Шорох песка. 1.Цель и средства

Райне Бадер (2024)

Обосновавшийся в городе городов, Портусе, сирота легко идёт по жизни. Чёрные дни детства Роуна давно позади, его любят и поддерживают оставшиеся члены семьи и крёстная мать. Обаятельный и смешливый парень устраивается на службу в главный храм Портуса, обитель весталок, защищающих город от неведомой угрозы. Как служитель храма Роун получает не только хороший доход, но и некоторый вес в обществе. Всё указывало на то, что будущее юноши должно быть безоблачным, пока в один день всё не полетело под откос. Сам того не ведая, Роун попадает в жернова борьбы за власть, которую ведут сильные мира сего. На его глазах рушатся жизни его близких и друзей, а он сам становится свидетелем чудовищного преступления. Чтобы спасти свою жизнь, Роуну остаётся только одно — бежать из родного дома. Убегая из изменившегося раз и навсегда города, Роуну приходится прихватить неожиданного попутчика, потому как многие люди из тех, кого он знал, хранят свои страшные тайны, рождённые в тени Великого Храма.

2.Падение дома Кахилл.

История земель Портуса была древней, очень древней, настолько, что считанное количество современников могло бы более или менее связно поведать отдельные куски сего «трактата». Как это водится, многие страницы истории были начисто затёрты, какие то извращены, вывернуты наизнанку и поданы под таким соусом, что смысл первоначального события менял своё значение на противоположное. На протяжении веков, а может и тысячелетий, тут у историков и философов существенные разногласия, хитросплетения взаимоотношений правящих домов, запутались в такой клубок, распутать который, было не под силу уже никому. Падение одних и возвышение других, захваты собственности, перевороты, восстания, казни на площадях и убийства в тёмных переулках, клятвы в верности и предательства, всё это портусианцы испили до дна и не без удовольствия. По большей части, население земель Портуса было безграмотным, а потому существовала альтернативная линия толкования истории, сложенная из легенд и преданий. Эта линия существенно видоизменялась от поколения к поколению, так как современность неизбежно прикладывает свой творческий талант к трактованию событий давно минувших, а иногда и описывает события, вовсе никогда не происходившие.

Про шаяд, в разное время, говорили многое. Их значение в жизни портусианцев, то превозносилось до небес, то низвергалось до несущественого, неизменным оставалось одно, это были женщины-загадки, женщины, порождённые неведомой, неописуемой силой, данные Портусу для защиты. От кого или от чего город нужно было оберегать, никто толком не знал, но версий было множество. Кто-то говорил, что весталки бдят у священного камня, чтоб отвадить захватчиков, кто-то настаивал на том, что они заточили злых духов в храме и сторожат их, а некоторые намекали на существование врат в иной мир, находившихся в храме, представляя шаяд стражами на пороге преисподней. Служительниц храма, то боялись и ненавидели, то воспевали и благословляли, и то и другое неизменно шёпотом.

В достославные времена, даты никто назвать не мог даже приблизительно, хотя на самом деле времени прошло не так уж и много, каких-то четыреста пятьдесят лет, шаяды появились. Никто из ныне живущих не мог сказать, как зародился такой порядок вещей, но и по сей день было так — в черте старого, древнего города, под покровом ночи, у женщины на сносях начинались роды, к утру, ещё до рассвета, на свет появлялась девочка, громким криком знаменуя новый день. Ребёнок ничем не отличался от прочих, кроме одного, глаз. Все без исключения повитухи, принимающие ночью, протирали личики младенцам и приоткрывали им глаза пальцами, дабы убедиться, что цвет глаз новорожденной не багровый. Если акушерка обнаруживала подобную аномалию, то она немедленно посылала кого-то в храм, или сама заворачивала ребёнка, отлучая его от матери и уносила девочку к храмовым воротам, где новоиспечённую весталку уже ждали. Любая женщина в Портусе, независимо от статуса и положения в обществе, могла принести в мир шаяду и любая безропотно должна была отдать её незамедлительно. Попытка скрыть такую девочку или вывезти её из города, каралась смертью всех причастных. Несколько подобных попыток, на протяжении прошедших лет, осуществлялось, но ни одна не увенчалась успехом, как будто сама земля старого города сопротивлялась этому.

