Искра

Рейвен Кеннеди, 2021

Царь Мидас сделал меня той, кем я стала. Известная. Недосягаемая. И полностью его. Когда тебя пытаются от всего оградить, ты веришь, что это для защиты… пока не начинаешь понимать, что на самом деле – с целью удержать. Сейчас я в чужом королевстве среди врагов. Без друзей и союзников. Но я не собираюсь сидеть сложа руки и сдаваться. Потому что сила моего гнева обрушится на него. Король Ревингер. Он ужасающий, могущественный и слишком соблазнительный. Я усвоила урок, как противостоять манипуляциям королей. Но почему внутри меня все сжимается каждый раз, когда Ревингер рядом? Мне нужно действовать осторожно, иначе я рискую потерять гораздо больше, чем просто свободу. В этот раз я не дам снова заточить себя в клетку. И в ловушке окажутся они. Надеюсь, мое сердце останется целым.

Глава 1

Аурен

Правда похожа на специи.

Если добавить немного, то можно ощутить вкус более полноценно. Распробовать то, что прежде не замечали. Но если присыпать больше, то жизнь может стать противной на вкус.

Однако, когда эта правда слишком долго сдерживается, когда понимаешь, что привык к пресной лжи, то нет никакой надежды устранить с языка этот непреодолимый вкус.

И в эту минуту рот у меня горит от прозрения, которое каким-то образом придется проглотить.

«Ты — король Ревингер».

«Да, Золотая пташка. Но ты можешь называть меня Слейдом».

Рип, Ревингер — да кем бы он ни был — смотрит, как я задыхаюсь от его правды.

Как вы поступите, узнав, что кто-то оказался совсем не тем, кем вы его считали? По моему разумению, Рип и король были двумя совершенно разными мужчинами. Король Ревингер — зло, перед которым я не хотела оказаться. Человек с гнусной силой, от которой хотела держаться подальше.

А Рип… ну, это Рип. Хитрый и опасный, но я считала его своего рода союзником, многому научившим меня за непродолжительно проведенное вместе время. Мужчина, который и пугал, и раздражал, но тот, к кому я прикипела душой.

А теперь я должна совместить их в одно целое. Потому что человек, который меня провоцировал и вынудил признать свою сущность, мужчина, поцеловавший меня в своей палатке и стоявший на заснеженном берегу арктического моря, смотря на скорбящую луну… оказался другим.

Он — король, которого все страшатся. Правитель, отправляющий гнилые трупы как букет маргариток. Пожалуй, Рип — самый могущественный монарх, которого видывала Орея, потому что он фейри. А еще прятался у всех на виду.

Каждую ночь я спала в его чертовой палатке, лежала в метре от него и даже не подозревала, кто он такой на самом деле.

Я не в силах подавить вкус, который несет с собой эта правда. Не уверена, то ли у меня состояние духа, чтобы в достаточной мере отделить эти открывшиеся истины и усвоить их, и даже не знаю, хочу ли.

Нет, в этот миг я слишком зла.

Я с ненавистью смотрю на него.

— Ты… ты чертов лжец. — Слышу раскаленную ярость, пылающую в моих словах, как и знаю, что в глазах у меня пляшут языки ее пламени. Оно охватывает меня в мгновение.

Рип, Ревингер — да кем бы он, проклятый богами, ни был, — запрокидывает голову, словно мой гнев стал для него неприятным ударом. Он напрягается всем телом, и от наводящих ужас шипов на руках отражается горящий в комнате тусклый свет. В комнате, которая вдруг кажется слишком маленькой.

— Что ты сказала?

Я стою в дверях и сжимаю руки по бокам в кулаки, словно мне по силам взять за узды свой гнев и направить его галопом вперед. Я вхожу в клетку, и мои уставшие ленты волочатся за спиной как хворые черви, извивающиеся на полу.

— Ты король, — говорю я и качаю головой, словно могу уничтожить эту истину. Я знала, что у него причудливая аура. Знала, что могу почувствовать таящуюся в ней силу, но даже предположить не смела о величине его коварства. — Ты меня обманул.

Рип смеряет меня взглядом. Черные как угли глаза выглядят так, словно хотят перехватить мое пламя. Он смотрит так, словно готов сгореть от моего гнева.

И поделом ему.

— Могу сказать то же самое, — парирует он.

Я закипаю от злости.

— Не смей спихивать все на меня. Ты соврал…

— Как и ты. — В выражении его лица появляется ярость, отчего серая чешуя на щеках блестит в темноте, напоминая лицо надвигающегося на меня хищника с заостренными чертами.

— Я скрывала свою силу. Есть разница.

