучше не надо, — мягко улыбнулась она.

Легендарное «Как бы чего не вышло».

— А что там с аборигенами? — вернула она разговор к нормальной теме.

— А аборигены, не будь дураки, принимали гуманитарную помощь за подарки своих предков.

— Умно! — хихикнула мама.

— И когда американцам надоело, негры начали строить из веток и чего попало макеты взлетно-посадочных полос, самолетов, вышек и так далее. А на себе рисовать летную форму, типа приманивать «божественных птиц». Называется «карго-культ» — «культ грузов». И вот эти наши джинсы — тоже карго-культ, типа модный американец!

Родительница рассмеялась, я помыл посуду, и мы вернулись в комнату.

— Ой уморил, Сережка! — вытерла она выступившую слезинку. — Завтра на работе девчонкам расскажу, обхохочутся!

Включили телевизор, я приземлился на диван, а мама вернулась к работе. По ее окончании заметил, как мама Наташа задумчиво смотрит на обрезки.

— Тебе не нужно это возвращать? — предположил я.

— Не нужно, — кивнула она.

— Предлагаю эксперимент! — возвестил я.

— В кислоте буржуйские штаны растворять? — хихикнула мама.

— Это потом, когда лет через пять книжку в свет выпустят, — пообещал я.

— Ну, пять — не пять… — поерзала мама.

— Нужно рассчитывать на самое худшее, чтобы потом радоваться приятному сюрпризу, — пояснил я.

— Вот оно что! — засмеялась она. — Ну давай свой эксперимент.

Истратив пяток листочков из альбома для рисования, некоторое количество разноцветных тканей из маминых запасов и часть джинсовых обрезков, получили целый набор нашивок — в будущем молодежь будет обзывать их «патчами». С дизайном не заморачивались — оскалившийся питбуль, крокодил, серп и молот (мама придумала), череп, голова кота — это для особо модных девушек.

— Теперь нужно как можно дороже впарить их главным карго-культистам нашей страны! — предложил я следующий шаг.

— Это фарцовщикам? — правильно поняла мама.

— Им! — кивнул я. — Давай считать. Без учета уже отработанной джинсы́ какая получилась себестоимость?

— Копеек пять? — пожала плечами мама.

— Значит, просим пятнадцать рублей, в процессе торга согласившись на десять.

— Ты что, сдурел? — обомлела родительница. — Кто такие деньги за такое отдаст?

— Ты недооцениваешь вырабатываемую собственными руками прибавочную стоимость! — покачал я на нее пальцем, подошел к шкафу, вынул оттуда увесистый «Капитал» и уронил его поверх разложенных на столе патчей: — Вот, почитай!

Мама озадаченно посмотрела на книжку и громко рассмеялась.

Примечания

1

https://www.youtube.com/watch?v=jwj1ki2Lrs8&ab_channel=%D0%95%D0%B2%D0%B3%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B9%D0%9A%D1%83%D0%BB%D0%BB%D0%B8%D0%BD

2

https://www.youtube.com/watch?v=IE64LWK6pyE&ab_channel=LyapisTrubetskoy-Topic

3

https://www.youtube.com/watch?v=7RmkEEWZq6o&ab_channel=%D0%93%D1%80%D1%83%D0%BF%D0%BF%D0%B0%D0%9B%D0%AE%D0%91%D0%AD