Более ста лет назад, неудачная попытка скрыть новорожденную шаяду, ознаменовала собой падение одного из великих домов. В ненастную ночь начались роды у второй по счёту матери фамилии, это была вторая жена великого лорда. Она уже принесла двоих сыновей своему супругу, и вот в третий раз почти весь клан собрался, чтоб поприветствовать новоиспечённого члена семьи. Роды проходили сложно, сразу три повитухи и несколько лекарей хлопотали над будущей матерью. К утру на свет появилась девочка. Повитуха, принявшая малышку, протёрла личико ребёнку и замерла, когда девочка закричала и открыла глаза, впервые взглянув на представший мир багровым взором. Немедленно сообщили лорду, ожидавшему в соседней комнате, что на свет появилась шаяда. Лорд Кахилл ворвался в покои жены, он отказывался верить. Его обессиленная любимая жена, откинувшись на пропитанные потом и слезами подушки, молила его передать ей ребёнка. Повитухи и лекари сгрудились в углу, печально глядя на разворачивавшуюся трагедию. Лорд подошёл к кроватке и взял девочку на руки, это была его первая дочь. Она сжимала кулачки и покряхтывала в его руках, такая тёплая, такая маленькая, так похожая на мать. Она открыла глаза и посмотрела прямо на него своими рубиновыми неземными глазами, он горестно застонал, ещё крепче прижимая к себе малышку. Повернувшись к жене, он сказал:

— Любовь моя, боги не благосклонны к нам, я горюю вместе с тобой. Храмовое проклятье поразило нашу семью.

Леди Кахилл сначала с недоверием посмотрела на мужа, перевела взгляд на слуг, замерших со скорбными лицами и наконец, поняла что произошло. Её протестующий крик прокатился по коридорам и галереям особняка. Она долго билась в истерике, после того как повитухи немного успокоили её, она потребовала ребёнка. Лорд Кахилл не выстоял и отдал жене дочь, после чего она наотрез отказалась её отдать. Состоялся семейный совет, все члены фамилии, которые прибыли на радостное событие, включая двух сыновей подростков от первого брака, собрались в главном зале дома. Многое было сказано, но в итоге сошлись в одном — великий дом не отдаст своё дитя в услужение храмовым ведьмам, не было ещё такого, чтоб знатный род пожертвовал своим отпрыском и не будет.

На самом деле такое уже случалось, но представители другого великого дома, за десять лет до этих событий, предпочли объявить новорожденную девочку, мальчиком и сообщили о его смерти во время родов. Тогда же повитуху, принявшую шаяду, вызвали для разговора в кабинет лорда, где предводитель его личной стражи перерезал ей глотку. Он же, после, взял девочку, бережно завернул её и сам отвёз к храмовым воротам, где его уже ждали.

Лорд Кахилл решил поступить иначе, он приказал поднять всю свою гвардию по тревоге, собрал самых преданных слуг, и объявил, что они срочно покидают столицу. Пока слуги впопыхах собирали вещи, его доверенные гвардейцы расправились с повитухами и лекарями. Через два часа, на рассвете, посадив жену в закрытый экипаж, лорд Кахилл во главе колонны отправился в путь. Караван быстро пересёк весь старый город, направляясь к западным воротам. Они решили проехать через трущобы, чтоб как можно быстрее попасть на зелёный тракт, дорогу, ведущую в западные земли, цветущий плодородный край, покрытый лесами, где у каждого великого дома были свои владения и фамильный замок. На выезде из западных ворот, их уже ждал отряд гвардейцев правящего дома. Вооружённые до зубов всадники и пешие, рассредоточились среди нагромождения лачуг. Переговоров не было, ни ультиматумов, ни просьб. Правящий дом принял решение — во избежание повторения, в качестве примера для других, обезглавить и низвергнуть великий дом Кахилл, оставив только его старшего сына от первого брака, дабы не прерывать великий род. Сражение было коротким, лучшие убийцы правящего дома, против немногочисленного гвардейского отряда и кучки слуг. В течение нескольких минут вырезали всех. Из слабых рук матери вырвали ребёнка, после чего закололи её в сердце и зарезали двух её служанок. Шаяду передали конному вестовому, который во весь опор поскакал к храму, в лучах взошедшего солнца.