— Ты скрывала свою силу, свои ленты, свое происхождение, — хмыкает он.

— Мое фейское происхождение не имеет к этому никакого отношения, — гаркаю я.

Тремя размашистыми шагами он сокращает оставшееся между нами расстояние.

— Да оно имеет к этому самое непосредственное отношение! — охваченный гневом, восклицает Рип, который словно хочет протянуть руки и хорошенько меня встряхнуть.

Не собираясь сжиматься от страха, я задираю голову и представляю, как ленты поднимаются, чтобы ударить его в живот. Как жаль, что они так устали и поникли.

— Ты прав, — с наигранным спокойствием отвечаю я. — До знакомства с тобой мне на протяжении двадцати лет приходилось прятаться в чужом мире, где я не встречала ни одного фейри.

На долю секунды его лицо становится не таким жестким, но я не закончила. Отнюдь.

— Ты беспрестанно принуждал меня признать, кто я такая.

На его лице мелькает гнев, как молния, ударившая в полую землю.

— Да, чтобы помочь тебе…

Я прищуриваюсь.

— Ты выуживал из меня правду, а сам скрывал свою. По-твоему, это не лицемерие?

Рип с такой силой скрежещет зубами, что я задаюсь вопросом, а не сломает ли он себе зуб. Надеюсь, сломает. Лживый ублюдок.

— Я не мог тебе доверять, — невозмутимо отвечает он.

У меня вырывается громкий смешок, уничижительный и бесчувственный.

— Самолюбивый ты осел. Стоишь напротив и говоришь, что это ты не можешь доверять мне?

— Осторожнее, — говорит Рип и обнажает зубы в свирепой улыбке. — Помни пословицу про камни и стеклянные дома.

— Я живу не в стекле, а в золоте. Так что могу бросаться камнями сколько вздумаю, — огрызаюсь я.

— Верно. Ничего иного от тебя я не ждал.

Я резко вскидываю голову.

— И что это значит?

— Только то, что ты всегда стремилась побыстрее меня осудить, — с дерзким безразличием отвечает Рип. — Скажи, Мидаса ты тоже называла лжецом? — провоцирует он, нахмурив шипастые брови. — Давно он заявляет о твоей силе как о своей собственной? Давно ты всем про него лжешь?

— Мы не Мидаса обсуждаем.

У него вырывается едкий смешок, жалящий, причиняющий боль.

— Ну, разумеется. Твой золотой царь всегда прав, — язвительно бросает Рип.

Я с такой силой впиваюсь ногтями в обнаженную ладонь, что почти надрываю кожу.

— Ты не имел права злиться, когда я решила к нему вернуться. Нет, ведь ты обманывал меня с самого начала.

Из горла у него рвется жуткий рык, словно Рип пытался его сдерживать, но безуспешно.

— Он тоже тебя обманывал!

— Вот именно! — кричу я, и этот возглас, как сопровождающие его невыносимые чувства, вынуждают Рипа отшатнуться. — Мне осточертело, что все меня обманывают! Лгут, манипулируют. Ты пытался притвориться, что намного лучше него, однако точно такой же.

Лицо Рипа становится мрачным как ночь, и у меня появляется нехорошее предчувствие.

— Неужели? — ответ его резкий, но удар наносит взгляд.

Между нами повисает жаркая удушливая тишина. Мертвый груз трупа, тлеющего под ногами. Видение друг друга затуманивается дымкой нашего разлада.

— Благодарю за разъяснение, теперь я знаю, что ты на самом деле обо мне думаешь. — Аура Рипа струится вокруг него, и, поскольку теперь я знаю, что в ней таится подавляемый пар гнойной силы, мне хочется сбежать и скрыться. — Отличное напоминание о том, насколько искажены твои суждения.

Ненавижу его. Ненавижу теперь с такой силой, что жжет глаза. Жжет так, что я больше не могу сдерживать язычок пламени. По щеке стекает жгучая слеза, и Рип проводит по ней взглядом, пока она не падает мне на подбородок.

— Вероятно, мои суждения не были бы так искажены, если бы люди, которым я доверяла, не пытались хитрить, изворачиваться и лгать, — резко отвечаю я и смахиваю еще одну случайно вырвавшуюся слезу.

Сломанная клетка в тени за его спиной глумится надо мной. Она — напоминание. О том, что может произойти, когда тот, кому я доверяю, водит меня за нос.

— Аурен… — В его голосе звучит то, что мне не по силам услышать.

Я опускаю взгляд, сосредоточив внимание на расползающихся под нашими ногами тенях, и из груди у меня вырывается вздох.

