Рыжая 2. Дело одинокой канарейки

Полина Дельвиг (2024)

И снова — Рыжая! И — новое дело. Случайно оказаться свидетелем убийства — пусть совершенного в приличной европейской Праге — может кто угодно. Но что же делать, если убитый — твой старинный друг? Только одно — начать собственное расследование…Вашему вниманию предлагается новая редакция книги.

Глава 12

1

Это дело оказалось не сложнее предыдущих. Можно было бы и не тащиться до Хаале, крошечной деревушки в ста километрах от Амстердама, а вызвать этого Чуладзе сразу в Москву. Но как знать заранее, с кем придется работать…

Герман выложил на стол две видеокассеты, несколько аудиокассет и черную пластиковую папку с розовыми резинками по углам. Кассеты он сразу отложил в сторону, а папку раскрыл и внимательно проверил — все ли на месте: договор, автобиография, десятка три фотографий. Пленку он отдал проявить прямо в аэропорту, поэтому еще не успел как следует разглядеть отснятое.

На всех снимках был изображен невысокий, начинающий полнеть мужчина, с характерным кавказскими чертами лица: выступающий орлиный нос, темные глаза с хитринкой, запрятанные в смуглых морщинах, над глазами круглые лохматые брови. Черные с проседью волосы.

Фотограф, минута за минутой, прослеживал весь его день. Вот он спит, вот улыбается, глядя в залитое утренним солнцем окно… Завтракает, открывает платяной шкаф, чистит обувь, собирается на прогулку…

Лозенко удовлетворенно улыбнулся, а в нем, оказывается, скрывался талантливый документалист!

Полюбовавшись еще некоторое время своей работой, Герман принялся изучать автобиографию Чуладзе, написанную тем собственноручно. За хвастливыми, тщательно подобранными строками вставал образ одинокого, всем недовольного скупердяя и законченного эгоиста. Семьи никогда не было, вероятно, боялся лишних расходов и волнений. Родители давно умерли. Отец грузин, мать абхазка, эмигрировал из Тбилиси пять лет назад.

«Как ему это удалось?» К автобиографии были подколоты образцы прошений о предоставлении политического убежища. «…По матери я числился абхазцем. Из дома выгнали, все отобрали, оказался я на улице в одном нижнем белье…» Герман невольно оторвался от чтения и снова взглянул на фотографии. Стены голландской квартиры Чуладзе украшали прекрасные образцы холодного оружия, явно не местного производства. Помнится, он еще подумал — и как Чуладзе удалось все это вывезти?

«…Когда меня голодного на улице останавливали грузины, то заставляли мыть им машины и чистить обувь, плевали мне в лицо…»

«Сволочной, однако, тип, этот Виктор Шалвович, — решил Лозенко. — Надо с ним поосторожнее. А ведь показался таким простачком…»

2

Когда Герман переступил порог небольшой, заставленной какой-то нелепой, ширпотребовской мебелью квартиры, первой мыслью было, что проблем возникнуть не должно.

— Думаю, не ошибся, остановив свой выбор на вас, — откровенно признался он хозяину, осматривая обстановку.

Все вещи были типичны для советского переселенца — яркие, дешевые и безвкусные.

Чуладзе расплылся в самодовольной улыбке.

— Постараюсь вас нэ разочароват, — говорил Виктор Шалвович с характерным грузинским акцентом, не спеша, словно распеваясь или восхищаясь. — Только я должен знать конкрэтно: что от меня хотите?

Лозенко кивнул и протянул удостоверение.

— Мы снимаем фильм, скорее сериал о судьбах наших людей, в разное время оказавшихся за рубежом. Разумеется, нас интересуют не все, а только самые выдающиеся.

— Что правда, то правда, — Чуладзе самодовольно огладил усы и взял удостоверение гостя. Внимательно изучив каждую строчку и сличив фотографию с лицом владельца, он склонил голову на бок и слегка прищурился. Затем брови его приподнялись, а на лице появилось алчное выражение радости и опаски, какое вдруг появляется у скряги, заметившего на дороге пятерку. — Так вы хотите узнать про моя судьба?.. — Чуладзе вернул документ и снова расплылся в улыбке. — Спрашивай, спрашивай, дарагой, целый роман тебе расскажу…

— Вот и прекрасно, — Герман заметил его реакцию и мысленно поздравил себя с победой. — Тогда начнем с самого начала, — он включил диктофон. — Вы родились…

— Давно родился. Пятьдесят лет назад родился, в Тбилиси.