Старшему сыну лорда Кахилл оставили половину западных земель и сослали его туда, конфисковав всё остальное имущество. Всех присутствовавших при рождении шаяды, членов семьи, казнили, тихо, без свидетелей и общего поругания. Остальных преследовали, кто-то успел покинуть земли Портуса, навсегда оставив родные края, кто-то свёл счёты с жизнью сам, кого-то настигли гвардейцы правящего дома или наёмные убийцы.

Изгнанный, новоиспечённый, восемнадцатилетний лорд Крам Кахилл быстро пришёл в себя. Обосновавшись в фамильном поместье, он развил бурную деятельность. Его отец, в своё время, вёл дела заурядно, по старинке, прожигая наследие семьи и плывя по течению. Крам Кахилл был совсем из другого теста. Умный и прозорливый юноша, открытый всему новому, развил торговлю в своих землях, затем раскинул сети на прилегающие земли, а после дотянулся своей дланью до самых северных земель, приумножив своё влияние до невиданных масштабов уже к двадцати пяти годам. Наладив дела и утвердившись, он начал скупать земли, когда-то принадлежавшие его семье, и не только вернул всё отобранное, но и многократно увеличил свои владения. Так же он приобрёл некоторые северные земли. Поговаривали, что не всегда торг был честным и что некоторые из владельцев скоропостижно умирали, прямо перед тем, как лорд Кахилл решал приобрести тот или иной кусок земли. Однажды люди Крама обнаружили золотую жилу на одном из северных наделов, он быстро скупил соседние земли и стал единоличным владельцем больших залежь золота. В восточных горах, на его земле велась добыча драгоценных камней. К тридцати годам лорд Кахилл стал одним из богатейших людей Портуса. К тому моменту сменился глава правящего дома, Крама, не без больших денежных вливаний, официально простили и допустили в столицу. Лорд Кахилл был женат на дочери обнищавшего великого рода и имел двух дочерей и сына. Приехав в столицу, мать великой фамилии Кахилл, неожиданно заболела, и не прошло и полу года, как она отошла в мир иной. Лорд Кахилл стал вдовцом и, пожалуй, самым лакомым кусочком среди высшей знати Портуса. Через три месяца после смерти жены, он объявил о помолвке с младшей дочерью главы правящего дома. Девочке было только тринадцать, но никто не хотел упустить такую выгодную партию. Поговаривали, что договорённость существовала ещё до возвращения семьи Кахилл в столицу.

Через три года у новоиспечённой четы родился первый сын, а ещё через год, от болезни, умер глава правящего дома, лорд Крашт.

Собрался совет великих домов, чтобы принять решение на голосовании, разрешить ли передать право наследования власти, одному из сыновей почившего главы старшего дома, или, если никто из наследников не будет признан достойным, возвысить другой великий дом. Главе правящего дома присваивали звание Кам, оно было эквивалентом королю или императору, только на выборной основе. У почившего кама было трое сыновей. Старший сын был известным пьянницей и завсегдатаем публичных и курительных домов, он с трудом ориентировался в пространстве и не всегда мог понять, кто он и где находится. Он был женат, но детей в этом браке не было, болтали, что из-за возлеяний, он не способен стать отцом. Второй сын кама был всем известен своей страстью к благовониям, нарядам, а так же смазливым мальчикам служкам. Любил он и покрытых шрамами стражников, но об этой его страсти знали не многие. Он так же был женат, но к своим двадцати двум годам потомством не обзавёлся, ходили слухи, что его молодая жена так и осталась не тронутой, спустя три года брака, о чём она, однако, не жалела. Младшему сыну кама было только пятнадцать лет, и вот он-то подавал надежды, но был слишком молод, а потому не рассматривался на место отца.

На совете приняли единогласное решение, что достойного наследника у кама нет. Правящий дом пал.

Началась процедура выбора нового кама. Выдвинули пять претендентов. Переговоры и взвешивания за и против, длились десять дней. Множество союзов распалось и создалось за эти дни, столица кипела. Проходили пышные светские приёмы и тайные встречи в узком кругу. Заключались брачные договоры и разрывались деловые соглашения. Произошло, не менее тридцати, убийств, и столько же случайных отравлений, падений из окон и с лошадей. Затем свершилось голосование глав великих домов.

