II. Аннеска

Поветрие, 2022

Во времена, когда мост Юдиты соединял пражские берега воедино, юная монахиня по имени Аннеска покидает родное аббатство, дабы исполнить великую миссию. В ее руках – чудотворная реликвия, которую надлежит вместить в десницу Помазанника Божьего. Покинув монастырь, Аннеска попадает в мир, полный символизма и контрастов – где переплетаются явь и сон, святость и суетность, ясность и кромешная тьма, где безумие стремиться поглотить страждущую душу. И только Божественное Провидение дарует свет надежды, оборотная сторона которой – стремление к недостижимому спасению собственной души.

VII

Пришло время чудес. Стоило мне только переступить порог храма, как алтарное пространство озарилось столпом белого пламени. Сквозь худую церковную крышу светоносные потоки устремлялись прямо на жертвенный камень, на поверхности которого покоился мертвец, укрытый шелковой тканью. Как боязно мне стало тогда приблизиться к нему еще хотя бы на один шаг, как тяжело было не поддаться страху, не бежать без оглядки из сей некогда священной, а теперь попранной сыростью и тленом Обители! Но и в этот раз моя вера пробудила во мне стойкость, ибо Господь хотел, чтобы я была здесь и даровала сему месту очищение.

Медленной и осторожной поступью я приблизилась к алтарю. Взглянув на массивное распятие, висевшее чуть в отдалении, я трижды перекрестилась. Затем я обошла церковное сердце, облаченное в мрамор, и остановилась так, чтобы быть спиною к кресту, а ликом ко входу в Святилище. Именно тогда надломленное смертью убранство святилища открылось моему взору полностью, и вид его поразил меня до глубины души.

Там, где было положено стоять скамьям для паствы, не было ничего, кроме небрежно уложенных на пол усопших, завернутых в серый перепачканный кровью саван. Некоторые из них уже были тронуты дланью разложения и источали невыносимый смрад; другие все еще напоминали живых, ибо их застывшие лица еще выражали ужас трагически оборвавшейся жизни. Имелись и те немногие, кто будто бы не умер вовсе: тела сих несчастных чей-то глумливый и богомерзкий ум прислонил к церковным колоннам, обратив застывшим взором к алтарю, дабы они, усыпанные цветными осколками разбитых ветром витражей, томились в ожидании службы без начала и без конца.

Наступило время молитвы о невинноубиенных, но прежде случилось совсем иное. Перста мои словно платиновые змеи, творящие гнезда в каменистом чреве Голгофы, приоткрыли поверхность материи, сокрывшей тело на алтаре…

Сомнений не было: предо мною находился тот, чью жизнь минувшей ночью на моих глазах оборвали ненасытные волки — проклятые твари, зубы которых острее причудливо изогнутого кинжала, воткнутого в спину проклятым предателем; вой которых невыносимее вражеского горна, возвещающего о скорой победе неприятеля…

Да — вновь я узрела того юношу, тотчас осознав, что хватило и мгновения, чтобы красота его окончательно пленила меня и грех пустил в моей душе свои извилистые корни. Власа оттенка ячменного поля, обрамляющие его белоснежный лик, в сочетании с лазурью обездвиженных глаз и пурпуром сомкнутых губ пробуждали во мне те ощущения, которые я никогда не испытывала и теперь боялась признать. Очарованная порочно разыгравшимся воображением, тяжело дыша, я застыла склоненной над покойным подобно статуе, стремясь то ли превозмочь, то ли принять свое плотское начало.

И вот природная жажда созерцания обнаженной плоти возобладала надо мной, побуждая отречься от того, что свято, неприступно и неоспоримо. Влекомая и плененная ею, я резким движением руки сорвала с тела драгоценную ткань и отбросила ее прочь, дабы впервые увидеть его первозданную мужскую наготу, тем самым поддаваясь беснующейся плоти моей, истекающей влагой.

Кто знает, что произошло бы дальше и куда бы завела меня похоть, если бы не месиво, открывшееся моему взору — месиво, которое представляли собой грудь и живот юноши — в омерзительных ранах, с вывороченными наружу внутренностями. Меж ног убиенного покоилась посеребренная емкость, преисполненная кровавой жидкостью. В ней нашлось несколько игл, наподобие тех, что используют портные, а также моток размокших ниток. Судя по тому, что одна из них была воткнута в плоть покойного, некто до меня уже пытался сшить два лоскута его кожи, дабы перед погребением придать израненной плоти хотя бы видимость целости. Сей некто будто бы желал, чтобы я довела начатое до конца…

Воистину — сия панорама была моим спасением от греха, ибо телесная истома в одночасье прекратилась, уступив место отвращению, отчего мое естество преисполнилось скверной и обратилось к постыдной рвоте. И мне следовало славить Господа за сей исход, ибо эти страдания были самым малым из того, что я могла бы претерпеть за свои пагубные помыслы.