— А сколько детей было в вашей семье?

— У меня была сестра, но она умерла. — Виктор Шалвович сокрушенно вздохнул. — Еще совсем дэвочка был…

— А ваши родители? — Лозенко прекрасно знал ответ на вопрос, но ему не хотелось проявлять излишнюю осведомленность.

— Родители тоже умерли. — На этот раз в голосе Чуладзе не прозвучало ничего — простая констатация факта. — Отэц в 1977 году, а мать в 1992. Вот как она умер — я сразу подал документы.

— Неужели у вас больше нет живых родственников? — сочувственно переспросил Герман.

Чуладзе почесал лохматую бровь, то ли вспоминал, то ли раздумывал, говорить ли ему правду.

— Нэт, — наконец ответил он. — Я ни о ком нэ слышал. Хе-хе, да откуда у бедного человека родственник взяться? Был бы миллионер, тогда, конечно, все родственниками будут! И там, — Чуладзе махнул рукой за спину, видимо, имея в виду бывшую Родину, — и здэсь. Пойду по улице и каждый спросит: «Здравствуй, дарагой, как твое здоровье?»

Герман улыбнулся, показывая, что оценил шутку.

— Нет, уважаемый, никого у меня не осталось. Вот раньше у нас как было: остался пожилой человек один, за ним все село ухаживает. Кто одэжду постирает, кто еду приготовит и ни копейки не попросит. А здэсь я вещи в прачечную понес: одэжду, там, белье — что, я помню! — так знаешь, сколько с меня, одинокого мужчины, этот… дохлый женщина — вот такая фигура, — Чуладзе выставил мизинец, — хотел содрать? Два раза прибавь и машинка стиральная будет. Для кого она так придумал? Я скажу: для дураков. Или кто дэньги, как табак в трубку положит и курит…

Герман слушал, не перебивая, изредка кивая и показывая, что полностью разделяет точку зрения собеседника. Чуладзе, повествуя о своей нелегкой судьбине, сетовал, негодовал, раздавал нелестные характеристики и бывшему советскому руководству, и нынешнему грузинскому, голландцам, соседям, словом, всем, о ком успел вспомнить.

— У меня еще такой вопрос будет… — Виктор Шалвович замялся, но не от смущения, а просто не знал, как перейти к главному. — Вот я вам тут говорит буду, а время идет…

— Как раз и хотел обсудить этот вопрос, — поспешил успокоить его Герман. — Ваш гонорар в дальнейшем будет зависеть только от вашего желания. Если, к примеру, у вас нет времени или вы не хотите лишних хлопот, мы сами все делаем и вам будет выплачена некая сумма. Скажу честно, довольно условная. Однако, если вы согласны принять более активное участие, — повисла многозначительная пауза, — то сумма гонорара увеличится пропорционально затраченным усилиям.

— Это сколько? Приблизительно? — Чуладзе заерзал. — Так, ради интереса, ради шутки…

— Ради шутки? — Лозенко усмехнулся. — Ну, если ради шутки… Тот, кто принимает непосредственное участие в проекте, сам ездит по стране, где живет, фотографирует, берет у других эмигрантов интервью, то сумма общего гонорара может достигать двадцати тысяч долларов.

— Хм, — Чуладзе поскреб щеку, покрытую жесткой щетиной. — А что для этого нужно? Только ездыть и записывать?

— Нет, не только. Во-первых, эта работа достаточно ответственна — человек должен полностью отвечать за свой сектор, во-вторых, и что мало кого устраивает, необходимо сохранять лояльность и конфиденциальность.

— Что-что? — Виктор Шалвович невольно подался вперед. Видимо, последние слова не были не совсем ему понятны.

— Это значит, что вы должны подписать обязательство: никогда, ни при каких обстоятельствах не вести переговоры с третьей стороной…

— С какой еще стороной?

— С любой другой медиакомпанией.

— Прости, дарагой, я не совсем понимаю, о чем ты говоришь. Ты мне по-простому скажи: это можно, а это нельзя. А то какая-то сторона, кон-де-сальсноть… Не понимаю я так.

— Конфиденциальность, — автоматически поправил Герман. — Это значит, что без нашего разрешения вы не можете ни жене, ни друзьям рассказывать о наших творческих планах и проектах. Для того, чтобы об этом не смогли узнать конкуренты. Понимаете?