По истечению десяти дней совет собрался в малом зале правящего дома. На постаменте стояли пять сосудов, с гербами великих домов. Перед постаментом слуги поставили ширму и округлый столик с большой чашей. В чаше лежал двадцать один чёрный обсидиановый шарик, по одному для каждого члена совета. Главы домов поднимались из-за стола, подходили к чаше, брали шарик и, заходя за ширму, бросали его в один из сосудов. Процедура прошла в молчании. После того как последний шарик упал в сосуд, и голосующий сел на своё место, слуги убрали ширму. Перед постаментом поставили длинный узкий стол с пятью небольшими чашами. Управляющий правящим домом, по одному брал сосуды для голосования и высыпал шарики в чаши, у всех на глазах подсчитывая их количество. Выбор был сделан со значительным перевесом, главой правящего дома стал Крам Кахилл. Великий дом Кахилл не только возродился, но и превознёсся.

На следующий вечер провели церемонию возвышения. Весь королевский тракт был ярко освещён факелами и масляными лампами, свечами и лампадками. Всё вокруг украсили цветами, и гирляндами из цветных листьев карая, растения ставшего своеобразным символом Портуса. Новый кам должен был пройти пешком от ворот правящего дома, до главных ворот храма, где его будут ждать представители всех великих домов, знать и избранные чиновники. Путь был довольно долгий, Крам прошёл его один, в обрамлении толпы горожан, в знак того, что он доверяет им, а они ему. Его статная фигура выделялась в свете садящегося солнца, на фоне толпы, он был довольно высок. В конце пути, широкий королевский тракт был пуст, зевак согнали на тротуары, сделав заграждения из шеренг гвардии правящего дома. Плотная разношёрстная толпа стояла, прижавшись к стенам домов, все галдели, кто-то радостно вопил, на камни мостовой летели лепестки цветов и рис. Крам подошёл к резным створкам ворот храма, они начали медленно, бесшумно открываться перед ним. Он посмотрел на каменные изваяния по бокам, по спине побежали мурашки, в бликах света от факелов казалось, что эти чудища корчат лица и ворочаются, наблюдая за ним. Ворота распахнулись, за ними, вдоль освещённой дороги, собралась неисчислимая толпа знати. Ворохи дорогих разноцветных тканей, кружева и вуали, всполохи драгоценных камней и золота, сопровождали его, пока он поднимался по дороге к ступеням храма.

Весь свой долгий путь, от правящего дома, до ступеней храма, Крам предавался воспоминаниям. Перед его внутренним взором проплывали картины из детства — мать, с больным бледным лицом, делающая очередное замечание по поводу его внешнего вида; брат, падающий с осёдланной свиньи с громким хохотом; отец, каменное лицо которого, медленно расплывается в улыбке, при взгляде на вторую жену. Воспоминания о сводных братьях были подёрнуты дымкой забвения, он не помнил их лиц, с трудом вспоминал их имена, но хорошо помнил момент их смерти. Уже очень давно он справился с этими воспоминаниями, смял их как листок бумаги, поместил в ящик, закрыл его на ключ и закинул подальше в чертогах своего разума. Иногда в минуту слабости, сомнения или сожаления о чём либо, он доставал этот пыльный ящик, чтоб любовно провести кончиками пальцев по его поверхности, чуть приоткрыть, обжечься и снова захлопнуть. Лица, голоса, звуки и запахи калейдоскопом проносились в его голове, этот поток невозможно было остановить.

Впоследствии Крам ничего не мог вспомнить из этого своего пешего путешествия, от правящего дома к храму, только размытые пятна вместо лиц, сливающиеся в единое целое, да пляшущие, нелепо дёргающиеся фигуры, под аккомпанемент смеха младшего брата, взволнованного голоса отца и предродового крика мачехи, раздающихся у него в голове.

Крам очнулся от своих мыслей, ощутив под ногами гладкий камень, он стоял на небольшой площадке перед храмовой парадной лестницей. Остановившись перед первой широкой ступенью, он медленно поднял взгляд. На верхней ступени стояли, замерев, три женщины. Крам не видел их лиц, их головы и плечи покрывали вуали. По бокам на ступенях стояли главы великих домов, наверняка за более высокие места на лестнице была драка, усмехнувшись, подумал Крам. Он поднялся и встал на первой ступени, чьи то заботливые руки расстегнули застёжку синего шёлкового плаща, драпирующего одно его плечо. У самого уха раздался тихий шёпот распорядителя:

— Нужно снять сар, милорд.