— Ты стоял рядом, целовал меня и пытался убедить выбрать тебя, тогда как я даже не знала тебя настоящего, — безжизненным тоном произношу я и снова смотрю на Рипа. — Ты заставил меня чувствовать себя самым ужасным человеком на свете за то, что я выбрала его, хотя я снова и снова предупреждала, что должна это сделать.

Услышав последнее, Рип резко поднимает голову и прищуривается в темноте.

— Должна?

Я вмиг жалею о неосторожно произнесенном слове.

С тем же каменным выражением лица я говорю:

— Я хочу, чтобы ты ушел.

На его лице снова появляется тот темный, мрачный гнев, на покрытом щетиной подбородке сплетаются линии, обозначающие его силу.

— Нет.

Сердце у меня сжимается сильнее кулаков. Ненавижу, что отчасти чувствую облегчение от того, что Рип здесь, словно теперь мне ничто не угрожает, словно он по-прежнему мой союзник.

Потому что это не так.

У меня нет союзников, и я должна помнить об этом. Кого бы я ни видела в Рипе, теперь я должна об этом забыть. У меня никого нет.

Разжав пальцы, я поднимаю руку и провожу ею по лицу. Как же я устала. Чертовски устала от лжи. От его лжи. Мидаса. Даже своей. Я опутана обманом и создана для манипуляций, до отказа набита всем, что мне пришлось сделать, чтобы выжить.

Я хочу избавиться от всего этого. Хочу снять обвивающие меня путы прежде, чем превращусь под ними в мумию.

Напряжение Рипа такое сильное, что он почти дрожит от него, как готовое разразиться громом грозовое облако.

— И все? Я буду нести бремя твоего гнева, а ты продолжишь пресмыкаться перед Мидасом?

Я с гневом смотрю на него.

— Мои действия тебя не касаются.

— Проклятье, Аурен…

Я резко его перебиваю:

— Чего ты хочешь, Рип? Для чего ты здесь?

Он скрещивает на груди руки, шипы плавным, непринужденным движением исчезают под кожей.

— Я? Я просто прогуливался.

— О, отлично, список пополнился еще одной ложью, — злобно говорю я. — Стоит ли мне взять перо и бумагу, чтобы вести счет?

Рип вздыхает и трет пальцами лоб, в его холодном выражении лица появляется столь редкая брешь.

— Ты драматизируешь.

Я замираю, ошарашенно уставившись на него.

— Я только что видела, как ты из короля превратился в командира так же быстро, как другие надевают пальто, — колко произношу я. — Несколько часов назад ты разрушил гнилью двор Рэнхолда, просто по нему пройдя, и угрожал городу войной. Я более чем уверена, что за спиной у меня сейчас полная комната стражников, которых ты убил. Ты только что признался, что все время нашего знакомства обманывал меня, и все же… Считаешь, что я драматизирую?!

У него на скулах начинают играть желваки.

— Скажи, что из перечисленного волнует тебя сильнее всего?

— О, не знаю, я не любительница вранья, но и бездумное убийство тоже меня не прельщает.

— Это не бездумное убийство.

Я проглатываю ком в горле, пытаясь примириться с подтверждением того, что в соседней комнате действительно лежат мертвые стражники.

— Ты убил их гнилью?

— Меня намного сильнее интересует твоя сила, — отвечает Рип, и внутри у меня все переворачивается, когда он смотрит на статую женщины внутри клетки. — Это первый человек, которого ты превратила в золото?

— Это была случайность, — выпаливаю в ответ, потому что уж я точно не бездумный убийца.

Он торжествующе пробегает взглядом по моему лицу, и я корю себя за то, что буквально только что подтвердила его предположения.

На его лице мелькает понимание, и в глазах блестит любопытство.

— Случайность… Выходит, это происходит от прикосновения? Поэтому ты всегда прикрываешься одеждой? Ты не умеешь управлять собственной силой?

От его высокомерных вопросов меня переполняет стыд. Этот мужчина, по-видимому, обладает неудержимым контролем над своей магией, и я не должна удивляться, что он обратил внимание на мою никчемность, но все равно обидно.

— И как это происходит? — требовательно спрашивает он, когда я не отвечаю.

— И вот опять ты пытаешься вырвать у меня правду, на которую не имеешь права, — говорю я. — Тебя поэтому зовут Рипом?

— А ты позволяешь называть себя позолоченной наложницей, — парирует он, чем приводит в ярость. — Похоже, все, что ты во мне ненавидишь, Мидас уже демонстрировал тысячи раз.

Он прав, и за это я тоже его ненавижу.

Я щурюсь, но ничего не произношу, потому что говорить мне мешает презрение к самой себе.

Рип наклоняет голову и оглядывает меня.