— Вот это я понимаю! — обрадовался Чуладзе. — Так бы сразу и сказал. Ты знаешь, — он понизил голос, — здэсь тоже такой конкуренция! Я недавно кино смотрел, интересный кино, там все секреты, убийства, красивый женщина украсть хотела такой ма-а-аленький, в компьютере… Не помню, как правильно называть, но только очень красивый был женщина, такой знаешь… — Виктор Шалвович описал в воздухе округлые формы.

— Вот, вот, — Герман предостерегающе поднял палец. — Особенно красивым женщинам — им ни в коем случае. Хотя повторяю: это ваше личное желание. Хотите спокойно общаться с друзьями и с дамами — пожалуйста. Просто запишу ваш рассказ, заплачу гонорар около ста долларов и…

— Подожди, подожди, — Чуладзе накрыл своей смуглой жилистой рукой ухоженную руку гостя. — Зачэм так говоришь? Я же тебе сказал — кино смотрел. Какая у меня женщина может быть? И какие друзья? Какие здэсь могут быть друзья? — он хрипловато рассмеялся. — Совсэм один живу — никому ничего не скажу!

— Вы меня неправильно поняли, — рассмеялся Лозенко. С таким испугом на уменьшение гонорара еще никто не реагировал. — Разумеется, вы можете говорить о своей работе и с друзьями, и со знакомыми, но в общих чертах, без конкретики.

— Вах, зачэм опять такие слова говоришь? Никого у меня нет. Я даже воробею на крыше не могу сказать — он только голландский понимает.

— Тогда считайте, что мы договорились. И первым заданием будет ваша собственная биография. Полная, подробная, начиная с самого раннего детства. Если получится особенно удачно, можно будет посвятить вам целый фильм, а это еще тысяч пятнадцать.

— Как скажешь, дарагой, как скажешь!

Чуладзе мысленно уже подсчитал барыши. Что ж, это только на руку.

— Единственное условие, Виктор Шалвович, но таково указание нашего руководства…

— Что такое?

— Вы не должны преследоваться законом ни одной страны. Сами понимаете, деньги в вас будут вложены большие, и если вдруг окажется…

— Эх! Зачэм так говоришь? Обидеть хочешь? Да Чуладзе никогда копейки чужой не взял! Езжай к нам в город, тебе каждый скажет, что все Чуладзе были чисты, как вода в горном ручье…

— Я не сомневаюсь в этом, — поспешил успокоить разволновавшегося хозяина Лозенко. — И не в кражах дело. Даже если вы чужую курицу велосипедом задавили…

— Вах, какую курицу? Гдэ ты видел, чтобы в Тбилиси по улицам куры ходили? Что это, деревня, что ли?!

— Алименты? Соседи?

— Прэкрати, дарагой, — Чуладзе снова дотронулся до его руки. — Если бы я в милиции был, как бы меня отпустили в Европу? Что здэсь, своих переступников мало?

— Я вам верю, Виктор Шалвович. И потом, это все равно под вашу ответственность. В договоре, который мы с вами подпишем, есть такой пункт: «В случае предоставления неверных сведений, автор теряет право на вознаграждение».

— Нэ переживай, — успокоил его Чуладзе. — Нэ потеряю я свое вознаграждение.

— Тогда на сегодня все. До завтра вы еще раз все хорошо продумаете — не хочу вас торопить, я приду часов в девять утра, мы подпишем договор и будем ждать вас в Москве…

— Зачэм в Москве? — круглые лохматые брови взметнулись вверх. — Я должен буду жить в Москве?

— Нет, конечно! Но вам понадобится пройти короткий курс обучения. Вы же не думаете, что работу журналиста можно начать вот так, с бухты-барахты? Вы будете жить в гостинице «Россия», прямо напротив Кремля, дорогу мы оплачиваем, командировочные — пятьдесят долларов в день…

— Раз надо, значит надо! — Чуладзе поднял обе руки вверх. — Что я капризничать буду, когда такой уважаемый человек просит.

Лозенко улыбнулся.

— Вот и прекрасно. Значит, завтра в девять я у вас.

— Приходи, дарагой, буду тебя ждать.

К аэропорту Герман подъезжал в приподнятом настроении: еще бы — этот визит принес ему чистыми двести тысяч долларов. Есть повод выпить шампанского.