Крам поднял руки, нащупал онемевшими пальцами зажимы своего головного убора, раздался щелчок, фрагменты сара, выполненные в виде чешуек рептилии, как бы раскрылись, высвобождая его голову. С непокрытой головой и плечами он начал подъём к вершине лестницы. Когда-то ему казалось, что это будет тяжёлое восхождение, что сами ступени станут сопротивляться его усилиям, но нет, каждый следующий шаг давался легче предыдущего, он мог бы даже взбежать по этой величественной лестнице, если бы наплевал на обычаи предков. Крам, лёгким шагом, дошёл до вершины, не ощущая ног. Груз собственного тела настиг его неожиданно, когда он встал обеими ногами на верхнюю площадку. Он тяжело, грузно повернулся вокруг своей оси, только сейчас поняв, что толпа людей окружающая храмовую лестницу, умолкла и замерла, как будто каждый человек в ней затаил дыхание. Скосив взгляд, он увидел, что три фигуры так и стоят неподвижно, глядя на пейзаж раскинувшийся внизу. Его вдруг пронзила мысль, а не статуи ли это, обёрнутые в вуали, не посмеялись ли над ним, не раздастся ли сейчас громоподобный смех лорда Кришта.

— А ты думал, я умер и передал тебе, щенку изменника, всё, что имею? Ты, правда, так наивен глупец? Ты всерьёз думал, что можешь безнаказанно свести меня в могилу, и никто ничего не узнает?!

Ближайшая фигура в красном облачении, медленно повернула голову и посмотрела на него сквозь вуаль, морок рассеялся. Тонкие белые руки взметнулись вверх, она подняла вуаль и откинула её назад. Под вуалью оказалась девушка, Крам шумно вдохнул от неожиданности, только теперь поняв, что перестал дышать на какое то время. Он сам не знал, чего именно ожидал, но точно не тривиального лица, самого обычного. Проезжая по городу, он видел по сотне таких лиц за день. Девушка была очень белокожей, тонкие спокойные губы, прямой нос, бесцветные ресницы обрамляли глаза, чуть рыжеватые волнистые волосы падали на плечи. Только пурпурная радужка глаз выделялась на этом неприметном лице, её взгляд пронзил его и пригвоздил к плитам пола. Крам судорожно вдохнул, волосы у него на затылке встали дыбом, мышцы на пояснице натянулись струной. Длинные белые пальцы, с длинными острыми ногтями, легли на плечо весталки в красном, она отвела глаза, и подняла руку в манящем жесте, из темноты храмовой арки к ней подбежала служка. Это была девочка лет двенадцати, на вытянутых руках она несла поднос, на котором стояла чёрная лакированная шкатулка. Шаяда в красном откинула крышку шкатулки, внутри, на чёрном бархате, покоился перстень. В перстне не было ничего величественного, его даже можно было назвать невзрачным, но Крам знал, что этот перстень из чёрной платины, несёт в себе осколок прадия, баснословно дорогого и трудно добываемого драгоценного камня, Камня Королей. Конкретно этот образчик был наиредчайшим, он имел тёмно-коричневый окрас, и был крепче прочих немногочисленных видов. Надев это кольцо и проведя им по мрамору, можно было оставить глубокую царапину. Поговаривали, что один из камов, располосовал этим перстнем всё лицо своей неверной жены.

Шаяда вынула одной рукой кольцо, вторую протянула ему в приглашающем жесте. Крам протянул ей свою правую руку, ожидая, что сейчас его пальцы пронзит нестерпимая боль, от её прикосновения, но ничего такого не произошло. Пальцы девушки легли сверху на его ладонь, они были очень холодными и сухими, но и только. Она надела ему на средний палец перстень, как ни странно, он идеально подошёл по размеру. Свет факелов упал на прадий, камень рассыпал крупные всполохи благородного густо-коричневого цвета, по тыльной стороне пальцев Крама. Вверх по руке потекло тепло, мышцы напряглись от запястья к локтю, от локтя к плечу, от плеча к шее. Правая рука будто налилась силой, твёрдостью. Ему показалось, что кожа на тыльной стороне ладони, стала глаже, как будто моложе. Всегда сопровождающая его боль в правом плече, которую он уже и не замечал, вдруг растаяла, Крам почувствовал зияющую пустоту в месте, которое она занимала в его голове. Девушка в красном отпустила его руку, сделала шаг назад и отступила в темноту, освобождая дорогу своей сестре.