— Как хорошо всех обставляет этот царь без силы. Пользуется тобой с такой скрытной продуманностью. Неудивительно, что он держит тебя в клетке.

Меньше всего я хочу обсуждать свое пребывание в клетке. На спине выступает холодный пот, стоит даже услышать это слово.

— Как ты меняешь свою внешность? — переводя тему, спрашиваю я. — Какого черта никто до сих пор не понял, что вы двое на самом деле один и тот же человек?

Сколь бы ни злилась я на Рипа за его обман, еще сильнее я злюсь на себя саму за то, что не поняла все с самого начала. Даже с гнилыми линиями, ползущими по его лицу, даже с этими зелеными глазами и окутывавшей его тенью я все равно должна была его узнать. Я пробыла с Рипом довольно долго и могла его раскусить.

У Ревингера точно такой же волевой подбородок, точно такие же черные волосы. Рип просто больше походит на фейри. Его черты более острые. Немудрено, что поговаривают, будто грозного командира изменил король Рот, потому что Рип выглядит совсем иначе. Очертания лица, кончики ушей, шипы на спине и руках — все настолько острое, что ими можно резать стекло, и насколько он не похож на других.

В обличии Ревингера он выглядит странно из-за этих расползающихся темных корней, которые колышутся на его коже как тени. Большую их часть скрывает щетина на подбородке. Интересно, насколько далеко простираются эти линии? Интересно, что они вообще означают?

Но даже при таких различиях между Рипом и Ревингером довольно много сходства, которое мне следовало заметить. Стоило королю войти в эту комнату, как я должна была почувствовать, кем он является на самом деле. Черные глаза или зеленые, шипы или гладкая кожа, заостренные уши или ровные — я должна была понять.

Оба облика необыкновенно красивы и невероятны, и не важно, какой у него цвет глаз, — король смотрит на меня с тем же пылом, что и всегда.

— Приобретенный навык, — всего лишь говорит он. — Что касается остальных, они видят то, что им говорят видеть, верят в то, во что им велят верить. Но я ведь не обязан объяснять это тебе, правда? Мидас на протяжении многих лет извлекал выгоду из того же, — с явным презрением говорит Рип. — Какого черта ты позволяешь всем верить, что это он обладает золотоносной магией, когда все это время ею обладала ты?

Я почти закатываю глаза от его раздраженной озадаченности.

— Смеешься? Я рада скрывать свою силу. Когда золото впервые начало сочиться из моих пальцев, я поняла, что попала в беду. Знаешь, как бы поступили люди с девочкой, которая может все обращать в золото? — Я качаю головой и провожу уставшей рукой по лбу. — Нет. Этот мир в достаточной мере мною пользовался.

Пользовался, оскорблял… и только потому, что тогда я просто выглядела золотой. Я и помыслить не смею, что бы произошло, если бы тогда я не сбежала. Если бы до сих пор находилась в гавани Дерфорт, когда проявилась моя сила, то все для меня обернулось бы еще хуже, и я никогда бы не смогла сбежать. От этой мысли мое тело охватывает дрожь.

Шипы на спине Рипа сжимаются как кулаки, а на его лице тенью повисает непроницаемое выражение.

— А теперь? Тебе кажется, что ты до сих пор должна прятаться, Аурен?

Я уверенно смотрю в его глаза своими золотыми.

— Не спрашивай меня об этом.

— Почему? — возражает он.

— Потому что из-за коварных побуждений хочешь, чтобы я рассказала правду. — Сквозь мою кожу проступает печаль, разочарование ложится на плечи как плащ. — Ты хочешь, чтобы я перестала скрываться и тем самым уничтожила Мидаса.

Его молчание, его неспособность отрицать мои слова говорят сами за себя.

Сначала Мидас, теперь он. Я хочу убежать как можно дальше от любого правителя в Орее, черт бы их побрал, и спрятаться там, где никто из них не сможет меня найти. Сколько еще мне по силам вытерпеть?

Становится все сложнее и сложнее стоять тут, смотреть ему в глаза и ощущать, как мое сердце пронзает сокрушительное разочарование.

— Я хочу, чтобы ты ушел, Рип, — снова произношу я, надеясь, что теперь он прислушается.

— Я говорил, что ты можешь называть меня Слейдом.

— Благодарю, но нет, — резко отвечаю я и с удовольствием замечаю промелькнувшую в его глазах досаду. — Но вместо того я присяду перед вами в реверансе, Ваше Гнилое Величество.

Он сердито смотрит на меня.

— Ладно, я уйду. Если кое-что мне скажешь.

— Что? — с досадой спрашиваю я.