Сделав шаг вперёд, на место первой шаяды встала вторая. Она с неподдельным интересом посмотрела на Крама, своими пронзительными рубиновыми глазами. Лорд Кахилл был поражён красотой этой женщины. На вид ей было около тридцати лет, тонкие черты лица, пухлые губы, высокие скулы, миндалевидные глаза завораживали. Наметившиеся морщинки в уголках глаз, говорили о смешливости и лёгком, даже легкомысленном нраве, вместе с вздёрнутым маленьким носиком, это делало её похожей на миниатюрного пушистого зверька. Поразительные волосы весталки, были не просто светлыми, они серебрились, как покрытый инеем белый металл. Несколько непослушных прядей вылезли из-под незатейливого головного убора и упали на лицо, полуприкрыв один глаз. Белокурая бестия грациозно махнула рукой, не отрывая любопытных глаз от лорда, из темноты снова вынырнула та же служка. В этот раз она несла на подносе ларец побольше. Тонкие пальцы с длинными ногтями, которые вблизи больше походили на когти, легко откинули крышку. На чёрном бархате покоилось ожерелье правящего лорда. Это было не обычное украшение, Крам видел этот артефакт на почившем лорде Краште, но до конца не понимал его конфигурации. Рассмотрев предмет вблизи, он понял, что его форма на самом деле очень проста. Ожерелье напоминало воротник, который охватывал шею сзади, доходил до кадыка с двух сторон спереди, и не смыкаясь, устремлялся вниз, плавно изгибаясь. Оно представляло из себя сплетение стеблей карая, с мелкими шипами и листьями. Листья как бы выкладывали верхний борт «воротника», их покрывала глазурь, которая переливалась как рыбья чешуя, почти так же, как и настоящие листья растения. Концы артефакта заканчивались тремя изогнутыми шипами с каждой стороны. Украшение представляло собой настоящий шедевр ювелирного искусства, но вниманием Крама завладела не исключительная работа мастера, а цветные, голубые вкрапления. Таким образом, выделялись плоды карая, в каждую маленькую ягодку был вставлен синий самоцвет. Крам знал, что это вовсе не сапфиры, а настоящие сандарины, самые редкие и самые ценные драгоценные камни, известные людям. Украшения с бриллиантами, сапфирами, изумрудами и прочими камнями, имелись в личной казне лорда Кахилла в большом количестве, были там и образчики с вставками прадия, но сандарина у его семьи никогда не было. Крам посылал несколько экспедиций в Кратмор, в надежде заполучить хотя бы один небольшой осколок, но ни одна из них не увенчалась успехом. Далеко не все его люди вернулись из этих походов, но те, что вернулись, не принесли из проклятой каменистой пустоши ничего, кроме дурных воспоминаний. Он знал только нескольких обладателей небольших сандаринов, и все они так или иначе, были потомками старейших династий и получили артефакты с ценнейшими камнями в наследство. В Портусе только один великий дом владел своим личным сандарином, это был дом Крашт, семья его второй жены. Владение этими самоцветами было чрезвычайно почётным, один такой маленький камешек стоил целое состояние. Считалось, что сандарин магический камень, его ещё называли — «Слеза Бога». Ему приписывали необычные свойства, в которые впрочем, Крам не верил, он хотел владеть камнем только из-за статусности.

Беловолосая шаяда, тем временем, взяла ожерелье и поднесла его к плечу Крама, ей пришлось встать на цыпочки, чтобы водрузить его на шею великому лорду. Близость этой красивой, необычной женщины взволновала его, Крам в очередной раз затаил дыхание, когда она провела кончиками ногтей по его шее, водружая реликвию Портуса на место. Каллбур, так назывался артефакт, когда то был модным украшением среди знати, лет двести назад, но сейчас он стал редкостью и если и имелся у какой то семьи, то хранился в сокровищнице. В сегодняшнем Портусе никто не решался надеть украшение, напоминающее регалию, это было бы неосторожное заявление.

Несмотря на свой воздушный вид, Каллбур лёг ощутимой ношей на шею Крама, его неестественно холодная поверхность обожгла разгорячённую кожу затылка. Крам вдруг увидел всё окружающее гораздо отчётливее, будто протёр глаза. Цвета стали ярче и контрастнее, он начал различать оттенки тьмы. Скосив глаза влево, он увидел ту самую девочку служку, стоявшую в темноте арки, какой то человек, невидимый для него ранее, передавал ей третий ларец. Вдруг Крам понял, что слышит все окружающие его звуки, гораздо лучше. Шепотки людей стоявших у подножия лестницы, отдельные смешки в толпе, протянувшейся вдоль дороги, разговор двух стражников, которые были на полпути к храмовым воротам. Но это невозможно, подумал он, слишком далеко, это разговаривает кто-то другой. Нет, это были они, он видел их удаляющиеся спины. Крам понял, что слышит биение сердца белоголовой нимфы стоящей перед ним. Наверное, его глаза расширились от этих поразительных открытий, потому что весталка лукаво улыбнулась, перед тем, как сделать шаг в сторону.

Из-за её спины выступила третья фигура. Ещё одна весталка в красном облачении. Вуаль откинулась, Крам застыл, он знал, что эта встреча состоится, но как оказалось, не был готов. На него смотрела молодая женщина, с каштановыми волосами, которые гладкой волной тёмной патоки стекали с плеча. Породистое лицо, тонкий нос с высокой спинкой, большие глаза, жёсткая линия губ, его губ, губ их отца. Вся верхняя часть лица, кроме сияющих рубиновых глаз, была копией его мачехи, а вот нижняя часть, вплоть до ямочки на подбородке, была воплощением клана Кахиллов. Вопиющую схожесть этих двух людей, стоявших напротив друг друга, даже с поправкой на женственные черты, всё равно невозможно было не заметить. Крам ожидал услышать чей-то поражённый возглас, вздох понимания, восклицание… Ничего подобного не произошло, люди либо слишком отвлеклись на церемонию и торжественный момент, либо благоразумно прикусили языки. Её сердце так же осталось спокойным, он слышал его мерный стук. Она не знала, да и откуда бы. Девушка с ленивым любопытством смотрела на него, но и только. Она взмахнула рукой, девочка служка появилась из темноты с третьим ларцом наготове. Откинулась крышка, на красном бархате лежал кинжал, ещё одна реликвия Портуса. Кинжал был древним, насчёт него ходило много баек, легенды сменялись с поколениями, одна неправдоподобнее другой. Ни в одну из этих историй Крам не верил, он слышал несколько из уст слуг и нянек, все они показались ему смешными россказнями простонародья. Он знал доподлинно некоторые факты, об этом артефакте, в том числе тот, что он был сделан из неизвестного портусианцам металла, и что его почти не портили соль и вода. Так же он не нуждался в заточке, что конечно было ложью, его необходимо было точить, просто никому в голову не приходило, поднести артефакт к точильному камню. Рукоять кинжала была сделана из кости, которая почернела от времени и больше напоминала камень, она была покрыта примитивной, грубой резьбой. Из эфеса торчал мутный кристалл, стыков видно не было, поэтому создавалось впечатление, что кристалл вырос из рукояти. На лезвии не было ни орнамента, ни надписей, тёмный гладкий металл покрывала только мутная плёнка.

Волна ярости поднималась в душе Крама, эта женщина, такая спокойная, такая сосредоточенная и отчасти безразличная к нему, была сосредоточением его боли, смерти всех его близких, его рода, его семьи. Она была символом его падения, страха и стыда, его слабости. Всё его естество желало взять этот старый кинжал и вонзить его ей в грудь, чтоб пыльный ящик, хранившийся в его разуме, растворился, канул в небытие. Чтоб крики его братьев не преследовали его во снах, чтоб предсмертный хрип его тётки, её окровавленная рука унизанная кольцами, больше не мерещились ему в пьяном дурмане. Крам жаждал разделить с этой женщиной, ту ночь.

Он протянул руку, она вложила кинжал в его ладонь и сжала его пальцы на эфесе. Крам встретился с ней взглядом, и понял — она знает, всё знает, читает его как открытую книгу. Его потрясло это открытие. Спокойные, неземные, отливающие кровавым багрянцем глаза, по-прежнему спокойно, даже безмятежно, смотрели в его глаза, она как бы спрашивала его — и что ты сделаешь с этим? Он судорожно вдохнул, вырвал свою руку из её пальцев, повернулся к толпе перед храмом и воздел руку с Кинжалом Королей над головой. Раздалось громоподобное приветствие новому правящему лорду. Этим крикам, не менее энергично, вторила его ненависть, навсегда вонзившая свои когти в его душу.