Рип наклоняется так, что наши лица оказываются друг напротив друга, так близко, что я чувствую жар его тела.

— Почему ты кричала?

Я с недоумением смотрю на него, застигнутая врасплох его вопросом.

— Я… я не кричала.

Судя по выражению лица Рипа, я его совершенно не убедила, и мой невнятный ответ не помог.

— Хм. Возможно, это мне стоит достать бумагу и перо, чтобы проследить, сколько было между нами лжи.

Подлец.

— Ты ошибся. Ты не слышал, как я кричала, — вру я, хотя сердце в груди стучит так гулко, что надеюсь, он его не слышит.

По правде, я была сродни загнанному в клетку животному, готовая снести эту дверь голыми руками, когда стражники держали меня взаперти, но признаваться в этом сейчас не готова. Не Рипу.

Рип снисходительно приподнимает бровь.

— Правда? Выходит, мне послышалось, как ты кричишь и умоляешь тебя выпустить?

Дело — дрянь.

Требуется немало усилий, чтобы не обличить свои истинные чувства, особенно когда он стоит так близко.

— Возможно, эта уродливая ветвистая корона сдавила тебе голову, и у тебя возникли проблемы со слухом.

К моему превеликому разочарованию, он ухмыляется. Ненавижу, что при виде этой ухмылки у меня внутри все трепещет.

И хотя между нами едва ли метр, Рип наклоняется вперед, и я задерживаю дыхание. Он крадет весь воздух, и кровь в венах стучит, как дергающаяся на привязи собака.

Стоя вплотную ко мне, Рип наклоняет голову, а свою мне приходится запрокинуть. Мы смотрим друг на друга, и наши скрещенные взгляды полны смешанных чувств без надежды их истолковать.

Что таится в безмолвных, бурлящих глазах этого мужчины? Почему я чувствую, будто меня подавляют изнутри? Рип обладает надо мной властью, которая никоим образом не связана с его аурой, а имеет отношение только к тому, как мой взгляд опускается на его губы, когда он резко втягивает воздух.

Он снова отвечает мне сводящей с ума ухмылкой.

— Хм, а мне нравится твой гнев, Золотая пташка. Если только он направлен не на меня.

Я открываю рот, чтобы наорать на него, но не успеваю даже вымолвить и слово, когда он опускает руку и хватает одну из моих лент. Я замираю, а сердце сбивается с ритма.

Мы оба смотрим на ленту, которую он держит в руках, а когда Рип с нежностью гладит шелковистую золотую длину, у меня перехватывает дыхание.

Лента, словно мурлыча, легонько трепещет между его указательным и большим пальцами. По оставшимся пробегает дрожь, каждая с облегчением опадает, словно тоже чувствует его прикосновение. По рукам у меня бегут мурашки, когда Рип продолжает гладить ленту, даря ей такое спокойствие, какое мне прежде не доводилось ощущать.

Я должна выдернуть ее. Должна отступить. Должна сделать хотя бы что-то и проложить между нами дистанцию.

Но я этого не делаю. Не делаю и даже не могу признаться почему.

Его близость, его взгляд путают мои мысли. Я не могу соображать, чувствуя на лице его дыхание, его едва ощутимое прикосновение.

Я должна помнить, кто он такой, на что способен. Должна теперь пуще прежнего быть настороже.

— Тебе приходится их прятать, — тихо говорит он, и по какой-то причине глаза снова начинают слезиться.

Мне не по душе окружившие меня чувства. Я хочу придерживаться гнева, воспользоваться им, чтобы оттолкнуть Рипа. Воздух между нами сгущается, словно мы миновали кромку деревьев и ушли дальше в лес. Он настолько зарос ветвями и колючими кустами, что я не могу пройти через него, не оцарапавшись.

С усилием мне удается прочистить горло и прошептать:

— Уходи, Рип. Пожалуйста.

Что-то мелькает на его лице, и момент, в котором мы только что пребывали, развеивается. Рип отпускает ленту, и она тут же повисает, увядает молчаливым вздохом, как цветок, покорно склонившийся к земле.

Когда Рип отходит, я чувствую и облегчение, и пустоту. А вместо того силюсь не чувствовать ничего.

Рип открывает рот, словно хочет заговорить, но, что-то услышав, тут же замирает и наклоняет голову.

Я настораживаюсь.

— Что?

— Хм, похоже, пока я не могу уйти.

— И с чего бы это?

На его лице снова появляется эта усмешка, что выводит меня из себя, но она иная. Эта ухмылка… злорадствующая и приводит в ужас.

— Потому что сюда идет твой золотой царь. Пожалуй, я останусь и поздороваюсь.